Осенний трон - Элизабет Чедвик

– У меня нет времени на твои глупые выходки! – отчеканил он. Его серые глаза светились гневом. – Да, глупые, ничего умного в твоих словах нет, а насмехаться можешь сколько угодно.

Иоанн вертелся в его железной хватке, пытался вырваться, но безуспешно.

– Не трогай меня! Я все расскажу папе!

– Давай беги ябедничать, и посмотрим, что из этого выйдет, – издевательски усмехнулся Джеффри.

Иоанн побледнел от злости, но, понимая, что силы неравны, смолчал. Тогда Джеффри тряхнул его напоследок еще раз и отпустил. Взъерошенный проказник отскочил в сторону и стал приводить в порядок растрепанную одежду. В комнате стояла отвратительная вонь.

– Он засунул дохлую крысу в мою рабочую корзинку и испортил мое рукоделие! – Белла намерена была сделать все возможное, чтобы Иоанн получил по заслугам. – Мне придется выбросить вышивку, а это была кайма к папиной новой котте!

Ей даже не пришлось притворяться расстроенной – голос дрожал по-настоящему, ведь она вложила столько труда в подарок для отца. Всем своим видом Белла внушала Джеффри, что он ее герой и что она верит в его способность вершить правосудие.

Джеффри заглянул в корзинку и с отвращением отпрянул.

– Тебе возместят ущерб. Я лично прослежу за этим.

Белла молча смотрела на него. Чем можно возместить ее время и старания?

В их беседу встрял своевольный Иоанн:

– Да не слушай ты ее. Из-за ерунды разоралась. Дурацкая вышивка – кому она нужна!

Джеффри перевел на него тяжелый взгляд:

– Если бы испортили твою вещь, ты не считал бы это ерундой. Ты бы шум поднял до небес. Нет, ну зачем так было делать? Пользы от этого никакой, и это не смешно. Тебе давно пора уже вырасти из подобных шалостей.

Иоанн дернул плечом.

– Ну и ладно. Извиняюсь, – бросил мальчик таким тоном, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что виноватым он себя не считает. – Я не хотел никого обидеть. Это была шутка.

– Нет, ты хотел, хотел! – не отступалась Белла. – И я не прощу тебя. Никогда!

Иоанн тут же вскинулся:

– Подумаешь! Как будто мне не все равно.

– Успокойся! – рявкнул Джеффри. – Тебе не должно быть все равно, потому что в будущем тебе понадобятся друзья и союзники. Что ты будешь делать, когда все от тебя отвернутся из-за гадостей, которые ты устраивал им в прошлом?

Иоанн упрямо сжал губы, и Джеффри, видя, что его слова не достигают цели, махнул рукой:

– Предупреждаю всех вас: не попадайтесь королю на глаза и ведите себя тише воды ниже травы. Он только что получил дурную весть, и настроение у него ужасное.

Вот тут Иоанну стало интересно.

– Что за весть?

Джеффри вздохнул:

– Розамунда де Клиффорд скончалась при родах, и младенец тоже.

– Хорошо. – Улыбка Иоанна была холодна. – Она получила по заслугам. Шлюха, как и все остальные, что были до нее. Отец скоро забудет ее, он всегда их забывает. До Рождества в его постели уже будет другая.

– Смотри, чтобы твои слова не дошли до отца, а то неделю сесть не сможешь. – Джеффри опять покачал головой. Младший брат вызывал у него глубокую неприязнь и озадаченность. – Откуда в тебе столько яда?

Иоанн опустил глаза. Он не желал продолжать спор и больше не проронил ни звука.

– Веди себя как следует, – напутствовал его Джеффри, – и другим жить не мешай.

Белла знала, что для Иоанна это все пустые слова. Ух как она ненавидит его! Но… этот его взгляд сквозь прищуренные веки, будто блеск острой стали… Он притягивал Беллу и заставлял дрожать от страха и восхищения. Ей очень нравилось, что Иоанн не боится ходить так близко к краю.

Генрих сидел в своей опочивальне перед огнем. Его голова бессильно упала на грудь, тело сотрясали мучительные конвульсии. Он не мог поверить, что Розамунда покинула его, что их последняя встреча оказалась прощальной. С такой глубокой раной Генрих не в силах был справиться. А ведь он король. Если сломается под тяжестью своего горя, вместе с ним рухнет и его королевство.

Уже несколько часов он пребывал в одиночестве. Единственным человеком, который посмел бы войти к скорбящему королю, был Амлен, а он уехал на Сицилию, чтобы выдать Иоанну замуж и убедиться в ее благополучном устройстве в новой жизни. С утра Генрих пытался развеять боль верховой ездой, но ему не стало легче. Только понапрасну коня заморил. Ну почему Господь не забрал вместо Розамунды Алиенору? Это было бы справедливо.

