Проект революции в Нью-Йорке - А Роб-Грийе

Я закрываю дверь-окно, шпингалет которого следовало бы смазать маслом. Теперь здесь царит полное безмолвие. Я медленно поворачиваюсь к Лоре, оставшейся в нескольких метрах сзади, в коридоре.

- Нет, - говорю я, - никого нет.

- Но он же стоял здесь, будто на посту, весь день.

- Значит, он ушел.

За углом дома напротив я только что ясно увидел черный плащ, сверкающий еще больше после дождя и блеснувший в желтом свете близко стоящего фонаря.

Я прошу Лору описать субъекта, о котором она говорит; она тут же перечисляет уже известные приметы, изъясняясь медленно и неуверенно, но демонстрируя хорошую память и наблюдательность. Я говорю, чтобы сказать хоть что-то:

- Отчего ты решила, что он следит за этим домом? И даже мне самому тон мой кажется неубедительным.

- Он постоянно разглядывает окна, - отвечает Лора.

- Какие окна?

- Это и те, что в двух пустых комнатах с каждой стороны.

- Значит, он видел тебя?

- Нет, он не мог: я стояла в глубине, а внутри слишком темно. В стеклах он видит только отражение неба.

- Откуда ты знаешь? Ты выходила?

- Нет! Нет! Нет!

Этого вопроса она панически пугается, затем, через несколько секунд, добавляет спокойнее:

- Я рассчитала, сделав чертеж. Я говорю:

- В любом случае, раз он ушел, значит, следил за другим домом, или просто поджидал кого-то, или же укрывался от дождя, надеясь, что ливень скоро кончится, и можно будет продолжить путь.

- Дождь шел не весь день, - отвечает она. И по тому, как звучит ее голос, я догадываюсь, что она мне больше не верит.

Вновь я думаю, что Фрэнк, наверное, прав: от этой девушки исходит опасность, потому что она хочет знать больше, чем способна вынести. Нужно все-таки принять решение.

- А потом, он уже был здесь вчера, - говорит Лора. Я делаю шаг по направлению к ней. Она тут же отступает на шаг назад, не сводя с меня блестящих испуганных глаз. Я продвигаюсь еще на один шаг, затем на другой, и каждый раз на столько же отступает Лора.

- Мне придется..., - начинаю я, стараясь подыскать нужные слова...

Именно в этот момент над нашими головами слышится какой-то звук: тихие, но отчетливые удары, как если бы кто-то трижды тихонько стукнул в дверь, желая войти в одну из комнат. Все они пусты, и в доме никого нет, кроме нас. Возможно, это хрустнуло дерево, и звук показался нам таким неестественно отчетливым, потому что сами мы производим очень мало шума, делая крохотные шажки по плиточному полу. Лора вполголоса спрашивает:

- Вы слышали?

-Что?

- Кто-то стучал.

- Нет, - говорю я, - ты слышала меня.

Я уже добрался до лестницы и положил руку на перила. Чтобы успокоить ее, я, не шевельнув ни ладонью, ни пальцами, трижды постучал ногтем по круглой деревяшке. Лора вздрогнула и посмотрела на мою руку. Я повторил свое движение на ее глазах. Несмотря на большое сходство между звуками сверху и моей имитацией, девушка, по-видимому, не вполне поверила мне. Она посмотрела на потолок, затем опять на мою руку. Я снова начал медленно продвигаться к ней, а она в то же самое время стала пятиться.

Отступая шаг за шагом, она уже почти достигла двери в свою комнату, когда мы вторично услыхали тот же самый звук, на верхнем этаже. Мы оба остановились, напряженно прислушиваясь и глядя туда, откуда могли доноситься удары. Лора еле слышно прошептала, что ей страшно.

Рука моя не опиралась более о перила или обо что-нибудь еще.

И мне было трудно придумать другой сходный трюк.

- Ну, что ж, - говорю я, - сейчас поднимусь и посмотрю. Но это скорее всего крысы.

Я тут же повернулся и пошел назад к лестнице. Лора стремительно бросилась в свою комнату и попыталась закрыть дверь на ключ, разумеется, безуспешно, поскольку замок блокирован с того времени, как я засунул в него гвоздь именно в этих целях. Как обычно, Лора упорствовала в течение нескольких секунд, безнадежно пытаясь повернуть язычок; затем, отказавшись от своего намерения, направилась к кровати, так и не прибранной, где, конечно, пряталась, не раздеваясь. Ей даже не пришлось снимать обувь, потому что она всегда ходит босой, о чем, кажется, уже было сказано.

