Бандиты, баксы и я - Наталья Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Витек про такую систему, типа, знал, но сам же на ней и прокололся. Бомжара наверняка в доле был. Что делать? Пацан хоть и малолетний, но малолетние-то самые отмороженные и есть: пальнет из «пээмки» — и нет его… У Витька даже в боку заболело.
Ладно, думает, посмотрим, что дальше будет. Положил руки на руль. Пацан «пээмку» в левую руку перекинул, к затылку приставил, а правой ловко так Витьку обшмонал, нашел ствол за ремнем и забрал себе. Витек аж крякнул от расстройства, а сам и думает: ну, малец, обожди, Шило с тебя живого шкуру сдерет! Ну до чего же наглая пошла молодежь — тут рядом серьезные люди пасутся, а этот недомерок у них на глазах, можно сказать, орудует!
— Ну, и что дальше? — говорит Витька. — Ты, малец, сильно крутой?
А этот недоделанный двумя стволами трясет и на Витьку зверем:
— Кто тут крутой, мы после разберемся, а сейчас быстро поезжай вперед, и чтобы от «копейки» подальше забирать. И проедешь мимо того ублюдка недоделанного, который по площади топает. Понял? Быстро трогай, а то я в тебе дырок понаделаю, как в решете!
— Витька тронул, что тут сделаешь, когда два ствола в спину смотрят, развернулся по дуге, подъехал к тому раскисшему мужику.
Пацан дверцу открыл, мужику что-то крикнул, втащил его в джип, но одной рукой в Витьку стволом все же тычет. А потом как заорет:
— А теперь гони, так твою, как можешь, а то пристрелю к чертовой матери!
А Витьке что остается? Погнал. Ладно, думает, наши тебя достанут — мало не покажется.
Смотрит в зеркало — Шило заметил, что джип уходит, заорал, за ствол схватился, куда, мол, убью! Да потом пожалел стрелять — свой же джип, фига с два потом починишь!
Брюль кричит:
— Пацаны, в машину! Живьем их возьмем!
Короче, все погрузились в эту гребаную «копейку», двери захлопнули, «копейка» с места тронулась… И что тут стало! Рвануло так, что вокруг стекла в домах повылетали!
«Копейка» несчастная подскочила, в воздухе закувыркалась и обратно шмякнулась, только уже отдельными, типа, кусками. Дым, огонь, просто смотреть страшно. А там ведь, в «копейке» этой, — все пацаны!
Витька в руль вцепился, тормознуть хотел, а этот, отмороженный, как завизжит:
— А ну жми, как можешь! Тебе как лучше — пулю в затылок от меня схлопотать или к омоновцам в лапы загреметь? Они сейчас на взрыв слетятся!
Точно, Витек и сам уже сообразил, что сейчас лучше быстрее с этого места ноги делать, пока, типа, не поздно. Джип с площади выскочил на Загородный. Оттуда развернулся направо к Обводному каналу. Отморозок малолетний перелез на переднее сиденье, одной рукой ствол держит, руль у Витьки перехватил и орет:
— Притормози и прыгай, мать твою, а то выброшу, но уже дохлого!
Витька видит — совсем парень с катушек съехал, запросто пристрелить может. Притормозил и выскочил от греха. Да и прыгнул-то неудачно, ногу, типа, подвернул, но кое-как поднялся и похромал. Куда идти — непонятно, нога болит, а перед глазами так и стоит, как машина горящая в воздухе кувыркается. Такое увидишь — не скоро забудешь, да и пацанов жалко, хотя они и сволочи были, если реально разобраться…
* * *— Эх, здорово на джипе ехать! Высоко, всех видно!
Но ехали мы недолго — не хватало еще, чтобы первый попавшийся пост нас остановил. Отъехали подальше по Обводному, я вышла и вытолкнула ненаглядного, потому что после взрыва его «копейки» он вообще стал как сомнамбула. Я развернула джип к воде и включила первую скорость. Машин поблизости не было — время раннее.
Джип шлепнулся в канал с глухим плеском. Там было неглубоко, и он погрузился только до половины. Было тихо, здесь, на набережной, никого не было в такой ранний час, но все же нужно скорее уходить отсюда. Джип потом вытащат и, поскольку он почти не пострадал, а хозяев машины уже нет на этом свете, то джип достанется какому-нибудь милицейскому начальнику. Ладно, сегодня я добрая, пусть попользуется!
Ненаглядный рядом со мной стоял столбом и молча смотрел на тонущий джип.
— Эй, — я тронула его за рукав, — нам нужно идти.
Он дернулся и затравленно оглянулся.
Я пригляделась к нему внимательнее, потому что раньше не было на это времени. Видок у ненаглядного был тот еще. Куртка грязная — видно, валялся на полу в каком-нибудь подвале. Шапку он потерял, волосы всклокочены, на лице — грязь. Он все время отводил глаза и отворачивал голову вбок.
