E Allard Prizraki proshlogo - E.Allard

— Хвала небесам – не придётся! — театрально воздев руки, изрекла она.

— Постой. Я видел в сценарии кучу таких сцен. Твоя же героиня уходит к нему по большей любви. Как же так? Или вы уже все сняли?

— Олежек, у него же дублёр есть для таких вещей, — лукаво улыбнувшись, объяснила она. — Мускулистый, в хорошей форме. Мачо. Из стриптиз-клуба. Чтобы Игорь Евгеньевич мог продемонстрировать рельефную линию ягодиц, — с злой иронией добавила она. — Правда, зрители не догадываются, что чужую.

Какое-то время я не мог осознать, что она сказала и лишь через паузу, подобрав упавшую челюсть, пробормотал:

— Как это? Я думал, дублёры только на сложных трюках заменяют актёров. Из самолёта прыгнуть, или из горящей машины выбраться.

— Для него любовная сцена с женщиной посложнее трюк, чем выбраться из горящей машины, — заметила она. — Только, Олег, я тебе ничего не говорила, — вдруг помрачнев, быстро предупредила Милана. — Если журналисты пронюхают, то мне несдобровать.

Один журналист уже точно пронюхал. Подумал я с усмешкой, и хотел сказать милой собеседнице, что сексуальные девиации не по моей части, но решил не светиться.

— А что будет? — спросил я с иронией. — Убьют?

— Неприятности. Очень большие и у меня, и у Димы, — объяснила Милана. — Ты не представляешь, какие влиятельные друзья у Мельгунова. И что они могут сделать.

— Например? Убить? Как Северцева? Я слышал, у него были серьёзные разногласия с Мельгуновым.

— Только профессиональные. Хотя, Гриша, конечно, таких, как Мельгунов терпеть не мог. Гриша был настоящим мужчиной. Сильным, надёжным, — добавила она, её голос дрогнул, я подумал, что мои подозрения о связи Северцева и Миланы не безосновательны. — Но он бы никогда не стал бы трепаться о своих партнёрах в прессе.

— Но они часто ссорились, я слышал. Ругались так, что пыль столбом стояла на площадке.

— Если ты думаешь, что Мельгунов мог убить Гришу, то ошибаешься. Этот слизняк на такие вещи не способен.

— Ну а дружки Мельгунова? Может быть, Северцев чем-то им не угодил?

— Зачем убивать Гришу? Это Мельгунова стоило прикончить! Гриша должен был играть главную роль, а Розенштейн отдал Мельгунову. Видите ли, у него популярность больше. Знал бы, ты, как Мельгунову создают эту популярность. Сколько денег вбухивают, чтобы поддерживать ореол великого гения. Зорко следят, чтобы ни одно критическое замечание не просочилось.

— Ну, возможно, между Северцевым и Мельгуновым произошла очередная ссора и …

— Олег, почему тебя это так интересует? — перебила меня Милана с явной подозрительностью.

— Любопытно же. Это я нашёл тело Северцева в пещере.

— Какая разница теперь? Гришу уже не вернёшь, — бросила Милана с горечью. — Кто его убил, уже совершенно не важно.

Милана ведёт себя странно, с одной стороны явно переживает из-за смерти Северцева, а с другой пытается защитить убийцу. Мужа?

— Прости, что сую нос не в своё дело, — быстро проговорил я, и, чтобы сменить тему, добавил, нежно погладив Милану по руке: — Кстати, я без дублёра могу линию ягодиц продемонстрировать. Собственную.

— Наивный ты, Олежек, — проговорила с усмешкой Милана, но руку не убрала. — Такие сцены — это тебе не как в жизни. Залез на бабу, получил удовольствие. Это тяжёлая работа.

— Я согласен на самую тяжёлую работу! — воскликнул я с пафосом. — А чтобы лучше её сделать, хочу прорепетировать. Для правдоподобности.

— Олег, хватит, наконец! Думаешь, актрисы — все поголовно шлюхи? Прыгают из постели в постель. Да?

— Нет, не думаю.

— Скажи честно, я для тебя очередная галочка в твоём блокнотике побед?

— Милана, я никогда ничего не обещаю. Кроме того, что со мной можно неплохо провести время. И совершенно не скрываю этого.

— Да пошёл ты! — буркнула она и отвернулась к окну.

Милана почему-то имеет на меня виды? А как же угрозы её мужа?

— Прости меня, — сказал я серьёзно. — Я ничего плохого не хотел сказать, неудачно пошутил, — вновь погладив её по руке, пробормотал я.

Она повернулась ко мне, в её глазах я заметил глубокую печаль, на самом дне, невыносимо тяжёлую. Милана одинока и несчастна, со всей своей популярностью, знаменитым мужем-режиссёром. Все есть, деньги, слава, нет только счастья. Милана подняла глаза выше, я обернулся и увидел Лифшица. Он шёл к нам, расплывшись в счастливой, глупой улыбке.

— Мельгунов уехал? — поинтересовалась Милана, как ни в чем, ни бывало, хотя, казалось, секунду назад готова была разрыдаться от отчаянья. Железное самообладание.

