Собрать мозаику. Книга вторая (СИ) - Палей Натали

Наконец, ближе к полудню, господин Йович зашел в маленькую палату в сопровождении еще одного незнакомого целителя, молодого мужчины с залысинами и умными серыми глазами. Оба были в белых халатах и белых шапочках. Они переговорили с ученым Стоничем, дали указания сестре Таисии, какие необходимо подготовить целебные мази и специальные эластичные бинты для перевязок. За все это время главный целитель вел себя так, словно меня не было в палате, а пришедший с ним целитель, к которому обращались господин Мэнич, иногда кидал на меня любопытные взгляды.

Наконец, ученый Стонич подошел ко мне и сказал, что нужно выпить сильное снотворное, потому что гипс будут снимать во время крепкого сна, чтобы я не чувствовала лишней боли, а когда я проснусь, то буду уже с двумя подвижными руками.

Я послушно выпила снотворное и через короткое время почувствовала, что засыпаю. Последним, что я запомнила, стали встревоженные глаза доброй сиделки из ордена Трилистника и поджатые губы господина Йовича, который подошел к кровати и с брезгливым выражением лица наблюдал, как я засыпаю.

Недавно сестра Таисия рассказала, откуда у главного целителя госпиталя такая хроническая антипатия ко мне. Оказывается два его любимых племянника, два боевика, два брата-близнеца погибли при военных действиях, связанных с осадой город-крепости Зардана. А им всего-то было по двадцать пять лет. Но почему он винил в этом меня? Разве это я позвала их воевать на моей Земле, разве я заставила их прийти сюда, чтобы убивать невинных людей? Они пришли убивать и были убиты сами. Совершенно справедливо. Проваливаясь в сон, я подумала, что мне совсем не жаль племянников господина Йовича и не жаль главного целителя. Кто пришел с мечом, от меча и погиб.

*** *** ***

Просыпалась я тяжело и медленно и не сразу вспомнила, что произошло. Но когда встретилась со встревоженными и добрыми глазами сестры Таисии, то сразу все вспомнила.

Она сидела рядом с кроватью и тут же предупреждающе произнесла:

— Лера Тубертон, вы не должны делать резких движений. Сейчас руки обмазаны заживляющей мазью и обмотаны специальными эластичными повязками, но через несколько дней мы снимем и их.

Я очень медленно постаралась поднять правую руку, но она не послушалась меня. Я посмотрела на руки. Очень непривычно видеть их не прикрепленными к распоркам и пластинам.

— Нам предстоит долгая реабилитация, лера Тубертон, — проникновенно произнесла сестра Таисия. — Будет не просто, но вы обязательно справитесь. У вас все получится, а я буду помогать.

Сестра Таисия слегка пожала мне правую руку.

— Вы чувствуете пожатие? — обеспокоенно спросила она.

— Конечно, чувствую.

— Очень хорошо! — облегченно выдохнула сестра. — Я боялась, что ваша чувствительность сильно снизилась. Если чувствительность осталась, значит, восстановление пойдет быстрее, чем я предполагала.

Она неуверенно улыбнулась теплой ободряющей улыбкой, и я несмело улыбнулась в ответ.

В тот день к вечеру я уже осторожно и медленно поднимала руки чуть выше тела, безумно радуясь своей маленькой победе.

*** *** ***

На следующий день пришел взволнованный Кирстан. Он искренне порадовался за меня и сразу поинтересовался, когда будут снимать гипс с ног. Потом поставил полог тишины, дождался пока выйдет сестра из палаты, и встревоженно поведал:

— Лори, дядя начал серьезное расследование относительно того, откуда у тебя ментальный блок «королевская слеза». Рано или поздно он узнает это и тогда отстранит меня от курирования твоего вопроса. Поэтому наш план немного меняется.

— Какой план, Кирстан? О чем ты? — поразилась я.

— Мой план, — поморщился он. — Надеюсь, мы продержимся до снятия всего гипса. Но я хотел тебя предупредить, что вскоре тебе придется на время… как бы умереть.

