Московские бульвары: начало прогулки. От станции «Любовь» до станции «Разлука» - Николай Ямской

Нахватанность пророчеств не сулит

С автором «Вальки» у Хрущева, вообще, вышел конфуз. По собственной малокультурности Никита Сергеевич даже не попал, а прямо-таки влип в историю. И влип анекдотично. Ведь дело даже не в том, что заочно взялся учить «революционному искусству» человека, который это искусство творил тогда, когда сам будущий лидер страны еще был неграмотным сельским пастушком. А прежде всего из-за того, что грозил «загнать за Можай» художника, который в тот момент уже четыре года как был неподвластен не только ему со всей его КПСС, но и вообще никакой земной инстанции.

Ибо уже четвертый год пребывал на Калитниковском кладбище.

Точности ради необходимо подчеркнуть, что совершенно чуждая хрущевскому восприятию живопись старого мастера Никиту Сергеевича всего лишь раздражала. А по-настоящему заводило совсем иное. Своим каким-то звериным идеологическим чутьем «охранителя строя» Хрущев безошибочно ощущал: главная опасность Фалька – в силе примера. Причем ладно бы только в области формальных поисков в искусстве. Но в поведении, в абсолютно недемонстративном, но решительном выходе из общего строя туда, где каждого художника ждет пусть полный лишений, но совершенно независимый от указаний сверху путь в творчестве.

«Уходя, оставить свет…»

Фальк за эту свою независимость заплатил сполна. Напомню еще раз, что с конца 1930-х годов и до его смерти в 1958-м художника удостоили всего лишь двумя персональными выставками: после возвращения на родину в 1939 году и буквально накануне кончины. Все остальное время свои готовые работы Фальк выставлял только в одном месте – вдоль стены своей мастерской на Соймоновском. Зато у Фалька было столько последователей и учеников, сколькими не могли похвастаться куда более распиаренные члены Академии художеств СССР. Творческие корни первых уходили еще в 1920-е годы, когда профессор Фальк преподавал во Вхутемасе. А по следам последних, как оказалось, я шел в самом начале 1960 года, во время своего уже ранее упомянутого визита на перцовские мансарды.

Победа подлинного

Илья Кабаков, Иван Чуйков, Михаил Одноралов, Эрик Булатов, Олег Васильев… В 1957 году эти пытливые ребята – в основном старшекурсники Суриковского училища – по хорошо сохранившейся парадной лестнице шустро взбегали в мастерскую Фалька брать уроки. Ныне, не сговариваясь, они дружно говорят, что не просто учились у старого художника настоящей живописи, но усваивали на его примере этику несуетливого, по-настоящему самостоятельного творчества. Тогда их имена мало кому что говорили. Сегодня они признаны классиками второй волны русского авангарда. Их полотна экспонируются на самых престижных мировых выставках и выставляются на самых крупных международных аукционах «Сотбис» и «Кристи», где лоты обозначаются цифрами с тремя-четырьмя нулями, да еще в твердой валюте.

И в этом успехе учеников Фалька – еще одна причина непреходящей значимости и истинного бессмертия этого художника.

«Вдовий пароход»

Увы, не только судьба их малой творческой родины на перцовской верхотуре, но и самого дома в целом оказалась совсем не такой мажорной. В 1963 году в мансардах проводили в последний путь Рождественского. После ухода последнего из «тихих валетов» там наступили беспокойные, тревожные времена. Потому что почти сразу же на плечи жильцов – и в первую очередь на хрупкие плечи вдов – вдруг свалился груз изнурительной борьбы не только за свои гнезда, но и сохранность уникального памятника русской архитектуры. Закоперщиком выступили воистину неиссякаемые в своих диких инициативах коммунальщики. С упорством, достойным лучшего применения, они то вдруг брались «выравнивать» живописнейшую крышу, то подступали с твердым намерением сбить с кирпичных стен, как «архаичные», красочные майолики.

