Хроники Герода - Леонид Бляхер

За месяц Героду удалось очистить город от разбойников и их присных. Их не казнили, но постепенно отрезали от возможности обирать горожан. Если ловили, то били плетьми до полусмерти, клеймили. Город ожил. Постепенно под контроль были взяты все крупные города Галилеи. Но дальше дело продвигалось с трудом. Гоняться по округе в сотни стадиев, по горам за летучими отрядами разбойников было делом бесполезным. Да и какой смысл в этой погоне, если на смерть их может осудить лишь Синедрион, а он этого не сделает. Уже и так в Ерушалаим посыпались жалобы на «самоуправство и невиданную жестокость» тетрарха. Нужно было что-то придумывать.

Оставалось медленно выдавливать разбойников из Галилеи, лишая их поддержки местного населения, отрезая от источников пищи и золота. Гарнизон города возрос до тысячи человек. Хоть это и ложилось тяжким бременем на казну Антипатра и Герода, но давало свободу маневра. Впрочем, это же дало еще один неожиданный эффект. Жалование, которое Герод платил воинам, тратилось в городе. В Галилее появились люди, в поясах которых позвякивало серебро. Ремесленники, содержатели харчевен, мелкие торговцы получили покупателей, а Герод – рост налогов.

Следующая проблема была связана с безопасностью караванной торговли. Грабеж караванов, проходивших через Галилею, был едва ли не основным подспорьем разбойничьей армии Хезкияху. То, что караванов становилось все меньше, а значит, меньше дохода для самих же разбойников, ими не осознавалось. Зато это прекрасно понимал Герод. Для него это было постоянной головной болью. Ведь большая часть из этих караванов так или иначе принадлежала его семье, а подати от караванов должны были пополнять казну тетрарха Галилеи. Да и подати римлянам уходили регулярно.

В большом зале у стола Герод и его военачальники склонились над картой Галилей и сопредельных областей с отмеченными на ней караванными путями и главными городами. Докладывал начальник тайной стражи, недавно появившейся у Герода:

– Как сообщают лазутчики, главный лагерь разбойников расположен в горах на границе между Финикией, входящей в состав римской провинции Сирия, и Иудеей. Мы можем их просто зажать в горах, поставив усиленные посты здесь, здесь и вот здесь, – тыкал он в карту.

– Конечно, – иронично вскинул брови Герод. – И Хезкияху будет сидеть и ждать голодной смерти. Лагерь разбойников – это не Ерушалаим, который веками стоит на одном месте и будет стоять вечно. Они перевалили через горы здесь или здесь, и вышли нам в тыл. Или вообще ушли порезвиться в Сирию, пощипать тамошних крестьян.

– Господин! – заговорил новый начальник стражи Сепфориса Сысой бен Гедеон. – Их не намного больше, чем нас. Наши воины гораздо сильнее. Может быть, просто навалиться на их лагерь, окружить со всех сторон, да и пообрубать им их дурные головы?

– Да, – протянул Герод, – Мне тоже этот вариант очень нравится. Но на это мы пойдем в самом крайнем случае. Не стоит забывать, что перед Всевышним и царем они – только подданные, и к казни приговорить их может лишь Великий Синедрион. А там… сами знаете. Есть и другое обстоятельство. Не только толстые хозяева полей и пастбищ, грезящие о безраздельной власти, но и многие крестьяне верят, что Хезкияху – это новый Маккавей, царь-освободитель. Нам не нужна война со своими крестьянами.

– Господин тетрарх! – вмешался единственный «гражданский» участник военного совета, управляющий канцелярией, Барух. – Ремесленники и торговцы уже на нашей стороне. Они видят, что при твоем правлении их жизнь становится лучше. Да и освобождение от подати на год для крестьян сделало свое дело. Горожане богатеют, покупают дары земли. А с них живут крестьяне. Думаю, что сегодня Хезкияху не сможет поднять войну, даже если очень захочет.

– Это хорошо, – ответил Герод, – но главной проблемы не решает. Как нам уберечь караванные дороги от разбойников, уничтожая только тех, кто уже сам напал первым? Кстати, передайте всем воинам: пленные нам не нужны. Казнить мы их не можем, а кормить их бесплатно у меня нет никакого желания.

Наступали сумерки. Слуги внесли в комнату светильники. Несколько светильников Герод повелел установить на столе, вокруг карты. Взгляды собравшихся опять склонились к исчерченному пергаменту. Герод же сел в кресло перед столом и уставился на светильники. Круги света скрещивались на столе, покрывая собой всю карту. Какая-то заноза воткнулась в память. Что-то из детства. Что? Герод вскочил. Присутствующие подняли головы.