— То есть? — опешила я, настороженно разглядывая друга.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не знаю, когда это произойдет, но будь готова к тому, что однажды сестра Таисия даст тебе зеленое лекарство, которое будет не мутное, какое ты обычно пьешь, а прозрачное. Это будет сигнал. Ты должна быть готова и не бояться. Вести себя естественно. Ты почувствуешь, как холод проникает в тело, в конечности, в мозг. У тебя будет клиническая смерть. Этот спектакль должен произойти в присутствии главного целителя, потому что именно он должен засвидетельствовать твою смерть. Но ты не бойся, Лори. Все будет хорошо. Я все продумал.

— Кирстан, ну зачем? — простонала я обреченно, смотря в безумные глаза друга. — Зачем ты рискуешь? Я же просила тебя не вмешиваться.

— Затем, что ты мне очень дорога, малышка. Обещай, что все выполнишь, как надо, и не подведешь меня? — с тревогой потребовал он.

— Нет, Кир, я не хочу в этом участвовать, — упрямо возразила я. — И тебе не позволю. Я не буду ничего пить.

— Лори!! — тихо рыкнул он.

— Нет, я отказываюсь участвовать в этом, — твердо произнесла я.

— Ты вообще представляешь, что с тобой будет, когда ты встанешь на ноги? — зло спросил он.

— Если я встану на ноги, — хмуро поправила я.

— Когда ты встанешь на ноги, — упрямо возразил Кирстан. — А ты встанешь, потому что я все для этого сделаю.

— Кирстан, нет! — тихо, но еще тверже произнесла я.

Он подошел, сел рядом на стул и посмотрел на меня своими необыкновенными синими глазами.

— Сейчас самый удобный момент, Лори. Ты должна понять, что я не успокоюсь, пока не вытащу тебя из плена. Я буду снова и снова разрабатывать планы и пытаться освободить тебя, даже если ты не будешь мне помогать. А если ты не будешь помогать, то рано или поздно меня схватят и казнят как предателя. Ты этого хочешь?

Я хмуро смотрела на упрямого друга, на этого невозможного идиота, который ради меня рисковал всем. Собой, своей семьей, своим положением.

— Если ты не хочешь, чтобы я попался и меня казнили, значит, надо действовать сейчас.

— Это шантаж, — возмутилась я.

— Согласен. Я шантажирую тебя.

— Нет, Кирстан, — я все же отрицательно покачала головой. — Я запрещаю тебе спасать меня!

— Упрямая девица! — прошипел он гневно. — Ты понимаешь, что я не смогу спокойно существовать, зная, что ты в тюрьме или на рудниках?! А из тех мест будет гораздо сложнее выбраться!

Я закрыла глаза и отвернула лицо, чтобы не видеть его несчастные и умоляющие глаза.

— Кирстан, я помню твои слова, — тихо прошептала я. — Я не все время помнила их, но… недавно они ожили в памяти. И я полностью согласна с ними, но пока у меня нет выбора. Ваши военные насильно лечат меня.

— Какие слова? — недоуменно прошептал он.

— Когда ты впервые увидел меня здесь и ещё не знал, кто я, то сказал сестре Таисии, что милосерднее просто усыпить меня, потому что я стала пустышкой и инвалидом на всю жизнь.

Я не открыла глаз, чтобы не видеть боль в глазах друга. Я знала, что увижу ее в его таких родных и сопереживающих глазах. Он был слишком добрым и чутким человеком.

Наступило молчание. Тягостное и очень тяжелое. Давящее. Ужасное. Потому что Кирстан понял, что я не приму его помощь.

— Я прекрасно понимаю, почему ты все это делаешь, Кирстан. Я, правда, понимаю и очень ценю, очень благодарна тебе за все. Но не нужно рисковать собой и близкими ради пустышки и инвалида.

Кирстан молчал, а у меня не было смелости посмотреть на него. Я знала, что обидела его. Знала, что оскорбила. Причем намеренно и жестоко. Но так было нужно. Для его спасения.

— Это очень жестоко с твоей стороны напомнить о тех словах, — надтреснутым потухшим голосом произнес друг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я знаю, Кирстан, — тихо согласилась я. — Знаю. Но у меня нет выбора.

Я услышала, как Кир встал, его тяжелые медленные шаги, словно неподъемный каменный груз был на плечах, а потом звук открываемой и закрываемой двери. И только тогда я осмелилась открыть глаза. Они были сухими.