Соль неба - Андрей Маркович Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отец Тимофей еще не закончил свою речь, а люди молча и безропотно начали собирать свою снедь. Лица их сделались печальными и виноватыми, то есть именно такими, как и бывали лица забавинцев чаще всего вне дома. А Сергей – тот вообще едва ли не рыдал.
Отец Тимофей снова улыбнулся и даже непроизвольно раскрыл руки, словно пытаясь обнять всех.
– А чего бы нам после службы не посидеть у меня дома? – предложил он. – Зря, что ли, вы угощение приготовили?
Люди замерли. Лица их просветлели, как светлеют они у детей при виде нежданного подарка.
Постепенно люди стали осознавать, что произошло. Они нарушили правила, а их поправили, не желая обидеть. К ним отнеслись как к нерадивым, но людям, а не как к подчиненным.
Засиделись в доме у отца Тимофея, конечно, допоздна. А на следующий день… Никогда еще в Забавино столько людей в одно утро не опаздывало на работу.
Слух о том, что настоятель не выгнал людей из Храма, а пригласил к себе домой, вместе с ними пировал, разговаривал, отвечал на любые вопросы, да еще и благословил каждого, вмиг распространился по городу, и в Храм стало заходить все больше и больше людей.
Иные шли за словом Божьим; иные – просто за словом; иные хотели обрести веру; иные – посмотреть на необыкновенного настоятеля; находилось немало и таких, кто заходил от скуки, и то сказать: в городе Забавино особенно и некуда человеку пойти.
Настоятелю стало тяжело в одиночку, и он направил архиерею письмо с просьбой прислать помощника, хотя бы одного.
Архиерей прислал в ответ свечи, иконы и обещание помочь.
В Храме всегда очень много дел и забот – восьмидесятилетнему старику, даже такому энергичному, как отец Тимофей, не справиться.
И настоятель стал присматриваться к местным людям, стараясь понять, кого бы из них можно было призвать на помощь.
Но Господь распорядился иначе.
Заканчивалась утренняя служба.
Как всегда, отец Тимофей читал проповедь, а люди задавали ему вопросы. Оказалось, что у забавинцев есть множество вопросов, которые они хотят задать священнику. Люди еще стеснялись этого непривычного занятия: публично говорить о серьезном, и потому часто задавали вопрос ерничая, пряча наболевшее за щитом иронии.
Но настоятель на иронию внимания не обращал, стараясь как умел, отвечать по сути.
– И что, батюшка, вы прям знаете, что такое счастье? – выкрикнул кто-то и тут же спрятался за спинами других.
– Так и вы знаете, – улыбнулся отец Тимофей. – Счастье когда наступает? Когда вам хорошо. А когда вам хорошо? Когда жизнь идет правильно, то есть по Божескому пути. Жить, шагая по Божескому пути, жить со светом в душе – это и есть счастье. И свет этот никто не в силах растоптать: Христа уж как мучили, а свет в Душе Спасителя остался. Вот вам пример вечный.
После проповеди люди расходились тихо, медленно, переговариваясь друг с другом. Кто-то, не в силах договориться быстро, оставался договаривать на лавочке внутри Храма или в церковном дворе.
Именно здесь, в Забавино, впервые после тюрьмы, Тимофей так явственно ощутил великий смысл евангельской фразы: «И Слово стало плотью».
Когда уже почти все вышли из церкви, настоятель заметил женщину лет тридцати – тридцати пяти. Она стояла у косяка церковной двери и немигающим взглядом смотрела на священника.
Это не была прихожанка – всех прихожанок настоятель знал в лицо. Явно городская: одета не для того, чтобы от холода прикрыться, – а именно так одевались большинство забавинских женщин, – но чтобы показать себя. Лицо красивое, холеное. Видно, что женщина ухаживала за лицом своим столь же тщательно, как местные жительницы за грядками.
Женщина немигающим взглядом смотрела на настоятеля. В глазах ее читалась мольба.
Отец Тимофей подошел, спросил:
– Крещенная?
– Ариадной.
– Имя красивое. Ну, задавай свои вопросы. С чем пришла?
Вместо ответа женщина разрыдалась.
Отец Тимофей успокаивать не стал – ждал, пока слезы сами перестанут течь.
Ариадна подошла к иконе Богоматери, поцеловала ее, перекрестилась несколько раз – вот и успокоилась.
– Виноватиться пришла? – спросил отец Тимофей.
Ариадна кивнула.
– Исповедоваться хочешь? Завтра с утра приходи. Порядок известный.
Ариадна снова кивнула и отошла в сторону. Но из Храма не уходила.
Господи, как же не хотелось ей открывать свои грехи этому симпатичному батюшке! Какими словами назвать то, что приключилось с ее жизнью за последние годы? Словно и вправду бесы накинули сеть и творили с ней что хотели. Вроде и вырвалась она от бесов, но сотворенное куда деть?
Вот батюшка спросит: «Ты кто?» Что ответить? Проворовавшаяся воровка. Сначала украла у товарищей… Хотя какие они товарищи? Партнеры. Не зря же это слово придумано: не товарищи, а вот именно – партнеры… Сначала украла. Потом у нее украли. Грозят все со всех сторон. Куда деться? Прятаться… И те, у кого она украла, поймать могут, и те, кто у нее похитил, – тоже.
Ариадна вышла из электрички на станции Забавино, потому что вечно в поезде ехать невозможно, а тут название станции понравилось. Вот она и вышла.
К тому же, когда подъезжали к станции, увидела купол церкви, и это почему-то окончательно решило дело, хотя Ариадна сама себя никогда истово верующей не считала.
Вышла на перрон в абсолютном одиночестве. Никто на станции Забавино электричку не покинул и никто в нее не вошел.
На мгновение растерялась в незнакомом пространстве: куда идти? Но тут вспомнила про церковь. Уж коли вышла из поезда, увидев Храм, значит, надо непременно его найти.
И вот она стоит в церкви, смотрит на священника и как никогда в жизни отчетливо понимает: она не только понятия не имеет, куда дальше идти, – это еще полбеды. Ни душа ее, ни разум совершенно не в курсе того, куда дальше жить, – и вот это проблема нерешаемая.
– Жить-то есть где? – неожиданно спросил священник.
Ариадна кивнула отрицательно.
– Из Москвы сама?
Ариадна кивнула положительно.
– Человеку, для того чтобы говорить, дан язык. А голова не для того, чтобы кивать, а чтобы думать.
Ариадна улыбнулась.
Отец Тимофей подошел к Ариадне и внимательно посмотрел на нее.
Это был неприятный, пронизывающий взгляд: так бур пробивает землю; так