На какое-то время эти атаки жильцам дома удавалось отбить. Но лишь до высочайшего вмешательства властей, которые повели себя довольно лукаво. Поначалу объявили, что внешний вид исторического объекта менять нельзя. Да никто и не собирается. А вот внутри все давным-давно обветшало. На этом основании дом «поставили на капиталку». После чего жильцов уже можно было на вполне законных основаниях отселять. А если называть вещи своими именами – отправлять тех же вдов доживать свой век вдали от родных гнезд. В конце концов так оно и вышло. Не переехала только Наталья Сергеевна – вдова Рождественского. Уже с ордером на руках она так и умерла в старых стенах – не выдержало сердце…

Ввиду отдаленности от будущего

Как и следовало ожидать, на самом деле внутренности уникального архитектурного памятника перетряхнули ради внедрения в него учрежденцев. Что в стране, принадлежащей столоначальникам, вполне объяснимо. В советские времена помещение передали Управлению по обслуживанию дипкорпуса МИД СССР. В новой России, судя по вывеске, аналогичного профиля «фирме». Но естественно, в духе времени «производственно-коммерческой». Поэтому в имеющих историческую и художественную ценность стенах, в которых целых полвека возникали, жили и генерировались новаторские идеи отечественного театра и живописи, сегодня «разруливают» вопросы «бытовики». Мысли о том, что подобного уровня архитектурный памятник достоин культурного, а не хозяйственного наполнения, у главного арендодателя – государства явно не возникает. Остается ждать, когда эта идея овладеет умами широких масс…

Восстановление утраченного

В конце прошлого века кардинальное изменение в очередной раз посетило уже не отдельный дом или группу строений, а весь многострадальный участок по четной стороне Соймоновского. Потому что речь шла о возвращении на прежнее место когда-то главной здешней архитектурной доминанты: в 1989 года правительство приняло решение о воссоздании в Москве храма Христа Спасителя. В результате бассейн демонтировали. А на его (и такого же призрачного Дворца Советов) месте возвели огромный стилобат, который ныне вмещает в себя зал Соборов Русской православной церкви на тысячу двести мест, музей памяти павших в Отечественной войне 1812 года, а также множество других, в основном административно-хозяйственных помещений. На полученной таким образом мощной платформе возвели монолитный железобетонный каркас с наружной обкладкой кирпичом и последующей облицовкой мрамором. А на нем по такой же технологии соорудили главы.

Большой проект – большие хлопоты

В результате получилось то, что одни с самого начала прямо называли новоделом, а другие формулировали поделикатнее – реконструкция. На самом деле почти полное отсутствие сохранившихся для реконструкции оригиналов изначально лишало подобные споры смысла. После того, что в 1931 году было в лучшем случае растащено по другим объектам, а в основном варварски уничтожено, в сегодняшнем храме из оригиналов можно увидеть весьма немногое: некоторые фрагменты главного иконостаса, да еще кое-что по мелочи, выставленное в храмовом музее. Все остальное, принявшее в 2000 году окончательный вид, пришлось воссоздавать. Что при по-настоящему добросовестном отношении оказалось крайне непростым, иногда связанным с массой хлопот делом.

Храм Христа Спасителя со стороны Соймоновского проезда

С чем повезло, так это с тем, что в определенной степени удалось вернуть храму его «голос». А все потому, что чудом сохранился один из оригинальных пятидесятиоднопудовых колоколов. По нему в результате кропотливого изучения удалось установить сплав. Однако на этом хлопоты не кончились, а только по-настоящему начались. Потому что полученные данные еще следовало сверить с множеством рассеянных по архивам документов. И по результатам сразу же решать, какие материалы можно привлечь взамен прежних, безнадежно утраченных. Наконец получили сплав, после чего приступили к трудоемкому процессу его изучения в лаборатории колокольной акустики. Когда нужные виброакустические характеристики полученного образца были достигнуты, сразу же встал вопрос: кто, собственно, сможет его отлить? Пришлось на базе производственных мощностей АМО – ЗИЛ создавать специальный участок. На нем-то и был изготовлен нынешний набор колоколов. И не каких-то там имитационных, а максимально приближенных по звучанию к оригиналам.

Кто охраняет, тот и имеет

Вообще-то с исторической памятью в нынешней России совсем непросто. У нас если что-то, как тот же храм Христа Спасителя, воссоздается, то обязательно в таком виде, в котором угадывается не только последнее слово высокопоставленных чиновников, но даже их далеко не безупречный вкус. И дело здесь даже не в персоналиях, не в исключительном привлечении к новому оформлению собора Зураба Церетели – любимого художника тогдашнего градоначальника Юрия Лужкова. В конце концов, именно Церетели вложил собственный – и весьма немалый – труд в отливку двенадцати нынешних бронзовых врат, а также большого и малого соборных крестов. А Лужков все же оказался одним из тех немногих руководящих лиц, кому по-настоящему надоело глядеть на прочно прижившуюся в самом центре города яму с лужей.