Свечная башня - Корсакова Татьяна Викторовна

А вот ворота конюшни были гостеприимно распахнуты, из ее пахнущих конским потом и сеном недр доносилась джазовая музыка. Мирослава улыбнулась, на сердце как-то сразу потеплело. Дмитрий Леонидович, для нее просто дядя Митя, все еще был на боевом посту. Вот и его велосипед стоит, аккуратно прислоненный к бревенчатому боку сарая.

Мирослава переступила порог, сразу же попав из сумерек в тепло электрического света, зажмурилась, но не от света, а от удовольствия. Конюшня была тем единственным местом, где она позволяла себе быть самой собой. Даже в кабинете модного психолога она себе такого не позволяла. В ближайшем стойле приветственно всхрапнули, в проход высунулась лошадиная морда, покосилась на Мирославу одновременно хитро и просительно, зашлепала бархатными губами.

– Орлик! – Мирослава погладила жеребца по холке. – Прости, парень, я сегодня без вкусняшек.

– Балуешь ты их вкусняшками, девочка! – послышалось из соседнего стойла, а потом в проход вышел дядя Митя.

На нем был рабочий комбинезон, который диссонировал с аккуратной профессорской бородкой и профессорскими же очками. Только руки у дяди Мити были далеко не профессорскими – сильными, с широкими запястьями и задубевшей кожей на ладонях.

– Здравствуй, Мира! – Он раскинул в сторону эти свои натруженные руки, и Мирослава, ни секунды не колеблясь, шагнула навстречу его объятьям. – Дядя Митя, добрый вечер! Ты еще не уехал?

Он обнял ее бережно и осторожно, чмокнул в подставленную щеку, усмехнулся.

– Белоснежка захромала после прогулки. – Он обернулся на стойло, из которого вышел пару секунд назад. – Пока ее угомонил, пока созвонился с ветеринаром, пока ветеринар добрался к нам из Чернокаменска, пока осмотрел бедолажку.

– И что с бедолажкой? – спросила Мирослава, тоже косясь на стойло.

– Все нормально, минутная слабость. – Дядя Митя усмехнулся, порылся в карманах комбинезона, вытащил рафинад. – Вот тебе, иди утешь!

Он высыпал рафинад на Мирославину раскрытую ладонь. Орлик тут же требовательно заржал, из стойла Белоснежки тоже послышалось фырканье.

– На! – Мирослава протянула кусочек рафинада Орлику и снова зажмурилась от щекотных прикосновений его губ.

– Родину за сахар продаст, – проворчал дядя Митя, но не зло, а так… для проформы. – А у тебя как дела? – Он шагнул вслед за Мирославой в стойло к Белоснежке. – Слышал, девочка пропала?

– Лисапета рассказала? – спросила Мирослава, не оборачиваясь. Только одному человеку из своего прошлого она позволяла звать себя по имени, только при нем одном позволяла самой себе фамильярность.

– Прибегала, искала. Так что с девочкой? – В голосе дяди Мити послышалась тревога. – Нашлась хоть?

– Все нормально! – Мирослава потрепала Белоснежку по холке. – Сказать по правде, никуда она и не пропадала. Это маменьке ейной, – она поморщилась, – захотелось урвать у школы денег за то, что недосмотрели за кровиночкой.

– А маменька у кровиночки кто? – спросил дядя Митя. – Из местных?

– Из местных. Галина Свиридова, нынче Гала. Знаешь такую?

– Библиотекарша?

– Она самая.

– А кровиночка, стало быть, тут учится?

– Стало быть.

– Талантливая?

– Очень!

– Но чуть не пропала?

– Дядя Митя, говорю же, никто никуда не пропадал! Что ты как Лисапета, честное слово! Та всю школу на уши поставила, теперь ты что-то такое…

– Да я ничего, – сказал дядя Митя успокаивающе, – а ты, Мира, не кричи, не пугай мне тут животинок!

– Да я и не кричу. – Мирослава виновато улыбнулась. – Просто день был сегодня такой… бестолковый.

– Ты ходила в овраг? – Стекла очков бликовали, и Мирослава не могла разглядеть его глаз, но по голосу слышала, что дядя Митя встревожен.

– Господи! А что такого?! Да, я ходила в овраг! Дядя Митя, мне же уже не тринадцать лет! – Все-таки она сорвалась на крик, и из соседнего стойла тут же послышалось беспокойное ржание, пришлось перейти на сдавленный шепот: – Нормально все! Вот она я, живая и невредимая.