– Костры! – почти крикнул Герод. – Набатеи, чтобы передать известие, зажигают сигнальные костры. У нас есть две тысячи воинов. Сколько нам нужно, чтобы контролировать города?

– Думаю, сотен семь-восемь, – ответил начальник стражи.

– Хорошо. Пусть еще триста воинов составят гарнизоны крепостей на границах. Остается тысяча. Вдоль всех караванных путей мы устанавливаем вышки или посты на вершинах скал так, чтобы они находились на расстоянии видимости. Сколько таких вышек понадобится?

– Сотни, господин! – растерянно бросил командир лучников.

– Может быть. Но думаю, что меньше. Ведь и разбойники нападают не везде. Есть места, где это происходит регулярно. Есть такие места?

Все опять склонились над картой.

– Вот она, самая опасная территория. – Герод очертил стилом круг. – Еще вот здесь. Вышек с кострами понадобится десятка два-три. По три воина на каждом посту. Итого – сотня. В округе создаем три укрепленных лагеря по римскому образцу. В каждом – по триста воинов. И главное – по шесть сотен коней.

– Господин! Где взять столько коней? – с некоторым испугом спросил глава канцелярии.

– Купить, – бросил Герод. – Так вот. Как только возникает угроза нападения, зажигается костер. В лагере, на сторожевой вышке, его видят. И сотня всадников выезжает и уничтожает всех нападающих.

– А если нападающих много? – спросил начальник всадников.

– Тогда… – Герод задумался. – Тогда в кострище подсыпается порошок из страны Серес за Парфией, и костер горит с разноцветными сполохами. Тогда выезжают две сотни. Да. Пусть еще в лагере тогда зажигают сигнал для других лагерей. Порошок я прикажу привести из Дамаска.

Лагеря и сигнальные посты построили менее, чем за месяц. И… начались трудные времена. Первое время костры загорались едва ли не каждый день. Боевой отряд выезжал. Успевал не всегда. Но постепенно сигнальные огни работали все лучше, а воины научились действовать быстро и… абсолютно беспощадно. Отряды разбойников не отбивали, как было прежде, а просто уничтожали на месте.

Нападения стали реже. Потом – намного реже. В Сепфорис потянулись караваны из ближайшей округи и более отдаленных областей. По древним караванным дорогам пошли уже не бесшабашные единицы, а большие караваны и просто группы торговцев. Область на севере начала приходить в себя, люди богатеть, а казна тетрарха наполняться. Героду уже не приходилось платить воинам, каждый раз развязывая собственную мошну. Чтобы торговцы могли дать отдых усталым ногам, Герод стал устраивать в городах и близь лагерей укрепленные и охраняемые места остановок с горячей пищей и циновками для сна. Это тоже оказалось доходным делом. Постепенно ему удалось отдать все долги дому отца, полностью покрыть подати дому царя и римлянам. Да и казна тетрарха начала наполняться. Незаменимым помощником здесь стал Барух. Он понял и принял идею о том, что стричь барана стоит тогда, когда шерсть длиннее, а резать, когда жир нагуляет. Потому и делал все, чтобы богатели и жители, и тетрарх, да и сам управляющий. Не без того.

Но враг не исчез. После того, как разбойников и их присных изгнали из городов, в дом тетрарха наведался важный и мрачный галилеянин. Уединившись с Геродом, он представился посланником властителя Хезкияху. Предложение было простым и понятным: сколько нужно Героду, чтобы он прекратил лезть в чужие дела, не мешая настоящим патриотам Иудеи, чьи предки воевали вместе с Хасмонеями? Получив же предложение осмотреть дом с внешней стороны, а проще говоря, проваливать, посланец заявил, что и сам Герод, и его семья заплатят за этот выбор своей жизнью.

Угрозы не особенно испугали тетрарха. Причин тут было множество: и воспитание в доме отца, где цель всегда ставилась выше личного блага да и самой жизни; и уверенность, что он сильнее и умнее своих врагов. Но было еще одно, в чем он боялся признаться даже самому себе: он был несчастлив в семье. Потому и не испытывал страх ни за нее, ни за себя. Сначала эта мысль просто не приходила ему в голову. Женившись по воле отца на дочери важного союзника из влиятельной идумейской семьи, Герод не питал к супруге ни малейшей симпатии. Впрочем, как и она к нему. Это был долг. Он честно исполнял его. Заботился о жене, воспитывал сына. Но не любил ни ее, ни его. Теперь же он старательно гнал эту мысль от себя. Но она возвращалась снова и снова. Когда нет радости в доме, то нет радости и на душе.