Проект революции в Нью-Йорке - А Роб-Грийе

Однако сразу же возникает вопрос: каким образом смогла ДР расслышать звук открываемого окна, которое, кстати, и не было по-настоящему закрыто? Хотя сама по себе эта деталь не имеет никакого значения (ничего уже нельзя изменить, поскольку убийце удалось незаметно подойти к жертве сзади), следует предположить, что она обернулась, ощутив на своей обнаженной коже внезапный холодок от сквозняка.

Как бы то ни было, она видит перед собой полицейского в форме (костюм из детского игрушечного набора плюс маска, но она не в том состоянии, чтобы это понять); наставив ей в живот уставной автомат, он надвигается на нее, приказывая молчать и не двигаться. Не помня себя от ужаса, она поднимает руки, хотя никто этого не требовал, и роняет раскаленный утюг на зеленое платье: при падении термостат отключается, и на высоте промежности появляется широкая треугольная дыра. Что до железной лестницы - я по-прежнему о ней думаю - ее все-таки придется использовать для бегства от внезапно возникшего пожара, как уже было сказано.

У подножья лестницы, соединяющей последнюю ступеньку с тротуаром, пожарные, все еще занятые поисками возможных пироманов, тут же успокаиваются, увидев синюю рубаху, сапоги, кожаную портупею, унтер-офицерские нашивки и фуражку с бляхой (автомат остался наверху).

- Благодарю вас за мужество, - хрипло говорит командир. - Вы ничего не видели необычного?

- Нет, капитан, все в полном порядке. В доме никого не осталось. Вы можете подниматься.

- Преступный поджог?

- Нет: электроутюг с испорченным термостатом. Через несколько минут все здание рушится в грохоте взрыва. (Как известно, в Нью-Йорке, когда здание охвачено пламенем, и пожарные не могут затушить его из своих шлангов, чтобы не дать огню переброситься на соседние дома, предпочитают немедленно разрушить горящее строение при помощи мощного заряда динамита, который в одну секунду достигает большего, нежели могут сделать тысячи тонн воды; этот метод был с успехом опробован при тушении нефтяных скважин). Затем мне оставалось лишь сесть в метро, чтобы вернуться к себе домой.

Бен Саид, который также безмолвно слушает голоса сирен и грохот завершающего взрыва, на мгновение выходит из состояния немоты, пробормотав что-то "о чудовищной халатности властей". Поскольку он никогда не улыбается, то нельзя было сказать наверняка, шутит он или нет. Затем он уходит пешком по направлению к парку и почти сразу исчезает в темноте. Когда же я сам вернулся домой...

- Ваша юная сестра могла бы засвидетельствовать точный час вашего возвращения?

- Разумеется, нет, потому что не имеет наручных часов, и нигде в доме нет настенных, так что получить сведения такого рода ей неоткуда. Вы знаете, что в этом здании отключена телефонная связь, поскольку его собираются сносить: таким образом, Лора не может узнать время даже по телефону, набрав номер автоответчика с определителем часов, минут и секунд. Она пребывает в полном неведении вследствие решения, принятого мной совместно с доктором: как я уже сказал, всякий намек на ход времени усугубляет состояние нервной тревоги, а потому ее приходится от этого ограждать. Безусловно, избранная нами система имеет свои неудобства - например, ей все время кажется, будто я опаздываю; а если работа в конторе или в городе действительно несколько затягивается, у нее возникает впечатление гораздо большего, чем в действительности, опоздания. Вот и в этот вечер я вижу, что она стоит в ожидании на пороге библиотеки на первом этаже, держа в руках открытую книгу, как если бы только что прекратила читать, услышав, как мой ключ поворачивается в замке входной двери; я знаю, что в реальности она стоит здесь по меньшей мере час, подстерегая мое возвращение. Ее фигура в дверном про...

- Что за книга у нее в руке?

- Очевидно, полицейский роман: других в доме нет, да и вообще книг немного, так что она постоянно их перечитывает. Стены этой большой комнаты на первом этаже сверху донизу покрыты полками; но все или почти все пусты; мы продолжаем называть ее библиотекой по причине ее изначального предназначения. Не оборачиваясь, я тут же замечаю, глядя в зеркало, висящее над мраморным столиком, куда я каждый вечер кладу ключи по возвращении домой, что книга, прижатая к платью Лоры на высоте промежности и заложенная указательным пальцем, чтобы не потерять страницу, происходит не из нашего жалкого собрания. Обложка, чьи яркие и одновременно безжизненные краски вполне соответствуют жанровой традиции, совершенно мне незнакома, хотя все наши книги я знаю, можно сказать, наизусть, поскольку встречаю их почти повсюду: они валяются на столах и стульях, равно как и на полу, что всегда наводило меня на мысль, будто Лора читает их одновременно, перемешивая, таким образом, все хитроумные переплетения сюжета, искусно выстроенного автором, и изменяя, вследствие этого, ход событий в каждом томе по собственному разумению. Сверх того, она чуть не по сто раз на дню перепрыгивает с одного места на другое, много раз перечитывая отрывки, лишенные видимого интереса, и оставляя без всякого внимания главы, содержащие ядро расследования и определяющие тем самым значение всей интриги; усугубляется же это тем, что скверно склеенные книжонки не выдерживают подобного обращения: за долгие месяцы они утеряли где половинку листа, где целую страницу, а в некоторых не хватает даже целой тетради.

