Проект революции в Нью-Йорке - А Роб-Грийе

Она идет к застекленной стене, чтобы посмотреть, удалось ли бандитам, которые прячутся в кустах, завладеть какой-нибудь добычей. Но на маленьком пятачке, освещенном светом фонаря, больше ничего нельзя различить: наверное, жертва уже схвачена и теперь ее расчленяют под прикрытием кустов. Возможно, им попалась красивая няня, совсем недавно вышедшая из здания.

Лора опускает край тюлевой занавески, бросает взгляд на магнитофон и убеждается, что запись еще далеко не кончена; но голос, продолжавший все это время рассказывать свою историю, судя по всему, не был заглушен чем-нибудь более интересным: гулом народной революции, ревом сирен, рокотом пламени, револьверными выстрелами... Тогда девочка сама начинает подражать стрельбе из автомата, покачивается и падает со всего маху на толстый ковер из белой шерсти, где остается лежать, вытянувшись на спине и раскинув ноги и руки в виде креста.

По правде говоря, эта магнитофонная лента не заслуживает большого внимания, с какой бы стороны на нее ни смотреть. Рассказчик продолжает анализировать причины своего недоверия к красивой девушке по имени Джоан, последней из числа тех гувернанток, что были направлены им присматривать за детьми богатых родителей посредством объявления в газете. По-видимому, на сей раз он нашел именно то, что искал, но следует соблюдать осторожность, чтобы не допустить оплошности: даже если рыжая молодая женщина и в самом деле проститутка - неважно, любительница или профессионалка - нужно еще доказать, что она является членом организации; а чтобы окончательно в этом увериться, нельзя форсировать ход событий. Разговор с Лорой во время первого визита - как обычно, записанный при помощи микрофонов, которыми начинены стены дома позволяет сделать лишь самые общие предположения. Зато вторая встреча, с самим дядюшкой, как только что было сообщено, принесла более осязаемые результаты. В третий раз ДР приглашают посреди дня.

Она приходит в назначенный час в здание на Парк-Авеню и звонит, как обычно, в дверь псевдоквартиры. Створка медленно поворачивается на петлях, но сегодня никто не выходит в вестибюль. И только машина, фиксирующая время, произносит замогильным голосом: "Входите... Закройте дверь... Спасибо... Ваш приход отмечен".

Поскольку в вестибюле так никто и не показывается, ДР проходит в будуар с надувной мебелью - также совершенно пустой. Однако она слышит мужской голос хорошо ей знакомый - в смежной комнате, иными словами, в китайской гостиной. Она тихонько стучится в дверь и, не получив ответа, решается все же проникнуть в святилище, изобразив на лице ослепительную улыбку боязливой рабыни, тайно влюбленной в своего господина (поскольку со словом "послушание" еще не все ясно)... Однако улыбка застывает на прекрасных губах: в комнате только маленькая Лора, которая лежит на спине, вытянувшись во весь рост, а разговаривает магнитофон.

Несколько нервных шагов, и ДР оказывается у лакированного стола; она поднимает крышку прозрачной коробочки и с раздражением нажимает на красную кнопку. Девочка на это никак не реагирует.

ДР спрашивает:

- Вашего дяди нет здесь? Лора, не двигаясь, отвечает:

- Нет. Вы же сами видите. ДР настаивает:

- Его вообще нет дома?

- Если бы он был дома, вам не нужно было бы присматривать за мной.

- Понятно... Хотелось бы знать, зачем нужен подобный присмотр, словно за младенцем, девочке вашего возраста.

- Если бы вы не пришли, я подожгла бы квартиру Я уже приготовила бидон с керосином и кучу тряпья. Молодая женщина пожимает плечами и говорит:

- Вы не ходите в школу?

-Нет.

- Никогда?

- Никогда. Что мне там делать?

- Скажем, учиться.

-Чему?

"Ну и работенка!" -думает ДР, нервически расхаживая по комнате. Она идет к застекленной стене, приподнимает занавеску, возвращается к девочке, которая теперь катается по красному ковру, словно в приступе священной болезни. ДР подавляет в себе желание пнуть ее ногой.

- Не знаю, - произносит она, - например, узнать решение уравнений со многими неизвестными или название столицы штата Мэриленд...

- Аннаполис! - кричит девочка. - Это слишком легко. Задайте другой вопрос.

- Кто убил Линкольна?

- Д.В. Бут.

- Сколько секунд содержится в сутках?

- Восемьдесят шесть тысяч четыреста двадцать.

- Что такое морская капуста?

- Род водорослей.

- Что снится девушкам?

- Нож... и кровь!

- Где наши любимые подруги?

- В могиле.

- Сколько вам лет?

- Тринадцать с половиной.

- Куда выходят окна квартиры?