– Одна?

– Что – одна?

– Ты ходила в овраг одна?

– Не одна. С телохранителем.

– И кто это у нас телохранитель? Этот балбес Валик Седой?

– Дядя Митя, да ты что?! – Мирослава возмутилась так искренне, что он улыбнулся. – С хакером залетным по протекции Лисапеты. Ты с ним знаком?

Ей вдруг захотелось, чтобы дядя Митя оказался знаком с Фростом, и тогда бы она узнала что-нибудь новенькое, возможно, даже компрометирующее. Типа, око за око. Но дядя Митя покачал головой.

– Мне бы местных всех запомнить, не то, что залетных. Детвора тут постоянно ошивается. И каждый норовит накормить лошадей всякой ерундой.

– Прямо как я.

– Прямо как ты! Но ты хотя бы знаешь меру, а эти сахар тащат мешками. Замаялся отгонять! Этот еще не вернулся? – Он так быстро сменил тему разговора, что Мирослава не сразу поняла, о ком он вообще.

– Всеволод Мстиславович?

– Ага, чудо горисветовское.

– Не жалуешь ты его, как посмотрю.

– А что его жаловать? Развел тут канитель! Раньше все было по-простому, но с умом, а сейчас ерунда какая-то. Вечно посторонние на территории. То родители, то какие-то тетки из попечительского совета и министерств. И все так и норовят лошадок погладить. Одни покормить, другие погладить, а мне потом успокаивай да лечи. Так где девочка нашлась? – Он снова резко сменил тему, но на сей раз Мирослава оказалась к этому готова.

– В библиотеке. Пока маменька дома принимала гостей, девочка сидела в читальном зале.

– Читала?

– Рисовала. Она рисует очень хорошо.

– Так же, как ты?

– Я не рисую. – Мирослава отступила на шаг, отряхнула с ладоней сахарные крошки.

Дядя Митя ничего не ответил, лишь молча покачал головой.

Это была запретная Тёма. Эту тему Мирослава не обсуждала ни с кем. Ни с модным психологом, ни с дядей Митей. Только, в отличие от психолога, дяде Мите было не все равно, он за Мирославу переживал с самого первого дня их знакомства.

Потянуло холодом, невесть откуда взявшийся сквозняк погнал по полу соломинки. Лошади заржали все разом, на шесть голосов. Мирослава суетливым движением пригладила волосы, и лишь, когда пальцы коснулись тугого пучка, успокоилась. Ничего не вздыбится! Никто не зазомбовеет! Да и с чего бы?! Особенности психики или восприятия действительности – только и всего! И лошади умолкли.

– Ты скоро домой? – спросила она, чтобы нарушить установившуюся какую-то неправильную тишину. – Может сначала ко мне на чашечку кофе? У меня есть очень вкусный, как ты любишь.

– В другой раз, мне уже и в самом деле пора.

Дяде Мите всегда было пора или некогда, он никогда не переступал порог ее квартиры, сколько бы она его ни приглашала, отделывался отговорками о занятости, но Мирослава понимала – дядя Митя не хочет компрометировать ее в глазах горисветовской общественности, не хочет рушить ту стену, которую она с такой тщательностью выстраивала между собой и остальными. Дядя Митя не был «остальными», но границы предпочитал не нарушать.

– Но, если ты подождешь пару минут, я тебя провожу. Прогуляемся.

– Я подожду. – Мирослава уселась на скамеечку недалеко от велосипеда, вытянула перед собой ноги, полюбовалась на носки кед. – Мне не к спеху.

Дяди Мити не было минут пять. Этого времени хватило, чтобы запереть конюшню и сменить комбинезон на джинсы и ветровку цвета хаки. В этом обличье он уже не походил на профессора. Поджарый, всегда загорелый, лишь самую малость сутулый, он был похож на отставного военного.

– Я готов! – Он протянул Мирославе руку, помогая встать.

Они шли, не спеша, разговаривая о несущественных, но приятных мелочах, как когда-то очень давно. Так давно, что Мирослава уже почти и забыла, а теперь вот вспомнила и радовалась как маленькая этим мгновениям умиротворения и защищенности. Это то, что было ей нужно больше всего после пережитого в овраге. Пожалуй, дядя Митя был единственным человеком, которому она могла бы рассказать о своих страхах.