Августовские пушки - Барбара Такман

Так близко подошли немцы к победе, а французы — к катастрофе, так велико было горестное изумление мира, с затаенным дыханием следившего за триумфальным маршем германских армий и отступлением союзников к Парижу, что битву, повернувшую прилив вспять, стали называть «чудом на Марне». Анри Бергсон, сформулировавший в свое время для Франции таинство «воли», рассматривал битву на Марне как чудо, уже однажды имевшее место в истории. «Сражение на Марне выиграла Жанна д’Арк» — таков был его вердикт. Противник, наступление которого разбилось о стену, словно выросшую за одну ночь, придерживался того же мнения. «Французский élan, почти погашенный нами, вдруг снова вспыхнул ярким пламенем», — писал с горечью Мольтке своей жене в дни сражения. Главная и основная причина неудачи на Марне, «причина, которая превосходит все прочие», утверждал впоследствии Клук, заключается в «необыкновенной и удивительной способности французского солдата быстро восстанавливать свои силы. То, что эти люди сражаются насмерть, хорошо известно и учитывалось при составлении военных планов. Но то, что французские солдаты, непрерывно отступавшие в течение десяти дней, спавшие на голой земле, полумертвые от усталости, смогли снова взять в руки винтовки и ринуться в атаку под звуки горна — этого мы не смогли предугадать. Академия генерального штаба не изучала возможность подобного».

Что бы ни говорил Бергсон, не чудо, а взаимосвязанные события первого месяца войны — со всеми присущими им предположениями, ошибками, обязательствами — решили исход боев на Марне. Что бы ни говорил фон Клук, просчеты германского командования и стойкость французского солдата в равной степени привели к поражению. Если бы немцы не перебросили два корпуса на русский фронт, один из них защитил бы правый фланг Бюлова и прикрыл брешь между ним и Клуком; другой корпус поддержал бы Хаузена, и тогда Фоша, возможно, удалось бы разбить. Россия, верная союзническому долгу, начала наступление без соответствующей подготовки и оттянула на себя эти части. Глава французской разведки полковник Дюпон, высоко оценивая действия русских, говорил: «Воздадим должное нашим союзникам — наша победа достигнута за счет их поражения».

Сыграли свою роль многие «если бы». Если бы немцы не сосредоточили слишком больших сил на левом фланге, пытаясь реализовать стратегию двойного охвата, если бы правое крыло не оторвалось от линий снабжения и если бы его солдаты не были так измотаны, если бы Клук действовал наравне с Бюловом и не обгонял его, если бы, даже в последний день, армия Клука вернулась обратно за Марну, а не направилась к Гран-Морену, тогда результат сражения мог быть другим и шестинедельный график завоевания Франции оказался бы выполненным; возможно, так бы и произошло, если бы не главное и решающее «если бы», а именно — если бы сам победный шестинедельный график не основывался на марше через территорию Бельгии. Вслед за этим Англия, вступив в войну, оказала определенное влияние на ход вооруженной борьбы в Европе, мировое общественное мнение осудило захватчика, Германия, нажив в Бельгии врага, вынуждена была оставлять на ее территории дивизии, очень пригодившиеся бы ей на Марне. В то же время силы союзников пополнились пятью английскими дивизиями.

На Марне союзники добились численного превосходства, которого им не удалось достичь во время Пограничного сражения. Отчасти сыграло роль то, что немцы сняли с этого фронта несколько дивизий, а французы склонили чашу весов в свою пользу, перебросив подкрепления, взятые у стойко сражавшихся армий, а также у 3-й армии. Когда другие отступали, эти две армии, Кастельно и Дюбая, сумели защитить свои рубежи и не пропустить врага через восточные ворота Франции. Почти восемнадцать дней они сдерживали неослабевавший натиск немцев до тех пор, пока Мольтке, слишком поздно убедившийся в провале этой операции, не приказал 8 сентября прекратить атаки на укрепленную оборонительную линию французов. Если бы французские 1-я и 2-я армии дрогнули, не выдержали, если бы они отступили 3 сентября после последнего штурма армий Рупрехта, немцы выиграли бы свои Канны, и тогда французы не смогли бы предпринять контрнаступление ни на Марне, ни на Сене, ни в любом другом месте. Если на Марне и случилось чудо, то оно стало возможным благодаря боям на Мозеле.

