Бандиты, баксы и я - Наталья Александрова

— Однако! — Геннадий Сергеевич, или как там его, рассмеялся от души. — Я в вас не ошибся. Несомненно у вас есть ум и характер.

«Откуда только что взялось?» — подумала я про себя, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

— Это только то, что я видел. А еще есть то, что я знаю. А знаю я, например, что сегодня утром у Витебского вокзала взорвались бежевые «Жигули».

— Ну и что?

— А то, что я сделал смелое предположение, что «Жигули» эти принадлежали Герману Стебелькову! И не спрашивайте, откуда я это узнал! Как и то, что вас зовут Екатерина Дроздова. Я, знаете ли, хоть и старик, но из ума еще не выжил. Работает еще голова-то.

Это только такие молодые, как вы, считают, что раз старик — так в маразме. Так что наблюдение — это только первый этап. А дальше начинается усиленная работа мысли.

— Вашу бы голову да использовать в мирных целях, — начала было я, — хотя… постойте-ка! Если вы наблюдали за комнатой из окна, то видели того, настоящего убийцу…

— Ага, стало быть, вы признаете, что в субботу произошло убийство! — злорадно заговорил старик.

— Старая крыса! — разъярилась я. — Значит, вы знаете, что мы с Германом не виноваты, и пытаетесь меня шантажировать! Да не будь здесь столько народа… Удавила бы…

— Как ту девушку? — ехидно напомнил Геннадий Сергеевич.

Я прикусила язык — а вдруг у этого старого паразита под пальто спрятан магнитофон? Чем черт не шутит, надо молчать.

Вокруг шли смеющиеся люди, верещали дети, галдели и обнимались студенты. Светило солнышко, совсем по-летнему. Я немного успокоилась и повернулась к старику.

— Слушайте внимательно. Сейчас быстро встаете и идете отсюда подальше, к чертовой матери. И только из уважения к вашим сединам я не посылаю вас действительно туда, где вам самое место. Убивать вас никто не собирается, так что можете не трястись над своим заветным конвертиком.

— Вот как? Вы меня не боитесь? Отчего же?

— Оттого, что вы все врете! Ничего не было, вам все показалось, либо у вас от старости развилась паранойя или шизофрения.

— Выбирайте, что вам больше нравится? Доказательств у вас никаких нет, в милиции вы можете рассказать только то, что якобы видели. Вряд ли прислушаются они там к старичку-пенсионеру. Не было никакой девушки, и никакого ее трупа тоже не было.

Мы, никуда не вывозили никакой сверток и вообще никуда не ездили…

Я с удовлетворением отметила, что старик ничего не возразил, не упомянул гаишника. Да и откуда он мог знать, куда мы отвезли труп Каролины и что нас останавливал гаишник? Ведь он же все-таки не Господь Бог, чтобы все знать? Или, скорее, дьявол…

— Машина? Да, машина Германа. Это милиция и сама скоро выяснит. Ну и что?

Украли ее накануне со стоянки. А Герман всю ночь дома был, сестра его подтвердит.

И я тоже.

— Так-так-так, — протянул Геннадий Сергеевич. — Я не сомневаюсь, что вы в милиции будете держаться твердо. Хотя в том, что ко мне там не прислушаются, вы ошибаетесь — вы же не знаете, кем я работал до пенсии. А может, я бывший работник органов?

— Так и знала, что все они там сволочи, — фыркнула я.

— Вы, как я уже говорил, неглупы и хладнокровны, — продолжал старик, не отреагировав на мои слова, — но как насчет вашего приятеля Германа Стебелькова? Не кажется ли вам, что, как только его вызовут в милицию и зададут там самый невинный вопрос, он со страху выложит все, что знает, и даже припомнит все, что давно забыл?

Удар был силен, я сразу не нашлась, что ответить, потому что старый пройдоха был прав: ненаглядный запоет в милиции, как жаворонок ранним утром.

— Что вы хотите? — спросила я.

— О, совсем немного! Мне же известны ваши финансовые обстоятельства. Да и Герману нужно помогать больной матери.

Слава Богу, он ничего не знает о моем неожиданном богатстве!

— Я хочу немного — три тысячи.

— Долларов? — спросила я, сделав испуганное лицо.

— Нет, рублей…

— Что? — Я вытаращила глаза. — Из-за такой мелочи…

— Каждый месяц, — объяснил Геннадий Сергеевич, застенчиво улыбаясь. — Такая, знаете ли, солидная прибавка к пенсии. А вы уж как-нибудь расстарайтесь для старика. Согласитесь, что я не так много прошу.

— По-моему, вы не просите, а нагло требуете, — поправила я. — Кстати, вы же старик. Нужно бы о душе подумать в таком-то возрасте, а вы…

— Э, милая девушка! Вы себе не представляете, как скучна нищая старость! Абсолютно нечем заняться, все одно и то же. Что там адские пытки по сравнению со скукой!