— Послушай, — по возможности мягко начала я, — я понимаю, что тебе досталось.
Но теперь все позади, так что приободрись, нужно сделать последнее усилие.
Он клацнул зубами и сделал шаг в сторону. Мне удалось перехватить его взгляд: ненаглядный был невменяем. Вообще-то это довольно странно. На лице у него не было даже синяков, одна грязь. Руки-ноги тоже не повреждены — ходил он нормально, только горбился и шаркал ногами как старик.
— Слушай, мне некогда тебя уговаривать, — нахмурилась я. — Соберись и пошли, а то еще милиция прихватит. Вперед!
Команды он выполнял беспрекословно.
Мы пошли по набережной. Встреченный немолодой мужчина посмотрел на нас подозрительно: грязный здоровый мужик, по виду с хорошего перепоя, а с ним — подросток, тоже какой-то зачуханный. Я решила как можно скорее доставить ненаглядного домой, к матери и сестре. Пускай они там сами с ним возятся, а у меня еще куча дел, ведь с бандитами-то я разобралась, но где-то ходит «черный человек», и что-то подсказывает мне, что так просто он не оставит меня в покое. Думаю, у меня есть время только до вечера, пока этот парень не узнает, что в «копейке» взорвалась не я, а совсем другие люди.
Ненаглядному нужно было на Киевскую, это не так близко. Но кто же нас, таких зачуханных, подсадит в машину. Метро скоро откроется, но ждать даже немного казалось мне пыткой. В конце концов, мне тоже досталось, и нервы теперь здорово не в порядке.
— А ну-ка, быстрым шагом — марш! — скомандовала я ненаглядному. — Сорок минут хорошего хода — и мы у тебя дома.
А там тебя ждет горячая ванна, кофе, ласковая мама…
Он посмотрел как-то странно, но не ответил. Однако убыстрил шаг и уже не так волочил ноги.
— Торопись! — приговаривала я. — Отвык пешком ходить, все на машине пузо свое возишь. Дышать полной грудью, по сторонам не зевать! — в голосе моем слышались интонации ворчливого старшины, муштрующего нерадивых новобранцев.
Мы уложились в сорок пять минут. На часах было полседьмого утра, когда мы стояли перед дверью его квартиры, и ненаглядный стал шарить по карманам куртки.
Оказалось, что деньги и документы у него забрали бандиты, а ключи он потерял.
Я позвонила, и дверь открылась сразу же, никто не спросил ни о чем. На пороге стояла женщина. Она была не в халате по утреннему времени, а полностью одета — видно, и не ложилась. Женщина была худа, немолода и страшно замотана, под глазами темные мешки и волосы висели безжизненной паклей.
— Гера! — воскликнула она, — Что случилось? Я так волновалась… Где ты был?
Ненаглядный не ответил, он прошел в квартиру, громко топая, и немедленно скрылся за дверьми ванной. Очевидно при виде родного дома, в нем проснулась всегдашняя любовь к чистоте. Стало быть, вполне очухался, жить будет.
Мы с женщиной посмотрели друг на друга. Из-за плотно прикрытой двери комнаты раздавались странные звуки — кто-то не то рыдал, не то хохотал.
— Это мама, — пояснила женщина, уловив мой взгляд, — она больна.
Я сняла осточертевшую бейсболку, и женщина слегка улыбнулась, увидев рыжие кудри.
— Что же случилось с Герой?
— Он сам вам потом объяснит. Только не сразу, не давите на него. Ему досталось, но теперь все будет в порядке. Вы его сестра? — сменила я тему.
— Да, старшая.
Внезапно дверь отворилась и на пороге комнаты возникла худая старуха в ночной рубашке. В руке она держала электрическую лампочку. Взгляд у старухи был совершенно бессмысленный. Бросив с размаху лампочку на пол, старуха посмотрела на осколки и радостно засмеялась.
— Мама! — бросилась к ней дочь.
Она подхватила старуху и повела осторожно, следя, чтобы та не наступила на осколки.
Когда она вернулась, я сметала битое стекло веником, найденным на кухне.
— Склероз? — спросила я, чтобы что-то сказать.
— Маразм, — лаконично ответила она.
Мы прошли на кухню, где я разглядела сестру ненаглядного. Несмотря на жуткую замотанность, эта женщина начинала мне нравиться.
— Она все время смеется и вообще очень беспокойная.
— Лекарства не помогают?
— Которые помогают, те очень дорогие.
А если наши, попроще, то от них печень разрушается, себе дороже потом встанет.
И никакой жалобы в голосе, просто деловито так отвечает на поставленные вопросы.
— Вы работаете?
— Разве ж ее можно оставить… Я вообще очень редко из дому выхожу.
Я представила, как она сидит целыми днями с сумасшедшей матерью. Впору и самой с катушек сойти!
