Школа опричников - Александр Бражнев

На дворе уже стемнело. Нас провели в клуб этой школы милиции, в котором должен был демонстрироваться кинофильм «Слава чекистам». Перед началом сеанса откуда-то взялся какой-то сотрудник в форме НКВД, отрекомендовавшийся уполномоченным УНКВД Киевской области, и очень коротко рассказал нам о происшедшем. Оказывается, в управлении НКВД республики и Киевской области произошло что-то невероятное. Было арестовано множество ответственных работников. Временно отстранены от занимаемой должности как начальник управления НКВД республики, так и начальник УНКВД Киевской области. Говоривший передал нам, что инструктирование отложено на завтра и завтра же мы приступим к своей работе.

На следующий день, с утра, нас привели в управление НКВД республики, где был произведен краткий инструктаж и разбивка для оперативной работы, т. е. прикрепление отдельных групп курсантов к оперуполномоченным республиканского и областного аппаратов НКВД. Затем оперуполномоченные провели группы курсантов в свои кабинеты и там уже дали персональные задания. Каждые два курсанта были прикреплены к какому-нибудь оперуполномоченному НКВД, и за каждой группой была закреплена одна автомашина. «Ордера на арест у нас уже выписаны, — говорил уполномоченный, — все адреса уже имеются, так что затруднений никаких не будет». Я был прикреплен к оперуполномоченному УНКВД, младшему лейтенанту госбезопасности Маур. Под его командой находилось пять групп.

Наш район арестов назывался Соломинка. В него входили: Зеленый поселок, авиационный городок, сахарный институт имени Микояна и артиллерийская военная школа. В Зеленом поселке главным образом жили ответственные работники и деятели искусств. Они подлежали аресту почти все поголовно. Население этого поселка, по выражению оперуполномоченного, состояло на 100 процентов из контрреволюционного элемента, большинство которого прибыло из Харькова во время переезда правительства в Киев в 1934 году. Они, по словам оперуполномоченного, были связаны со Скрыпником и другими «матерыми контрреволюционерами».

Начался кровавый погром.

После 24 часов на улице не было видно ни одного человека. Киев замер. Везде были разбросаны усиленные наряды милиции. Все, кто появлялся на улице, немедленно задерживались и направлялись в отделение милиции. Там в течение двух-трех дней допрашивались, и только немногим удалось увидеть свои родные семьи. Большинство, как «СОЭ» — социально-опасный элемент, было отправлено в концентрационные лагеря.

Весь легковой транспорт Киева, с надежными шоферами, был мобилизован на ночные работы в НКВД. Машины сновали по городу одна за другой всю ночь, так как аресты, как правило, производились ночью.

Первый арест с моим участием был произведен в Зеленом поселке — арестовали одного из научных сотрудников, некоего Беляева. Мы прибыли около часу ночи к дому Беляева. Машина остановилась около калитки. Фары были потушены. Выйдя из машины, мы перелезли через забор с противоположной стороны дома и направились через сад. В доме было тихо. Оперуполномоченный начал стучать в дверь. Через несколько минут из коридора послышался голос: «Кто там?» В ответ ему оперуполномоченный сказал: «Сотрудники НКВД». Дверь открылась, и на пороге появился сам Беляев. Уже старик, примерно 70 лет, он спокойно предложил нам войти. Оперуполномоченный приказал мне остаться с Беляевым в коридоре, а сам пошел дальше, включил свет и разрешил нам зайти в квартиру. Была разбужена вся семья: сын, в возрасте 40 лет, тоже сотрудник какого-то научного института, жена его — преподавательница русского языка сахарного института имени Микояна, двое детей и домашняя работница. Полураздетые, они все, за исключением работницы и детей, были поставлены лицом к стене в одной комнате с заложенными назад руками. Оперуполномоченный начал производить обыск, а я охранял несчастных. Хотя нам оружия и не выдали, но кобура от револьвера висела на поясе. Обыск производился без всяких «понятых». Посуда пересматривалась и бросалась на пол. Одежда прощупывалась и также бросалась на пол в одну кучу. Картины снимались со стен, тщательно осматривались, не вложено ли что-либо туда, бросались на пол и ломались. После окончания обыска квартира производила впечатление полного погрома. Как вещественные доказательства были изъяты книги, письма, открытки, фотографические карточки, дневники и т. п. Никакого протокола обыска и описи изъятых вещей не составлялось. Беляеву, его сыну и жене сына был предъявлен ордер на арест, после чего мы увезли их в УНКВД.