— Да! — подтвердил радостно Лифшиц.

— Что-то слишком быстро, — проворчал я. — Неужели все снять успели?

— Ничего не успели. Стали репетировать, а Мельгунов сбежал, — объяснил Лифшиц.

Я изумлённо уставился на него.

— Как это сбежал? Может он просто в сортир ушёл, — предположил я.

— Да нет. Сказал, что болит голова, он не в форме и сбежал.

Я представил физиономию Верхоланцева и чуть не расхохотался. Мы вернулись на съёмочную площадку. Техники переставляли осветительные приборы, отражатели, устанавливали камеру. Я не заметил Верхоланцева, наверно, он решил повеситься или застрелиться. Я вскочил на сцену, сел за чёрный рояль. Открыв крышку, наиграл пару нот.

— И что играть умеешь? — спросила Милана недоверчиво.

Она оказалась рядом, облокотившись на крышку, снисходительно изучала меня. Я провёл быстро по клавишам и стал наигрывать бодрый мотивчик. Конечно, получалось у меня плохо, но в глазах Миланы зажёгся интерес.

— И долго учился? — поинтересовалась она.

— Четыре года в музыкальной школе по классу фортепиано. Мама считала, что интеллигентный человек обязан уметь играть на рояле, — ответил я с притворной гордостью.

— Спой что-нибудь, — вдруг сказала она.

Я бросил взгляд на её лукавую улыбку, виски ударили в голову. Пробежался по клавишам и начал петь блатняк из репертуара Аркадия Северного:

Мама, я лётчика люблю.

Мама, я за лётчика пойду!

Он летает выше крыши,

Получает больше тыщи.

Мама, я лётчика люблю!

Мама я жулика люблю

Мама, я за жулика пойду

Жулик будет воровать

А я буду продавать

Мама я жулика люблю.

Милана звонко рассмеялась, показав во всей красе очаровательные ямочки и белые, идеальной формы зубки.

— Потрясающе! — отсмеявшись, сказал она. — Надо вставить в наш фильм. Как ты считаешь? Ну а серьёзное что-нибудь.

— Пожалуйста, — сказал я. — Не стреляйте в пианиста. Он играет, как может, — предупредил я.

Я хотел бы пройти сто дорог,

Но прошёл пятьдесят.

Я хотел переплыть пять морей, -

Переплыл лишь одно,

Я хотел отыскать берег тот,

Где задумчивый сад,

А вода не пускала

И только тянула на дно.

Милана нахмурилась, и через паузу спросила:

— А вот это знаешь? «Не плачь, мой друг, не плачь. Никто не умирает»

— Да. Я почти весь репертуар Макара знаю. Но может не стоит? — засомневался я. — Давай я что-нибудь весёленькое сбацаю?

— Спой! — приказным тоном сказала она.

Я встряхнул головой, и, вздохнув, начал:

Пусть горе и печаль, церковной свечкой тают.

Последнее прости, последнее прощай…

Не плачь, мой друг, не плачь, никто не умирает…

И не они, а мы, от них уходим вдаль.

Пусть Бог нам положил до времени разлуку,

Но, если ты упал и враг нанёс клинок,

Они помогут встать и остановят руку

Разящего врага и взгляд их будет строг.

Совершенно предсказуемо по щекам Миланы пробежали дорожки слез. Она захлюпала носом, вытащила маленький платочек, уткнулась в него. Я мгновенно оказался рядом, пытаясь её успокоить, прижал к себе, но она вырвалась и убежала со сцены в служебное помещение. Я ощутил себя полным идиотом. Зачем я её послушал? Обернувшись, я заметил Верхоланцева, мрачнее тучи. Видимо, он давно наблюдал за нашими играми. Я подошёл к краю сцены, спрыгнул вниз.

— Ну и что же ты ей такое сказал, козел?! — неприветливо буркнул он.

— Грустную песню спел, — ответил я.

— А на балалайке сможешь сыграть? — поинтересовался он издевательски.

— Нет.

— А на барабане?

— На гитаре ещё могу. На шестиструнке. Больше ни на чем, — сообщил я твердо, чтобы прекратить идиотские расспросы.

— Молодец, — протянул он насмешливо. — А рожу-то где расцарапал?

— Бандиты напали.

— Бандиты? Ух, ты, — ехидно прокомментировал он. — Ладно, сейчас ты чуть больше на мужика похож, а не на пидора, — вдруг добавил он.

В душу, будто вода из прорвавшейся плотины, хлынула ярость, я уже готов был развернуться и со всей силы врезать ему по морде. Но меня осенило. Он говорил мне то, что хотел бы сказать Мельгунову, но не осмелился. На мне, беззащитном, бесправном человечке, можно сорвать зло, а сказать правду в лицо мегазвезде он не решается. И бесится из-за этого. Сволочь. Я разозлился и с моих губ чуть не сорвался жестокий вопрос, за каким хреном он убил Северцева, которого так любила Милана.