Но если новый (не с точки зрения внешнего вида, ибо по состоянию своему ничем не отличается от остальных) томик оказался в нашей библиотечке, это означает, что здесь кто-то побывал во время моего отсутствия. Сама Лора никак не могла выйти, потому что для вящей надежности я всегда запираю ее на ключ. Зато посторонний вполне способен использовать отмычку или полный набор инструментов, наподобие тех, что имеются у каждого квартирного вора или даже заказать новый ключ у слесаря, уверив того, что ему нужно войти в собственный дом и что он потерял свою связку сегодня ночью, отбиваясь от трех хулиганов в пустом вагоне метрополитена.

Итак, под удивленным взглядом человека в фетровой шляпе, по-прежнему стоящего на посту за углом здания напротив и слегка отступившего назад, чтобы следить за неожиданной сценой, не привлекая к себе внимания и вновь сунувшего машинальным жестом руки в черных перчатках в глубокие карманы плаща, сверкающего от дождя, появляется слесарь и непринужденно устраивается со своими инструментами на верхней ступеньке у самого порога, предварительно заглянув в маленькую записную книжку с обтрепанной обложкой, дабы удостовериться что номер дома соответствует цифре, названной клиентом, который не смог проводить вызванного им мастера до места, поскольку решил уладить еще одно срочное дело за те два часа, что заняла бы операция по изготовлению ключа - сообщить в ближайший полицейский комиссариат о нападении, жертвой которого он стал сегодня на рассвете.

Слесаря - старого, лысого и близорукого человечка - кажется, совсем не беспокоят мелкие капли, которые продолжают, хотя ливень уже закончился, падать ему на плечи и на блестящее темя. Он осторожно вставляет в скважину замка металлическую трубку, а затем начинает тихонько поворачивать ее, внимательно вслушиваясь, так что ухо почти касается двери, в еле слышные шорохи и щелчки, порожденные соприкосновением с зазубринами, чтобы определить их скрытые от глаз особенности. В самом деле, клиент, как почти всегда бывает в подобных обстоятельствах, не сумел описать, даже приблизительно, форму и расположение бородок утерянного ключа.

Теперь слесарь прикладывается к небольшому отверстию глазом; потом вновь начинает вводить туда другие трубки, которые тщательно подбирает в своем ящике для инструментов. Его, конечно, что-то беспокоит, ибо он опять заглядывает в скважину, пытаясь подсветить себе карманным электрическим фонариком удлиненной цилиндрической формы, чей светящийся округлый конец почти целиком закрывает таинственное и непонятное отверстие.

Однако, для осуществления задуманного, лампе следовало бы находиться на месте глаза, а это невозможно, поскольку в таком случае некому было бы и смотреть;

поэтому слесарь вскоре отказывается от этого способа и вторично приникает к дыре, не прибегая более к искусственному источнику света. Тогда ему удается разглядеть, что с противоположной стороны отверстие ничем не загорожено и что в комнате, закрытой на ключ, горит лампочка - обстоятельство явно ненормальное, так как дом считается нежилым. И не лучше было бы в таком случае позвонить в дверь, чтобы - когда ее откроют - вынуть замок и без всяких проблем подобрать к Нему подходящий ключ.

Однако логичные размышления лысого человека на этом прерываются, ибо он приходит в необычайное возбуждение от зрелища, представшего по ту сторону двери, отчего не может продолжить анализ ситуации и последствий, из нее проистекающих... На полу лежит молодая девушка, крепко связанная по рукам и ногам, с кляпом во рту. Судя по смуглой коже и пышной шевелюре из длинных, шелковистых, блестящих волос синевато-черного оттенка, это, должно быть, метиска со значительной примесью индейской крови. Лицо с правильными чертами кажется красивым, насколько позволяет об этом судить кляп из белого шелка (платок, концы которого завязаны на затылке), растянувший углы рта и исказивший его. Руки связаны за спиной, и их почти не видно при этом положении тела. Лодыжки, положенные крест накрест друг на друга, стянуты толстой веревкой, которая потом несколько раз оборачивается вокруг слегка подогнутых длинных ног, врезается затем в бедра и живот, а выше вдавливает руку в бок несколькими перекрученными витками, болезненно впившись в тело, о чем свидетельствуют покрасневшие впадины и складки на самых уязвимых местах: груди, талии и бедрах.