Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке - Шарль де Костер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
15
Весть об их победах дошла до кровавого короля. Смерть уже глодала палача, внутри у него кишели черви. Жалкий, нелюдимый, он бродил по переходам Вальядолидского дворца, еле передвигая распухшие и точно свинцом налитые ноги. Жестокосердый тиран никогда не пел. Когда занималась заря, он не радовался. Когда солнце божественной улыбкой освещало его владения, он не ликовал.
Зато Уленшпигель, Ламме и Неле хоть и могли в любую минуту поплатиться кто чем: Уленшпигель и Ламме — шкурой, Неле — нежной своей кожей, хоть и жили они сегодняшним днем, а все же распевали, как птички, и каждый погашенный гёзами костер приносил им больше отрады, нежели извергу-королю пожар, истребивший весь город.
Между тем принц Оранский, Вильгельм Молчаливый, лишил адмиральского звания мессира Люме де ла Марка за крайнюю его жестокость. Вместо него принц назначил мессира Баувена Эваутсена Ворста. Кроме того, он изыскивал средства уплатить крестьянам за хлеб, отобранный у них гёзами, вернуть им все, что у них было отнято, и следил за тем, чтобы католики пользовались наравне со всеми полной свободой вероисповедания, чтобы никто их не преследовал и обид им не чинил.
16
Под ясным небом по светлым волнам летят корабли гёзов, а на кораблях увеселяют слух свирели, волынки, булькают бутылки, звенят стаканы, сверкает оружие.
— А ну, — говорит Уленшпигель, — бей в барабан славы, бей в барабан веселья! Да здравствует гёз! Испанцы побеждены, вампир укрощен. Море — наше, Бриль взят. Берег — наш, начиная с Ньивпора и туда дальше, к Остенде и Бланкенберге. Зеландские острова, устье Шельды, устье Мааса, устье Рейна до самого Гельдерна — все это наше. Наши — Тессел, Влиланд, Терсхеллинг, Амеланд, Роттум и Боркум. Да здравствует гёз!
Наши — Делфт и Дордрехт. Это пороховая нить. Фитиль держит сам Господь Бог. Палачи уходят из Роттердама. Свобода совести, точно лев, наделенный когтями и зубами правосудия, отбила графство Зютфенское, города Дейтихем, Дусбург, Хоор, Ольдензейль, а на Вельнюире — Гаттем, Эльберг и Хардервейк. Да здравствует гёз!
Это как молния, это как гром: в наших руках Кампен, Сволле, Гассел, Стенвейк, а вслед за ними Аудеватер, Гауда, Лейден. Да здравствует гёз!
Наши — Бюрен и Энкхёйзен! Мы еще не взяли Амстердама, Схоонговена и Миддельбурга. Не беда! Все в свое время добудут терпеливые наши клинки. Да здравствует гёз!
Выпьем испанского вина! Выпьем из тех самых чаш, из которых испанцы пили кровь своих жертв. Мы двинемся через Зейдер-Зе, по речкам, рекам и каналам. Северная Голландия, Южная Голландия и Зеландия — наши. Мы отвоюем Восточную и Западную Фрисландию. Бриль будет пристанищем для наших кораблей, гнездом для наседок свободы. Да здравствует гёз!
Слышите, как во Фландрии, возлюбленной нашей отчизне, раздается призыв к отмщению? Там куют оружие, точат мечи. Все пришло в движение, все дрожит, как струны арфы от дуновения теплого ветра, от дыхания душ, выходящих из могил, из костров, из окровавленных тел. Всюду брожение: в Геннегау, Брабанте, Люксембурге, Лимбурге, Намюре, вольном городе Льеже — везде! Кровь всходит и колосится. Жатва созрела для серпа. Да здравствует гёз!
Наше теперь Ноорд-Зе, широкое Северное море! У нас отличные пушки, гордые корабли, команды отважных и грозных моряков, куда входят и бродяги, и разбойнички, и священники, примкнувшие к гёзам, и дворяне, и мещане, и ремесленники, спасающиеся от преследования. С нами все, кто за свободу. Да здравствует гёз!
Филипп, кровавый король, где ты? Альба, где ты? На тебе священная шляпа — дар святейшего владыки[26], а ты беснуешься и богохульствуешь. Бейте в барабан веселья! Выпьем! Да здравствует гёз!
В золотые чаши льется вино. Пусть вам весело пьется! Ризы церковные, в которые облеклись простолюдины, залиты красным. Ветер треплет хоругви. Музыка, громче! Вам, свирели, играть, вам, волынки, пищать, вам, барабаны, отбивать гордую дробь свободы. Да здравствует гёз!
17
На дворе стоял волчий месяц — декабрь. Капли дождя иголками падали в воду. Гёзы крейсировали в Зейдер-Зе. Труба адмирала созвала на флагманское судно капитанов шхун и флиботов; вместе с ними явился и Уленшпигель.
— Вот что, — обратившись прежде всего к Уленшпигелю, заговорил адмирал, — принц за верную твою службу и во внимание к твоим большим заслугам назначает тебя капитаном корабля «Бриль». На, держи грамоту.
— Благодарю вас, господин адмирал, — молвил Уленшпигель. — Хоть я человек скромный, а все же я возглавлю корабль и надеюсь, что, возглавив его, я сумею с Божьей помощью обезглавить Испанию и отделить от нее Фландрию и Голландию — я разумею Зёйд и Ноорд Неерланде.
— Отлично, — сказал адмирал. — А теперь, — заговорил он, обращаясь уже ко всем, — я должен вам сообщить, что амстердамские католики[27] намерены осадить Энкхёйзен. Они еще не вышли из Эйского канала. Будем же крейсировать у выхода и не пропустим их. По каждому кораблю тиранов, который посмеет показать в Зейдер-Зе свой корпус, — огонь!
— Мы его разнесем в щепы! Да здравствует гёз! — вскричали все.
Вернувшись на свой корабль, Уленшпигель созвал на палубу моряков и солдат и передал приказ адмирала.
— У нас есть крылья — это паруса, — объявили они, — у нас есть коньки — это кили наших кораблей, у нас есть гигантские руки — это абордажные крючья. Да здравствует гёз!
Флот вышел и начал крейсировать в одной миле от Амстердама — таким образом, без дозволения гёзов никто не мог ни проникнуть в город, ни выйти оттуда.
На пятый день дождь перестал, небо расчистилось, но ветер усилился. Амстердам словно вымер.
Вдруг Уленшпигель увидел, что на палубу взбегает корабельный truxman — парень, научившийся бойко болтать по-французски и по-фламандски, но еще лучше изучивший науку чревоугодия, а за ним гонится Ламме и изо всех сил колотит его деревянной ложкой.
— Ах ты мерзавец! — кричал Ламме. — Прежде времени присоседился к жаркому и думаешь, тебе это с рук сойдет? Лезь на мачту и погляди, нет ли какого шевеления на амстердамских судах. Так-то дело будет лучше.
— А что ты мне за это дашь? — спросил truxman.
— Сначала сделай дело, а потом уже проси вознаграждения, — сказал Ламме. — А не полезешь, я прикажу тебя высечь, разбойничья твоя рожа. И не поможет тебе твое знание французского языка.
— Чудесный язык — язык любви и войны! — заметил truxman и
