E Allard Prizraki proshlogo - E.Allard

— Олег, здравствуй! — услышал я мелодичный голос. — Рада видеть.

Обернувшись, я увидел Милану в белоснежной, кружевной блузке с крошечным жилетом, обтягивающих брюках цвета чернёного серебра, уже загримированную.

Иссиня-чёрные волосы обрамляли лицо с кричащим, вульгарным макияжем. Огромные алые губы, жирно подведённые чёрным глаза, слишком рельефные скулы с блестками, но это не портило её, наоборот делало сногсшибательно обольстительной. Она спустилась ко мне с эстрады, я поцеловал ей руку в изящном облаке кружев, ощутив, как меня шибануло от прикосновения будто электротоком. Видимо, она заметила моё желание, лукаво улыбнулась, на щеках проявились очаровательные ямочки. Конечно, она знала о впечатлении, которое производила. Но мне показалось, она старается меня соблазнить, и делает это чересчур навязчиво.

— Олег! — раздался фальцет Верхоланцева. — Быстро переодеваться и гримироваться. Заодно снимем крупные планы. Кирилл, семь-восемь планов Верстовского и общие планы зала. Милана, давай на сцену.

— А что мне играть? — спросил я.

— Ты сценарий читал?

— Нет, не успел, — начал я смущённо. — Я приехал вчера поздно …

— Ну, в общем, ты любишь певицу. Почти десять лет. Страстно. Она уходит к другому, джазмену, пианисту. Ты пытаешься её удержать…

— И я его пристрелил? — не удержался я.

Верхоланцев не рассердился, что его перебили, наоборот, расхохотался, будто услышал чрезвычайно смешной анекдот.

— Хорошая мысль, твою мать. Точно, этого говнюка надо пристрелить. Обязательно, — сказал он, отсмеявшись. — Так, значит. Дальше. Изображаешь страсть, дикую ревность, ненависть к сопернику и так далее. Понял? Так, давай быстро — одна нога здесь, другая…

Он развернулся и пошёл раздавать указания. Я зашел в гардеробную, снял пиджак, начал расстёгивать рубашку. Открыл створки и замер. На меня смотрели сильно подведённые глаза девушки с экзотической причёской «я упала с самосвала» — во все стороны торчали обесцвеченные перекисью волосы.

В первую секунду мы таращились друг на друга, затем на её круглом лице с носом-пуговицей и смешными веснушками отразилось сплошное разочарование. Скривившись, будто увидела грязного бомжа, девица вылезла, отряхнула ярко-алое платье, еле прикрывающее попу и девичью грудь, и, как ни в чем, ни бывало, направилась к выходу. Я представил, что эта фифа наблюдала бы из шкафа, как я раздеваюсь. Мне, в сущности, нечего стесняться, я стараюсь держать себя в форме, при росте в сто восемьдесят пять сантиметров вешу ровно семьдесят пять килограмм, да и родители меня не обделили физическими данными, но почему я должен позволять незнакомой девке разглядывать меня в голом виде?

— Ты что тут делаешь? — спросил я раздражённо, хватая её за руку.

— Отстаньте! — заверещала она, бросившись к двери.

Я мгновенно перекрыл ей выход. Она завопила благим матом, будто я собирался её изнасиловать! В дверь начали колотить, и, скрепя сердце, мне пришлось открыть. Зрелище было, мягко говоря, малопривлекательным. Я — в полураздетом состоянии рядом с пунцовой девахой с растрёпанными волосами. Девица, как мышь, шмыгнула в коридор и растворилась в толпе, а люди, оглядев меня, разочарованные слишком быстро закончившимся шоу, разошлись по своим делам. Я вернулся, запер дверь, и все внимательно обыскал. Заглянул под кушетку, в шкафы, за портьеры. Слава Богу, больше я никого я не нашёл.

Я вновь открыл шкаф и только сейчас осознал, что попал в чужую гардеробную. На вешалках висели костюмы, плащи не только не моего размера, но даже отдалённо не напоминающие стиль тридцатых годов прошлого века. Во мне взыграло любопытство, я начал аккуратно осматривать вещи. В одном из ящиков шкафа я обнаружил несколько коробочек, тут же валялось несколько запонок. И среди них очень похожая на ту, которую нашёл в пещере. Только эта была в нетронутом состоянии. Я сунул находку в карман и осторожно вышел из комнаты.

— Олег! Я вас ищу! — послышался запыхавшийся голос костюмера Лады Данилюк. — Куда вы запропастились? Мы вам подготовили костюм. Идемте! — воскликнула она, хватая меня за рукав.

Я оглянулся и заметил маленькую табличку на двери: «Д.С. Верхоланцев».

Лада привела меня в костюмерную, положила на кушетку вешалку с костюмом и вышла. Я быстро прошёлся, открывая дверцы шкафов, отдёргивая портьеры. Наверно, я выглядел настоящим параноиком с манией преследования. Успокоившись, я облачился в роскошный костюм, повязал лёгкий шарф. Через пять минут послышался деликатный стук в дверь, Лада вернулась и оглядела меня профессиональным взглядом.