Тут я была полностью, с ним согласна.

Однако платить старому жулику не хотелось, потому что ясно как Божий день: как только он почувствует некоторую слабину с моей стороны, он тотчас же удвоит, потом утроит сумму, потом войдет во вкус и не остановится, пока не отберет все деньги.

Я не могу этого сделать — у меня самой пожилые родители. Но не убивать же его в самом деле? Вряд ли я сумею… И дело тут вовсе не в моральных соображениях. Старик начал первым, он ступил на скользкую дорожку шантажа, так что не может быть в претензии, если его укокошат. Шантажисты всегда рано или поздно плохо заканчивают свой жизненный путь — об этом пишут во всех детективных романах. Черт дернул меня связаться с ненаглядным, из-за него все получилось! Тут я немного покривила душой, потому что случилось-то все из-за меня, это меня кто-то хотел убить, но уж очень я была в тот момент зла.

Пока я так раздумывала, со скамейкой поравнялся крепенький невысокий мужичок с полной сеткой пустых бутылок в руке.

Мужичок был на взводе, но не очень сильно. Он шел, профессионально поглядывая по сторонам в поисках тары.

— Эй! — предостерегающе крикнула я, но растяпа уже споткнулся о мою ногу и полетел вперед, прямо на старика, однако удержался и даже бутылки не разбил.

— Смотреть надо под ноги! — сердито буркнула я, глядя на свой испачканный ботинок, — мужик здорово отдавил мне ногу.

Я еще раз оглядела ботинок — вроде только запачкал, но не поцарапал кожу, так что не страшно, — и обратилась к своему соседу:

— — Не знаю, сможем ли мы договориться. Как-то все это неожиданно.

Он не отозвался.

— И вообще, у меня нет таких денег, — продолжала я. — Вы хоть примерно представляете себе, сколько получает продавец в магазине? Моя зарплата меньше, чем вы требуете. И еще неизвестно, как отреагирует на это нен… Герман. Очень может быть, что он запаникует и побежит в милицию…

Снова мне никто не ответил. Я оторвалась от созерцания собственного ботинка и посмотрела на шантажиста. Он сидел, запрокинув голову, и молчал. Меня вдруг поразила неестественная неподвижность его позы.

Как странно все?..

— Геннадий Сергеевич! — позвала я сдавленным голосом. — Вам плохо?

Ему не было плохо, ему было никак. Мой сосед по скамейке был мертв.

Я все поняла, когда заметила небольшую ранку у него на шее. Совсем небольшая ранка, крови совсем мало…

Я в панике оглянулась, ища того мужичка с бутылками, но он исчез. Вроде бы только что шел себе по дорожке и вдруг пропал, будто растворился в воздухе.

Вокруг по-прежнему смеялись и галдели, ели мороженое и слушали музыку, а я сидела на скамейке возле только что убитого человека и умирала от страха.

Кто его убил? Сомнений нет: тот самый мужичок с бутылками, который проходил мимо. То есть, это, конечно, профессионал, если я, сидящая рядом, не заметила, как это случилось. Но зачем было убивать старого шантажиста? То есть мне-то понятно, зачем, мне-то как раз это на руку, но кому еще нужна была его смерть, кроме нас с ненаглядным? Мистика какая-то! Как только я в сердцах подумала, что хочу убить мерзкого шантажиста, сразу же появляется человек, который делает это за меня, да к тому же так профессионально! — Господи, да что же вокруг меня происходит?

Я подавила первый порыв вскочить и бежать отсюда как можно дальше. Нужно сделать вид, что я — это не я, и уходить организованно, не торопясь, пока кто-нибудь из прохожих не заметил, что с моим соседом неладно. Прелестно!

У входа в скверик показались два милиционера. Они заглянули сюда просто так, для порядка. Если я сейчас не уйду, потом будет поздно. Пока никому не бросилась в глаза подозрительно неподвижная поза моего соседа, нужно делать ноги. Я встала и, сделав скучающее выражение лица, медленно двинулась прочь от проклятой скамейки.

Милиционеры прошли мимо, один покосился, наверное, понравился мой яркий макияж.

На Невском здравый смысл покинул меня, и я бросилась бежать со всех ног. Зачем-то свернула на Садовую, хотя мне нужно было спуститься в метро и ехать домой, проскочила галереей Гостиного двора, влетела в Апраксин, пробежала его быстро, глядя невидящими глазами на выставленные товары.

Помню только, что один раз остановилась, заглядевшись на вечернее платье. Глаза у меня не зеленые, как у всех рыжих, а светло-серые. Платье тоже было серебристо-серое.