Жители Зеленого поселка ежедневно арестовывались семьями, только дети передавались советским властям в особые детские дома. Одновременно другая волна арестов прокатилась по авиационному городку. Летчики, днем находившиеся на аэродромах, только к вечеру возвращались домой, в веселом настроении от удачных полетов, с рассказами о своих новых достижениях. Но вот грянул гром поголовных арестов… В первую ночь во дворе городка и в корпусах его было тихо. В следующую же ночь уже во многих окнах светился свет — ждали машины НКВД. Многим было ясно, что не сегодня, так завтра им предстоит разделить участь ранее арестованных. При уводе арестованных летчиков семьи, как правило, оставались. Всегда при прощании летчики отвечали на вопрос жен, когда они вернутся: «Ведь я ни в чем не виноват, завтра вернусь». Вернуться удалось только некоторым из них, и то только после долгих истязаний полутора-двухлетнего тюремного заключения.

В артиллерийском училище была сделана боевая тревога, и когда прибыл весь командно-преподавательский состав училища, подъехало несколько машин с сотрудниками НКВД. Они произвели арест многих командиров и преподавателей училища, в том числе и начальника училища, который, по распоряжению НКВД, поднял училище по тревоге.

В сахарном институте им. Микояна был произведен подобный же групповой арест. Служащие и преподаватели института были собраны на совещание в здании института. Совещание было намеренно затянуто до двух часов ночи. Тогда приехали «черные вороны» и 80 процентов сотрудников института было арестовано.

Внутренние тюрьмы управления НКВД республики и области были переполнены. В обычных «тройниках» находилось по двадцать человек. В одиночных камерах — по 6–7 человек. Нельзя было не только лечь, но сидеть даже было негде: люди отдыхали по очереди. Таким путем в течение недель, а иногда и месяцев арестованных доводили до полного изнеможения. Во дворе, в коридорах — везде были видны арестованные, стоявшие под конвоем, с заложенными назад руками, лицом к стенке. Допросы производились только главарей «контрреволюции». В кабинетах оперуполномоченных можно было видеть этих несчастных, с поднятыми вверх руками считающих «звезды» (вид пытки, который я уже описывал выше). Если арестованный падал от изнеможения на пол, его обливали холодной водой, ставили на ноги и спрашивали: «Ну как, контра, признаешься?» Если человек не отвечал или пытался говорить, что он не виноват, то следователи кричали, ругаясь особенно вычурной и грубой бранью, и начинали избивать его. Выбивали зубы, глаза, зачастую ломались ребра…

Аресты дошли до таких колоссальных размеров, что в управлениях НКВД негде было повернуться. Коридоры, комнаты следователей, уборные — все было забито арестованными.

С военнослужащими Красной Армии обращались еще хуже, чем с гражданскими лицами. Их приводили в коридор, специально предназначенный для раздеванья. Петлицы, знаки различия, звезды с фуражек, ордена — все это срывалось и бросалось в ящик, стоявший в коридоре. Он был примерно длиною в метр, шириной — около полуметра и высотой до 70 см. В течение трех недель арестов этот ящик был заполнен до отказа. После этого арестованных военнослужащих проводили в специальную так называемую этапную комнату. Она была очень холодной, с нарочно созданной грязью, с никогда не убиравшимися экскрементами. Жертва раздевалась догола, одежда уносилась для специальной проверки, а арестованный простаивал по колена в грязи и в холоде по нескольку часов.

В связи с большим числом арестованных, по НКВД республики был издан приказ: аресты производить дальше, допроса арестованных не производить, а под конвоем отправлять их в глубь страны, в специальные тюрьмы. Одной из таких была Орловская тюрьма.

«Черные вороны» начали разгружать учреждения НКВД. Арестованные железнодорожным транспортом отправлялись в другие тюрьмы.

По неполным данным, за период с 8.07.1938 года по 8.08.1938 г. в Киевской области и в частях Киевского военного округа было арестовано 67 200 человек. Не хватало конвойных войск. Курсантам Харьковской школы НКВД предлагали очень хорошее вознаграждение за этапирование арестованных в далекие места Советского Союза, но даже среди них добровольцев не нашлось.

В середине августа 1938 года школа вернулась в Харьков. Специальное задание товарища Ежова было выполнено.