Без Жоффра союзные силы не смогли бы противостоять удару германских армий. В трагические и страшные двенадцать дней отступления именно его несокрушимая уверенность предотвратила превращение французской армии в бесформенную, деморализованную массу. Более блестящий, более инициативный и оригинально мыслящий командующий, возможно, не совершил бы крупных ошибок на начальном этапе войны, однако после понесенного поражения Жоффр дал Франции то, в чем она так остро нуждалась. Трудно представить на его месте другого человека, который смог бы остановить отступление французских армий и снова вдохнуть в них надежду на победу. Однако, когда наступил критический момент, один Жоффр ничего бы не сумел сделать. Операция, которую он планировал начать с рубежей на Сене, возможно, опоздала. И лишь благодаря Галлиени, увидевшему удобную возможность и решившему немедленно ее использовать, французская армия предприняла контрнаступление в сжатые сроки. Галлиени, в свою очередь, опирался на мощную поддержку Франше д’Эспере. Успеху на Марне способствовал и Ланрезак, которому не позволили вкусить его плодов, отстранив от командования, но который не только избавил Францию от просчетов «Плана-17», но и способствовал ее быстрейшему возрождению. По иронии судьбы, его действия под Шарлеруа и последующее смещение с поста командующего армией — вместо него был назначен Франше д’Эспере — оказались необходимы для того, чтобы контрнаступление состоялось. Но только Жоффр, никогда не поддающийся панике, смог направить армию в бой. «Если бы у нас его не было в 1914 году, — сказал преемник Жоффра Фош, — я не знаю, что бы с нами случилось».

Для всего мира эта битва с тех пор неразрывно связана с парижскими такси. Сто такси уже находились на службе военного губернатора Парижа. Если иметь еще 500 автомобилей и если каждый из них, посадив по пять солдат, совершит по две шестидесятикилометровых поездки до реки Урк, то, как высчитал генерал Клержери, на фронт, где положение теперь резко обострилось, можно будет быстро перебросить около 6000 солдат. В 1 час дня был отдан приказ, и в 6 часов вечера началась переброска войск. Полицейские сообщали о приказе шоферам такси прямо на улицах. Водители с энтузиазмом подчинялись и, предлагая своим пассажирам освободить машины, гордо заявляли, что им «нужно ехать на фронт». Заправившись в гаражах бензином, они прибывали на место сбора, где через некоторое время выстроились в идеальном порядке все 600 автомобилей. Приехавший туда Галлиени был восхищен и воскликнул: «Eh bien, voilà au moins qui n’est pas banal!» («Ну, наконец-то хоть что-то необычное!») Заполненные солдатами такси, грузовики, автобусы и остальные разномастные экипажи с наступлением темноты вереницей двинулись к фронту. Это был последний благородный жест 1914 года, последний крестовый поход старого мира, которым закончилась романтика войны.

Союзники не одержали на Марне полной победы, но германские армии отступили к реке Эна. Потом началась борьба за овладение портами на побережье Ла-Манша, затем пал Антверпен и развернулись бои под Ипром, где офицеры и солдаты британского экспедиционного корпуса дали решительный отпор противнику, сражаясь буквально насмерть, и остановили немцев во Фландрии. Не Моне и не Марна, а Ипр стал подлинным памятником доблести англичан — и могилой для четырех пятых всего экспедиционного корпуса. А потом, с приходом зимы, войска медленно затянуло в окопный тупик долгого и страшного позиционного противостояния. Война застыла в патовой ситуации. Как гангренозная рана, Западный фронт протянулся по Франции и Бельгии, от Ла-Манша до Швейцарии, своими залитыми грязью траншеями, миллионами убитых, войной на истощение — безумием, длившимся четыре года.

План Шлиффена провалился, однако немцы оккупировали всю Бельгию и Северную Францию вплоть до Эны. Газета Клемансо из месяца в месяц, из года в год непрестанно твердила читателям: «Messieurs les Allemands sont toujours à Noyon. Господа, немцы все еще в Нуайоне». Немецкие войска оказались там из-за ошибки «Плана-17». Она позволила немцам вклиниться слишком глубоко на французскую территорию, и, даже перегруппировав силы на Марне, французы не смогли вытеснить врага оттуда. Она дала возможность немцам осуществить прорыв, который французам удалось лишь замедлить и только позднее они сумели остановить врага.

Чтобы не пустить его дальше, Франции пришлось заплатить страшную цену жизнями мужского населения страны, и потому война 1914–1918 годов повлияла на зарождение и возникновение войны 1940 года[7]. Ошибку «Плана-17» исправить уже никогда не удалось. Провал этого плана, как и замысла Шлиффена, оказался роковым и привел к тупику на Западном фронте. Каждый день уносил по 5000, а иногда и по 50 000 человеческих жизней, поглощал материальные запасы, технику, деньги. В его жерновах перемалывались обученные профессионалы, погибал интеллект.