В его постели сменилось много женщин, с одними он провел больше времени, с другими меньше. Но настоящие, близкие отношения были у него только с двумя любовницами, и обе они умерли. Генрих воспринимал это как предательство. При всем своем могуществе приказывать смерти он не мог, и когда люди умирали, они забирали с собой в могилу часть его души. А он оставался жить с незаживающей раной.

Скрипнула дверь. Генрих поднял голову, готовый накинуться с бранью на того, кто нарушил его покой. К удивлению короля, это оказался младший сын. Мальчик на цыпочках крался в комнату.

– Чего тебе надо?

Иоанн замер.

– Ничего, папа. Просто я оставил тут свой нож. – Он указал на кожаные ножны, лежащие на табурете перед камином.

Генрих потер переносицу:

– Из-за такого пустяка ты решился побеспокоить меня?

– Я хотел посмотреть, как ты себя чувствуешь, – обезоруживающе добавил Иоанн.

– Тогда смотри.

Король и сам уставился на сына в тусклом сиянии свечей. Они уже почти не давали света, потому что никто не заменил коптящие огарки. Мальчик походил на полудикого кота, который крадется в тени, навострив уши. Если Иоанн интересуется самочувствием кого бы то ни было, значит на это у него есть корыстная причина. Но Генриха ничья корысть сейчас не волновала.

– Дам я тебе один совет, – сказал он. – Ожесточи свою душу. Мир – суровое место. Никому не доверяй, особенно тем, кто улыбается тебе, потому что в один прекрасный день они все украдут у тебя, и когда это произойдет, предательство покажется тебе таким горьким, что ты не сможешь дышать.

Иоанн взял с табурета ножны и вытащил нож, чтобы осмотреть лезвие и убедиться, что оно не заржавело от крысиной крови. Совет отца ему не нужен. Он и сам уже понял, как устроен мир: власть имущие делают все, что хотят, а у кого власти нет, могут быть только жертвами. Если ты не хочешь стать такой жертвой, наноси удар первым.

– Мне ты можешь доверять, папа, – сказал он. – Я тебя не предам.

Генрих посмотрел, как сын убирает нож в ножны, и вздохнул:

– Ты хороший мальчик. Иди сюда. – Иоанн сел рядом с отцом напротив очага. Отец взлохматил ему волосы. – Из всех моих детей ты самый младший, но это не значит, что я меньше ценю тебя. Может, даже совсем наоборот. Я вижу в тебе себя и понимаю, кем ты способен стать. А от матери у тебя ничего нет.

Иоанн тоже не находил в себе ничего от матери. Слова Генриха стали для него драгоценным даром, ради которого стоило пойти на риск и заглянуть в отцовскую опочивальню. Однажды он сам станет королем, и его владения не ограничатся одной только Ирландией. И править он будет лучше, чем отец.

В Саруме Алиенора слушала, как в надвигающихся сумерках воет за стенами башни ветер. Знойное лето миновало, и осенний шторм азартно обрывал с деревьев первые желтые листья. Королева шила до тех пор, пока могла различить нитку на ткани. Амирия отправилась за едой и свечами, но узница привыкла сидеть в темноте. Свечи нужно экономить. Это раньше она не думала о воске и лампадах, они светили ей до поздней ночи, порой до первых петухов… Мысль о еще одной зиме в Саруме была невыносима.

Запыхавшаяся после подъема по крутой лестнице камеристка внесла поднос с ужином и выданные им на вечер свечи. Выставляя на стол хлеб и вино, она бросила:

– Пока я была во дворе, мне сообщили одну новость.

Алиенора посмотрела на камеристку с осторожным любопытством. Новость новости рознь, но, очевидно, эта – достаточно важная, коли заинтересовала Амирию.

– Какую?

– Говорят, Розамунда де Клиффорд умерла при родах, и младенец – мальчик – тоже не выжил.

Алиенору не захлестнула волна триумфа, сила ее чувств была сравнима разве что с тонким ручейком. Какое это имеет значение? Все тлен.

– Упокой, Господи, ее душу, – пробормотала она. А про себя закончила: «И будь проклят Генрих».

Амирия занялась розжигом свечей.

– Мадам, простите меня. Я думала, вы обрадуетесь, услышав это.

– Скорее, опечалилась.

Служанка задумчиво кусала губы. Очевидно, она была чем-то взволнована и в конце концов не выдержала:

– Ее похоронят в Годстоу, и король говорит, что оплатит строительство усыпальницы для нее и ежедневные молитвы за упокой ее души. Это же неприлично!

– Ну да, неприлично, да и ей от этого лучше не станет. – Алиенора представила, как Розамунда возлежит в гробу посреди храма, словно королева. Часто ли будет навещать ее могилу Генрих? Так же часто, как могилу Томаса Бекета? Чаще, чем приезжал он в Редингское аббатство, где похоронен его первенец? – Мне жаль ее, и это правда.