Звезды смотрят вниз - Арчибальд Джозеф Кронин

Энни подняла глаза от рыбы, она встретила устремленный на нее ледяной взгляд. Это был взгляд всё знающий, выразительный, многозначительный. И Энни поняла. Затем Марта сказала:

– Не надо мне вашей рыбы и ничего от вас не надо.

Она ждала, что ответит Энни. Но Энни промолчала. Она опустила глаза на корзину, словно пристыженная.

Чувство жестокого торжества охватило Марту. Она подождала еще, но, видя, что Энни не намерена отвечать, повернулась к ней спиной и ушла, высоко подняв голову…

Энни подняла глаза и смотрела вслед удалявшейся Марте. В эту минуту в Энни было что-то удивительно благородное. Ее открытое обветренное лицо не выражало ни стыда, ни смущения, ни гнева, в нем светилась только грусть. С минуту она стояла, как бы охваченная глубокой жалостью, потом подняла на плечо корзину и пошла вверх по улице. Ее колокольчик звенел негромко и ясно.

С этого дня Марта из кожи лезла, стремясь унизить Энни. Она не замедлила «создать Энни репутацию» на Террасах. Это было странно: Марта никогда не любила праздной болтовни, она терпеть не могла сплетен, презирала их. Но теперь ей доставляло жестокое удовольствие распространять новость о беременности Энни.

Она поставила себе за правило встречать Энни как можно чаще и всякий раз, проходя мимо, бросала ей все тот же уничтожающий взгляд. Ни одного слова – только этот взгляд. Она открыла любимое место прогулок Энни, где та бродила одна по вечерам, когда ей удавалось урвать для себя часок, – то была дорога вдоль берега и вверх по крутому холму за «Снуком». Марта, никогда не выходившая за пределы Террас и города, теперь начала прогуливаться там же, где Энни. Иногда Энни первая приходила на утес над морем и стояла, напряженно вглядываясь в даль, а иногда первой приходила Марта. Неизменно устремляла она на Энни этот молчаливый взгляд. Часто Энни, видимо, хотела заговорить с нею, но взгляд Марты замораживал ее. Марта говорила себе, что столько лет она страдала по милости Энни, теперь пускай Энни помучается из-за нее.

Сэму Марта и словом не обмолвилась на этот счет; в письмах к нему она не сделала ни одного намека. Она была слишком умна для этого. Еще чаще стала она посылать ему посылки, великолепные посылки, – она хотела, чтобы Сэмми оценил любовь матери. Каждую неделю Марта получала по книжке Сэмми его жалованье, и эти деньги давали ей возможность делать то, что ей хотелось. Если бы не жалованье Сэмми, ей бы трудно приходилось.

Проходили дни, проходили недели. В Слискейле было очень мало перемен. В «Нептуне» уже далеко продвинули железную дорогу в «Парадиз». Дженни все еще жила в Тайнкасле у своих родных, и Марта ничего о ней не знала. Гарри Огль, сын старого Тома Огля, был избран в муниципальный совет. Ганса Мессюэра из местной больницы перевели в лагерь для интернированных. Миссис Скорбящая открывала свою пирожковую лавку только два раза в неделю. Джека Риди эвакуировали с фронта из-за тяжелого отравления газами. От Дэвида письма приходили регулярно раз в месяц. Жизнь шла своим чередом.

И Энни Мэйсер по-прежнему торговала вразнос рыбой, которую она и ее отец ловили рано утром, когда над водой еще стлался беловатый туман. Все говорили, что это срам – «в таком положении» ходить по улицам и торговать рыбой! Но Энни ничего другого делать не умела. Брат ее, Пэг, был не такой человек, чтобы отдавать им свое жалованье, и ловля рыбы была для Энни и ее отца единственным средством к существованию. И Энни продолжала ходить с корзинкой по улицам, несмотря на то что все считали это позором.

Но однажды Энни не вышла торговать – это было 22 марта, – в этот день нигде не видно было Энни с ее корзинкой и колокольчиком. Напрасно высматривала ее Марта. И Марта подумала со злобой: «Видно, пришло ей время. Наконец дождалась!»

Но время Энни еще не пришло. Вечером Марта пошла по тропинке вдоль берега, миновала пустырь и поднялась на скалу. Она предприняла эту прогулку отчасти по создавшейся у нее в последнее время привычке, отчасти же для того, чтобы увидеть Энни, если та придет. Но Энни не было. И Марта стояла, прямая, крепкая, глядя вниз на тропинку, думая все с той же злобой, что Энни «пришло время», что наконец она родит своего ублюдка.

Но Энни еще не пришло время. И Марта, стоя наверху, вдруг сурово выпрямилась, увидев у подножия скалы Энни, поднимавшуюся по тропинке. Энни поднималась медленно, а Марта ждала, пока она приблизится, держа наготове тот взгляд, которым она обычно мерила Энни. Сегодня Энни заставляла ее долго ждать. Она взбиралась медленно-медленно, словно изнемогая под тяжелой ношей, но наконец добралась до верхушки. И Марта бросила на нее обычный взгляд.

Но Энни не обратила на это никакого внимания. Она остановилась перед Мартой, необычайно бледная, запыхавшись от подъема и сутулясь, как будто изнемогая под тяжелой ношей. Она поглядела на Марту, устремила глаза вдаль, на море, как всегда ища те места, где находился Сэмми, и сказала, как будто сообщая самый обыкновенный факт:

– Мы с Сэмми в августе поженились.

Марта отшатнулась, как ужаленная, но выпрямилась снова.

– Ложь! – сказала она.

По-прежнему глядя туда, где, может быть, находится Сэмми, Энни повторила печально, почти утомленно:

– Мы поженились, Сэмми и я, в августе, когда он в последний раз приезжал в отпуск.

– Неправда, – возразила Марта. – Не может этого быть. – И прибавила в порыве торжества: – Ведь деньги за Сэмми получаю я.

По-прежнему ища глазами ту страну, где находился Сэмми, Энни промолвила:

– Мы решили, Сэмми и я, чтобы деньги по-прежнему получали вы. Мы не хотели, чтобы вы их лишились.

Лицо Марты стало еще суровее, побелело от гнева. Уязвленная гордость бушевала в ней. Она процедила сквозь стиснутые зубы:

– Не верю я этому. Никогда не поверю.

Медленно оторвались глаза Энни от той дали, где мог быть Сэмми. Глаза были сухи. На лице лежала мрачная тень. И больше, чем когда-либо, казалось, что Энни изнемогает под тяжелой ношей. Она протянула Марте телеграмму, которую держала в руке.

Марта взяла телеграмму. Телеграмма была адресована миссис Энни Фенвик. И в ней стояло:

«С прискорбием извещаем Вас, что Ваш муж, капрал Сэмюэль Фенвик, убит в сражении 19 марта».

XX

24 апреля 1918 года истек срок заключения Артура, и в девять часов утра он, переодетый в свое платье, прошел через тюремные ворота. С опущенной головой вышел он из-под серой каменной арки и тихонько побрел прочь. Было