— А на вас костюм лучше сидит, чем на Северцеве, — задумчиво пробормотала она, словно разговаривала сама с собой. — С ним мы как не старались, ничего не выходило.

Я понял, это не комплимент, а чувство гордости за свою работу. Для Лады я был лишь манекеном, на котором хорошо выглядит созданная ею одежда. Я одёрнул ещё раз пиджак, взглянул в высокое от пола до потолка зеркало, и вышел в коридор, стараясь держаться соответствующе костюму. Прошёлся до гримёрной мамы Гали, постучал.

— Заходи, Олежек, — сказала она. — Я тебя давно жду. Поесть не хочешь?

— Нет, спасибо, — ответил я, с раздражением вспомнив, что не захватил с собой ничего съедобного и придётся опять пользоваться любезностью гримёра.

— Ты только не стесняйся, — будто услышав мои мысли, проговорила она мягко. — Мне самой приятно.

Я присел за столик и мама Галя начала причёсывать меня.

— Знаешь, Олежек, хочу дать тебе один совет, — произнесла она. — Ты можешь не слушать, конечно. Но я помочь тебе немножко хочу. Тебя, наверняка, учат премудростям актёрской игры. Но ты постарайся забыть об этом. И играть себя, просто себя, в предлагаемых обстоятельствах. Тебе станет сразу легче.

Я вгляделся в глаза мамы Гали в зеркале и вдруг понял, как я, дилетант, смогу вписаться в этот ансамбль со звёздами-профессионалами. Мне действительно стало легче на душе. В гриме я вышел в коридор, прошёлся до вывески над входом в кафе, постучал в дверь. Она отворилась, и я увидел Лифшица, стоящего на пороге. Он тихо сказал мне:

— Заходите! Садитесь вон за тот столик, ближе к сцене. Не бойтесь!

Я вошёл в кафе, огляделся. Слышалась тусклая фонограмма музыкального сопровождения, стрекот камер, Верхоланцев отдавал указания. Я сделал шаг по направлению к столику и чуть заметно вздрогнул, услышав чарующее пение. Без сомнения, грудной, сочный голос, завораживающей яркой чувственностью, принадлежал Милане, стоящей в круге света на эстраде. Я присел за столик и с удовольствием включился в процесс. Она пела что-то по-английски, выразительно-эмоциональное, зажигательное, грациозно двигаясь в такт мелодии. Это всегда сводило меня с ума. Шевельнулась в груди ревность. Я её хотел, безумно хотел, а она принадлежала кому угодно, только не мне.

— Стоп! Молодцы, — с большим сожалением услышал я голос Верхоланцева.

Милана сошла со сцены и присела за мой столик, поправляя причёску.

— Ну как? — спросила она. — Понравилось?

— Потрясающе, — сказал я совершенно искренне. — Обожаю ваш голос. Вы могли бы в Ла Скала петь.

— Спасибо за комплимент, — почему-то с грустью сказала она.

Рядом возник Верхоланцев, исподлобья оглядев меня, он пробурчал:

— Ну, неплохо, неплохо получилось. Сейчас будем сцену репетировать. Милана, иди, переоденься. И грим поправь. Олег, сценарий читай.

Когда Милана ушла, он проводил её взглядом, плюхнулся за столик, и снисходительно осмотрев меня, спросил:

— Нравится тебе Милана?

— Да, она здорово поёт, — сказал я.

— Поёт, — протянул он насмешливо. — А что ты на неё так смотришь, будто готов её в постель утащить прямо со сцены? — сказал он, конечно, гораздо грубее, в его голосе я услышал раздражённые нотки.

— И что? — не понял я. — Она очень красивая женщина. Я просто играл, как вы сказали.

— Игрок тоже мне. Из тебя игрок, как из говна пуля. Слушай, Верстовский, — изрёк он, наклонившись ко мне, хватаясь за пуговицу на моем пиджаке. — Ты тупой или валенком прикидываешься? Наивный чукотский юноша. Милана — моя жена. Если узнаю, что ты с ней шуры-муры крутишь, яйца тебе оторву. Понял?

— Понял, — ответил я твердо. — Мне даже в голову не приходило…

— Хватит врать, — зло оборвал меня Верхоланцев. — Пойди вон до того молодого человека за столиком, в очках и наушниках, и погляди в монитор на свою физиономию. Давай, сценарий читай. Сорок вторая страница.

Он встал, аккуратно задвинул стул и, бросив на меня злобный взгляд, ушёл. Я уткнулся в сценарий, но сосредоточиться никак не мог. Я вспомнил о запонке, которую нашёл в гардеробной Верхоланцева. А что если Северцев позволил себе «шуры-муры» с Миланой? Это мотив. Верхоланцев так стремился прикормить меня, ставку мне выбил почти звёздную. Я случайно узнал, что пятьсот баксов за съёмочный день получают малоизвестные, но профессиональные артисты с большим стажем, но никак не журналист. Тем более, Верхоланцев такая крупная величина, что актёры сами готовы заплатить, лишь бы сняться у него. Он сделал это, потому что жаждет узнать, не нашёл ли я улики, которые изобличали бы его, как убийцу. Мне стало не по себе. Если Верхоланцев расправился с Северцевым, звездой первой величины, то уж, что говорить обо мне?