- На Централ-Парк.

(Стало быть, мои впечатления были правильными).

- Это место освещено?

-Да, но слабо... Там есть фонарь.

- Что можно увидеть при свете фонаря?

- Троих человек.

- Их пол?

- Двое мужиков и шлюха... Она в брюках и фуражке, но под свитером четко видна грудь.

- Как зовут эту даму?

- Ее зовут - вернее, она себя называет - Джоан Робесон, а иногда: Робертсон.

- Чем она занимается?

- Это одна из лже-медсестер, работающих у доктора Моргана, психоаналитика, у которого свой кабинет на станции метро под Сорок второй улицей. Все остальные медсестры светловолосые и...

- Но что она делает здесь, в этот момент, в кустах, высаженных бордюром вокруг парка, вместе с двумя мужчинами? И кто эти мужчины?

- Ответ очень прост: один из них - Бен Саид, второй - рассказчик. Сейчас все трое загружают в белый Бьюик блоки сигарет с марихуаной, запечатанных в обыкновенные пачки Филип Моррис. Один из связных переполошил их несколько минут назад: ему только что дали знать при посредстве радиограммы, что полиция собирается обыскать его машину сразу же по возвращении в гараж. Кто же предупредил его самого? Да просто один из шпиков, который работает на них. Жесты их выглядят непонятными и суетливыми потому, что они не только наклоняются, нащупывая пачки, разбросанные под кустами, прячут их под одеждой, а затем несут в машину, стоящую у кромки тротуара, но и жуют сэндвичи с жареным мясом, которые приходится постоянно засовывать в карман, чтобы не мешали работе, а затем вытаскивать вновь, чтобы откусить еще один кусок.

С самого начала операции Бен Саид открывает рот лишь для того, чтобы жевать сэндвич, и рассказчик спрашивает себя, злится тот или чем-то расстроен - ибо в обычное время он скорее болтлив. Джоан, укрывшая по такому случаю свою шевелюру под большой автомобильной каскеткой, улыбается и подмигивает с заговорщицким видом каждый раз, когда сталкивается с ним;

впрочем, без большого успеха, поскольку тот, похоже, мрачнеет еще больше. Рассказчик - будем говорить "я", чтобы было проще - раздраженный поведением своих спутников, слегка удаляется от них, чтобы посмотреть, не осталось ли чего за кустами аукубы; и девица не находит ничего лучшего, как придти шарить в том же месте, будто не заметив, что там уже кто-то есть.

- Смотри-ка! И ты здесь, - говорит она.

- Как видишь... Что это с Бен Саидом?

-Да так... пустяки...

- А все же?

- Похоже, ты натворил дел... а отдуваться приходится ему.

- Да? Почему же ему?

- Потому что Фрэнк приказал следить за тобой, а он не хочет шпионить.

- Славный парень! Что же такого я натворил?

- Ты вроде бы прячешь у себя кого-то... Из тех, кого уже давно было приказано ликвидировать.

- Вон оно что.

- Я ему сказала, что все это бредни.

- Еще раз спасибо. А что ты на самом деле об этом думаешь?

Она отвечает не сразу: притворяется, что увидела еще одну пачку, засыпанную палыми листьями. Затем поднимает голову и, словно бы случайно, смотрит мне прямо в глаза с какой-то явной дерзостью. Полагаю, я уже упоминал, что губы у нее пухлые, хорошо очерченные, блестящие, всегда как бы чуть влажные; а лицо ее в темноте ночи походит на теплое молоко. Хотелось бы мне узнать наверняка, сколько пуэрториканской крови течет в жилах этой красивой твари.

- Ну, я думаю, - произносит она чересчур медленно, - что это действительно бредни.

Когда она говорит, рот ее словно колышется в полусумраке глубоководья: она похожа на рыбу, чьи дряблые замысловатые складки без конца меняют форму, никогда не теряя, однако, своей прекрасной симметрии наподобие чернильного пятна, раздавленного в сложенном пополам листке бумаги.

- Чудесно, - говорю я, - но лучше бы ты занималась своими делами.

Я тут же пожалел об этой лишней фразе. Ведь мне показалось, будто в ее больших зеленых глазах сверкнул огонек ненависти и злобы. Разумеется, это всего лишь игра воображения: в этих кустах так темно, что нельзя было бы различить даже цвет глаз, если бы я не знал его прежде.

ДР выпрямляется гибким движением уверенного в себе хищника, расправляя плечи и выгибая грудь так медленно, словно ее показывают в рапидной съемке. Она отходит: ее голая шея, белая и округлая, сверкает, словно лезвие ножа, в резком свете фонаря.

Я говорю, желая загладить неловкость:

- А что с тем типом по объявлению, все нормально идет?