Вместо того чтобы подняться в верхние комнаты, я тут же начал спускаться. В доме, как я уже упоминал, четыре совершенно одинаковых этажа. На каждом из них пять комнат: две выходят на улицу, а две с противоположной стороны - на двор муниципальной школы для девочек; последняя, с выходом напротив лестницы, вовсе не имеет окон. Там, где мы спим, то есть на третьем этаже, в глухой комнате стоит очень большая ванна. Мы также пользуемся несколькими комнатами на первом этаже: в частности, той, которую я назвал библиотекой. Вся остальная часть дома остается нежилой.

- По какой причине?

- В здании, как я только что сказал, двадцать комнат. Это слишком много для двух человек.

- Зачем вы сняли такой большой дом?

- Я не снимаю его, а только сторожу. Владельцы желают снести это здание, чтобы построить высокий современный небоскреб. Если бы они сдавали квартиры или комнаты, это с большой долей вероятности затруднило бы снос.

- Вы не закончили историю с пожаром. Что произошло, когда человек, спускавшийся по железной лестнице, добрался до нижней перекладины?

- Пожарные уже приставили к ней небольшую лесенку, чтобы соединить с землей. Мужчина с серым лицом не столько спустился, сколько скатился кубарем по последним ступенькам. Лейтенант пожарной команды спросил у него, остался ли кто-нибудь еще в доме. Мужчина ответил без всяких колебаний, что никого больше нет. Пожилая женщина в слезах, только что - если я правильно понял - спасенная из пламени, повторила в третий раз, что исчезла "барышня", жившая над ее собственной квартирой. Мужчина же утверждал, что упомянутый этаж совершенно пуст и молодая светловолосая девушка, конечно, успела выбежать из своей комнаты, когда вспыхнул огонь, возможно, именно у нее - если она забыла выключить электрический утюг или оставила гореть газовую или керосиновую горелку...

- Что же вы сделали после этого?

- Я затерялся в толпе.

Он отмечает все, что представляет для него интерес в только что сделанном мною рапорте. Затем поднимает глаза от своих бумаг и спрашивает без всякой связи с предшествующим:

- Та, которую вы называете своей сестрой, в это время находилась дома?

- Да, конечно, ведь она никогда не выходит.

- Вы в этом уверены?

- Абсолютно уверен.

Прежде и также без видимых оснований он спрашивал меня о цвете волос, глаз и кожи Лоры. Я ответил ему, что именно таких называют "беляночками". Когда разговор закончился, я направился к метро, чтобы вернуться домой.

В это время Лора по-прежнему лежит, забившись под простыню и одеяло, поднятое до подбородка. Однако глаза у нее широко раскрыты - она прислушивается с величайшим напряжением, пытаясь угадать, что происходит наверху. Но это ничего ей не дает, ибо дом погружен в тяжелую, ватную, пугающую тишину. В конце коридора убийца, без помех поднявшийся по железной наружной лестнице, осторожно вынимает кусочки стекла из окна, разбитого до его прихода; благодаря отверстию, оставшемуся после выпавшего маленького треугольника, можно легко вынуть двумя пальцами острые концы звезды, расползшейся по стеклу, потихоньку расшатывая их и освобождая из желобка между деревянной рамой и сухой замазкой. Когда мужчина, не торопясь, завершает эту работу, ему остается лишь просунуть руку в зияющую дыру, не опасаясь взрезать вены на запястье, и бесшумно отодвинуть шпингалет, только что смазанный маслом. Затем створка безмолвно поворачивается на петлях. Оставив ее полуоткрытой, дабы свободно ускользнуть после свершения тройного преступления, человек в черных перчатках неслышными шагами ступает по плиточному полу.

Вот уже ручка двери еле заметно поворачивается. Девушка, наполовину приподнявшись на кровати, не сводит широко раскрытых глаз с медной рукоятки прямо перед собой. Она видит блестящую точку: это отражение маленького ночника у изголовья на полированной кругляшке, которая движется с невыносимой медлительностью. И, словно уже почувствовав под собой скомканные простыни, пропитанные кровью, Лора испускает вопль ужаса.

Из-под двери пробивается свет, поскольку я, поднимаясь, включил реле. Я говорю себе, что крики Лоры в конечном счете переполошат всех соседей на улице. Днем их, конечно, слышат дети, когда выходят во двор на время перемены. Я устало преодолеваю этаж за этажом, едва волоча ноги, измученный беготней, которой сегодня было еще больше, чем всегда. Мне даже приходится опираться на перила. Дойдя до площадки второго этажа, я нечаянно роняю связку ключей, которые, прежде чем оказаться на полу, звякают о железные прутья. Только тут я замечаю, что забыл положить ключи на мраморный столик в коридоре первого этажа, как обычно делаю, возвращаясь домой. Я приписываю свою оплошность усталости и тому факту, что думал о другом, когда закрывал дверь: а именно, о словах Фрэнка, только что сказанных по поводу Лоры, которые я, вероятно, должен рассматривать, как приказ.