Пристрелочник - В. Бирюк

Я промывал Салману рану на руке, когда один из освобождённых мужичков, вздумал меня укорять:

— Неправильно живёшь, боярин. Сам раба своего обихаживаешь, кровищу смываешь, тряпки мотаешь. Опять же — сам вдогон побежал. А на что? Мог бы и людишек своих послать. Сам с веслом вон махал… Не, настоящий боярин так не делает. Народ бояться перестанет, уважение, стало быть, потеряют. Скажут — ты, де, ненастоящий. Слушаться не будут. Замятня однако…

— Первое запомни: я не боярин. Я — Воевода Всеволжский, «Зверь Лютый». Боярин — родовитостью своей гнёт, а я… сам по себе — любому хрип перерву. Второе заруби: кто что скажет — мне плевать. Честно. Третье: вот он (я кивнул на привалившегося к борту Салмана) — жизнью мне обязан. Я его в Янине от лютой смерти спас. А теперь прикинь — у меня в ближниках почти все такие. Если человеку его собственная жизнь, мною спасённая — не причина меня слушать, такого гнать надо. Поганой метлой. Поскольку — скотина неблагодарная. И ещё: у меня воля да смерть — рука об руку. Не хочешь меня слушать — вольный человек, вот — бог, вот — порог. Обязался да передумал — изменник, враг. Врагов моих — вода волжская качает (я кивнул за борт, где, постепенно отставая от нас, плыла по реке прорубленная новгородская шапка пирожком).

Мужичок несогласно похмыкал и занялся делом — кровь отмывать с бортов, а я задумался ещё об одном аспекте своего нового, Всеволжского, «сидения».

Как-то моё нынешнее понимание «Элефтерия и танатос» («Свобода или смерть») несколько отличается от общепринятого анархического или национально-освободительного. У меня получается: приходи (свободно), проваливай (свободно) или сдохни. В промежутке: «делай что должно». В смысле: я — сказал, ты — сделал.

«Назвался груздем — полезай в кузов» — русская народная мудрость.

Чисто для знатоков: «кузов» здесь — не часть корпуса «воронка», а плетёная, обычно — из лыка, корзинка для сбора грибов и ягод.

Наказывать можно только за неисполнение обязательств. «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать» — это экология, а не правосудие. Значит — нужно эти обязательства от людей получить. В явном, осознаваемом, зафиксированном виде. Нужно приводить новосёлов к присяге.

Оп-па…

Я понимаю пренебрежительное отношение людей 21 века к этой процедуре. «Да мало ли чего я там болтанул! Сегодня присягнул, завтра отсягнул…».

Господа попандопулы! Не следует забывать — вокруг дикое, тёмное средневековье. С ихними архаическими допотопными предрассудками: здесь таких продвинуто-пренебрежительных… убивают. Часто — в детстве.

«Лёгкость» в отношении человека к собственному слову возникает не мгновенно, не по одному поводу-эпизоду. Если человек врёт — он врёт постоянно. Слушатели — всю жизнь одни и те же. Один-два случая клятвопреступления — «чёрная метка» на всю жизнь.

— Эй, соседушка, позычь веревочки онучи подвязать. Я те завтра еловых жердей на двор притащу.

На завтра:

— Где жерди, сосед? Обещался же… А сосед-то у меня… брехло. Придёт кусочничать — спустить собак.

Утрата «родовой чести». Это — не увольнение губернатора в Демократической России по основанию: «утрата доверия президента», это — «увольнение из жизни».

— Покос? — В болоте. — Пашня? — На песке. — Жрать охота? — Бог подаст.

Отторжение общиной, впадение в нищету. Не только тебя, но и потомков. Навечно.

Твои дети становятся омегами изначально: «батя твой — барахло лживое». Драка «один против всех»? — Можно. Голову не оторвут, но почки вывалятся.

А бечь из своего «мира» — некуда. Только в холопы. Где за обман бьют плетями. Часто — до смерти.

И церковь долбит постоянно: клятвопреступление — смертный грех, будешь гореть в аду, будешь лизать дьявольские сковородки лживым языком.

Если человек — слабак, обманщик, то община его гнобит. Такие — здесь не живут, потомства — не оставляют. Девку-дуру улестить-обмануть — не проблема. Но брак — по родительскому благословению. А взрослого смерда обмануть… больше одного раза не получится.

Если навыка обмана нет, то человек будет следовать присяге. Ну… как правило, по традиции, исконно-посконно, до форс-мажора, в меру собственного понимания… То есть — почти всегда.

Попаданцы форсируют материальные стимулы:

— Я же тебя на оклад взял?! Зарплату выплачиваю в срок. За что ж ты меня убиваешь?!

— А на что мне твой оклад помесячно, когда я сразу всё взять могу? А что будет через месяц… аллах акбар, господь ведает.

Кто вляпался в тело какого-нибудь средневекового мажора, тиражируют существующие феодальные формулы. Типа:

— Ты мне, герцогу д'Хрен-знает-чего, присягнул? — Делай.

А что я — не я, что ты присягал телу, в котором уже другая душа… замнём для ясности.

Попандопуло-сюзерен изначально, совершенно походя, обманывает туземца-вассала. Это — ловится. Не факт обмана, а готовность обманывать, пренебрежение клятвами. Верность — дорога с двусторонним движением. Если на одной стороне — «наплевать», то и на другой стороне… мысли возникают. Дальше — смерть. Я уже говорил — без надёжного туземного окружения попаданец — покойник сразу.

Во многих романах Позднего Средневековья элементом сюжета является предательство слуг. ГГ — в полной ж…: лакей со служанкой взяли деньги, драгоценности, документы и сбежали. Это — катастрофа. Почему сбежали? — Потому что это нанятые слуги, не присягнувшие.

Наоборот, уже и в 19 веке звучит восхищение:

— Джордж — преданный слуга нашей семьи. Ещё его дедушка служил нашему роду.

Здесь нет словесной клятвы — есть история жизни, ряд поколений. Кто из попаданцев готов столько ждать?

Удержать туземцев страхом… Оторвать голову любому — можно. Но власть на чистом страхе — непрочна. «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца».

Нужно дать людям свободу, сделать их подчинение добровольным, учесть их личные мнения. Заменить «изнасилование» — «супружеством». Атрибутом чего и является добровольная клятва. Присяга.

Кому?

Ивану Юрьевичу, эксперту по сложным системам из 21 века? Ивану Акимовичу, лысому недобоярскому псевдоублюдку из 12 века? Воеводе Всеволжскому? «Зверю Лютому»?

Я — кто? И кем я стану через годы? Присяга-то, как невинность — отдаётся один раз в жизни.

Есть клятвы венчальные, торговые, служебные… Есть — вечные, срочные и разовые. Отдельная тема, точнее — целый многовековой культурный и юридический пласт — собственно феодальная присяга.

Так, чисто кусочек: личная феодальная присяга этих людей мне, превращая меня в сюзерена, выводит на один уровень с князьями, эмирами и ханами.