Маршал Тухачевский. Мозаика разбитого зеркала - Наталия Шило

Иными словами, сами по себе средства массового уничтожения не только не запрещались, но считались неизбежными и даже гуманными, поскольку позволяли достичь целей войны быстрее. Декларируя те или иные ограничения, военное право руководствовалось лишь принципом разумной достаточности. Если человека можно убить обыкновенной пулей, незачем пользоваться разрывной, результат тот же, но быстрее и гуманнее.

Довоенные представления о недозволенных методах ведения войны были вообще порой весьма своеобразными. Так, международное право, не запрещая использования колониальных войск на европейских театрах военных действий, было склонно расценивать это как варварство – по отношению к европейцам. «Употребление нецивилизованных войск на европейских театрах войны. С вопросом о недозволенных средствах ведения войны тесно связано употребление нецивилизованных и диких народов в европейских войнах. С точки зрения права ни одному государству нельзя, конечно, воспретить привлекать боевые силы из внеевропейских колоний. Однако применение не имеющих понятия о цивилизованном способе ведения войны людей и войск, совершающих всякие запрещенные обычаями войны жестокости и безчеловечные поступки прямо противоречит современным стремлениям – сделать ведение войны более гуманным и уменьшить страдания. Поэтому применение подобных войск следует приравнять пользованию упомянутыми выше запрещенными средствами. Применение африканских тюркосов-магометан на европейском театре войны в 1870 г. следует разсматривать, как возврат от цивилизованного к варварскому способу ведения войны, так как эти войска не имели, да и не могли иметь, никакого представления о европейско-христианской культуре, о пощаде имущества, о личной и женской чести и т. п.»130.

Следует обратить внимание еще на два аспекта. Во-первых, на статьи 1 и 2 самой конвенции: «Статья 1. Договаривающиеся Державы дадут своим сухопутным войскам наказ, согласный с приложенным к настоящей Конвенции Положением о законах и обычаях сухопутной войны. Статья 2 Постановления упомянутого в статье 1 Положения, а равно настоящей Конвенции обязательны лишь для Договаривающихся Держав и только в случае, если все воюющие участвуют в Конвенции»131. Это был межгосударственный договор, распространявшийся лишь на армии государств, присоединившихся к Конвенции, и только в том случае, если все воюющие стороны были ее участниками. Будучи межгосударственным документом, Конвенция никак не регулировала действия государств на их собственной территории. Во-вторых, под ядами и отравленным оружием Конвенция, как следует из комментариев германского Генштаба, принятым к сведению Генштабом российским, на момент ее принятия понимала яды в буквальном смысле слова – запрещенными считались отравление колодцев и пищевых продуктов. То есть совершенно другие вещи.

Вскоре после начала Первой мировой войны все «договаривающиеся державы», где существовала хоть какая-нибудь химическая промышленность, в том числе Россия, проигнорировали всякие «гуманитарные соображения» насколько дружно, что после окончания войны эти конвенции приобрели фактическую ценность законов Хаммурапи.

Новый запретительный документ – Женевский протокол о запрещении применения на войне удушливых, ядовитых или других подобных газов и бактериологических средств – был принят лишь в 1925 году в Женеве132. И вот только в нем уже вводился запрет на применение «удушающих, ядовитых или других подобных газов, равно как и всяких аналогичных жидкостей, веществ и процессов», то есть на то, что в то время понималось под химическим оружием, – на «газы» и другие «аналогичные жидкости и вещества».

Очевидно, что это не конвенция от 1907 года пыталась сработать на опережение, а Женевский протокол 1925 года составлялся задним числом.

Побудительным мотивом для его заключения служили отнюдь не соображения гуманности, но желание стран Антанты поставить под контроль мощную химическую промышленность Германии, обезвредив таким образом своего основного конкурента на европейских рынках. К этому протоколу СССР присоединился спустя некоторое время, но с оговорками – с обязательством не применять химическое оружие первым, но с официальным правом на ответное применение133.

Первая мировая война сформировала отношение к газам как к обычному оружию боевого применения наравне с любым другим134. Привычного нам сейчас понятия ОМУ в те годы не существовало, равно как и не воспринимались «газы» как нечто безоговорочно запрещенное. Химическое оружие считалось очень эффективным и перспективным на будущее. На страницах советской и зарубежной военной печати специалисты открыто обсуждали различные вопросы «газовой войны» как в части обороны, так и в части нападения. Спорили о том, какие ОВ более удобны для применения в качестве боевых, для какой ситуации какие ОВ годятся лучше всего, разрабатывали вопросы тактики применения «газов» родами войск и т. д. Рассматривались проблемы защиты от ОВ как армий, так и гражданского населения. Химики занимались поиском новых ОВ – более токсичных и удобных в применении. Промышленность решала вопросы производства и хранения. То есть все как у всех. Причем эта «химическая гонка вооружений» была абсолютно законной с точки зрения тогдашнего международного права, поскольку заниматься подготовкой к «химической войне» никакой закон не запрещал.

Более того, в ходе Первой мировой войны и сразу после нее в определенных военно-политических кругах Западной Европы (в меньшей степени России) сформировалось мнение о газах как об оружии гуманном ввиду сравнительно низкого процента безвозвратных потерь по отношению к потерям общим135.

«…Если взять вещества другого класса – «слезовызывающие» – и в частности хорошо известный нам хлорпикрин, то картина физиологического действия получается совсем иная. Дело в том, что специфическое раздражение глаз и неудержимый кашель, переходящий в мучительную рвоту, начинаются у людей, находящихся в атмосфере, отравленной хлорпикрином, при концентрации в несколько раз меньше той, которая грозит их здоровью. Вот почему человек, разумеется, без противогаза, подвергшийся воздействию хлорпикрина, физически не может оставаться в той атмосфере много раньше, чем воспримет опасную дозу, и удержать его в этом ужасном состоянии можно, разве приковав на цепь, иначе он бежит все равно куда, хоть бы на верную смерть от пули. Подобные же приблизительно свойства имеют и другие слезовызывающие вещества…» – убеждал читателей «Артиллерийского дела» профессор А. А. Дзержкович, начальник IX – химической – секции Арткома ГАУ, для большей убедительности поделившийся личным опытом: «Что же касается случаев более легкого отравления, то отравление напр., фосгеном, по нашему личному опыту, не как врача, а как пациента, тяжело и, пожалуй, ближе всего может быть сравнено со страданием жестоко простуженного человека, но не более этого»136.