Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

— Сын, побывав у вас, вечером обычно подробнейшим образом рассказывает мне и невестке, о чем вы с ним говорили, и я каждый раз про себя благодарю вас… Недавно я взял у вас несколько записанных с пленки текстов бесед с госпожой Родительницей, мы их читаем с огромным удовольствием… Вам спасибо за то, что моя вера стала более твердой…

— Макото, приходя сюда, каждый раз рассказывает о тебе… И радуется: «Удивительно, как человек переменился…» В связи с этим я хотел бы кое о чем тебя спросить.

— Пожалуйста, спрашивайте.

— Ты как-то говорил, что впервые по-человечески заговорил с сыном после того, как, прочитав «Улыбку Бога», испытал душевное потрясение… Но ведь никакое, даже самое сильное потрясение не может длиться вечно… Особенно если человек, подобно тебе, большую часть жизни прожил одиноко, замкнуто и это наложило отпечаток на его привычки… Отказаться от себя прежнего только в результате однажды пережитого душевного потрясения, на мой взгляд, чрезвычайно трудно… Так вот, мне интересно знать, каким образом ты поддерживаешь это душевное состояние? Ведь тебе вроде бы удалось сохранить его, без малого год прошел с того времени, как ты прочел книгу, а твой сын не нарадуется тому, что обрел настоящего отца? Или есть какие-то другие, неизвестные мне причины? Ведь наверняка ты об этом и сам задумывался.

— А, вот вы о чем? Конечно же задумывался, и довольно часто. Сначала я думал, что мне просто повезло с сыном. А недавно наконец понял. Все дело в словах…

— Что? В словах?

— Да. В словах. В словах, которые мы произносим. До недавнего времени я не отдавал себе отчета в том, что слова словам рознь. Одно дело — слова, которые мы произносим, разговаривая с другими людьми, и совсем другое — слова как символы разных абстрактных понятий. Раньше я придавал значение только этой второй их функции… Еще в молодые годы я ощущал, какую важную роль играют слова в нашей жизни, и когда впервые прочитал Евангелие и обнаружил фразу «В начале было Слово», то страшно обрадовался, найдя в ней подтверждение собственным мыслям. Примерно в то же время я пришел к убеждению, что самое главное — соблюдать первозданную чистоту слов, не осквернять ее. Я стал писать стихи и прозу и постоянно обременял вас, обращаясь к вам за советом…

— И стихи были хороши, и проза прекрасна, впрочем, ее скорее можно было бы назвать стихами в прозе…

— Вы всегда были ко мне снисходительны, всегда хвалили меня… Даже давали рекомендательные письма к разным издателям… Но, увы, мои рукописи неизменно возвращались обратно, их не принимало ни одно издательство. Я продолжал писать и снова рассылал рукописи по издательствам. Их снова возвращали. Так продолжалось довольно долго, я это старательно скрывал от вас. Но однажды меня пригласил к себе главный редактор издательства А. Я пришел к нему, и он сказал, что прочел все мои произведения и они ему очень понравились. Но опубликовать их, к величайшему своему сожалению, он не может, потому что в настоящее время чистая лирика не пользуется спросом. Когда-нибудь мои стихи найдут своего читателя, но пока следует запастись терпением… Это, конечно, трудно, поэтому у него есть ко мне предложение. Как я отнесусь к тому, чтобы писать статьи на разные темы? О темах он позаботится сам, снабдит меня всеми необходимыми материалами, я же должен буду просто запечатлевать на бумаге свои размышления на заданную тему и раз в две недели представлять в издательство около тридцати страниц текста. Я, как последний дурак, вскочил с места и хотел уйти. Он с трудом удержал меня и стал уговаривать не отказываться сразу, а попробовать, хотя бы ради того, чтобы чем-нибудь занять себя. А как только возникнет возможность публиковать мои стихи, он сразу же это сделает на собственный страх и риск. Его уговоры на меня не подействовали, я просто трясся от ярости и в конце концов, сказав, что подумаю, откланялся…

Несколько дней я пребывал в отвратительном настроении, негодуя и возмущаясь, а потом вдруг решил, а почему бы не написать статейку, по крайней мере дам выход гневу… И уселся за письменный стол. Ну и написал страниц тридцать текста. Мне казалось, что я писал не сам, а моей рукой кто-то водил, мне осталось только выправить текст, поэтому вместо своей подписи я поставил под статьей два кружка и в таком виде отправил редактору.

— Эти кружки — твой псевдоним?

— Редактор тоже так спросил, а я ему на это ответил: «Поскольку статью писал не Макото Каваиси, псевдонимом это считать нельзя. Это настоящее имя автора». Тогда он переспросил: «Но ведь это написали вы?» — на что я ответил: «Кисть в руках держал действительно я, но текст написал не Макото Каваиси, так что если вас не устраивает автор с таким именем, можете выбросить рукопись в мусорную корзину.

Прочтите ее, и если она вам не подойдет, не возвращайте мне, а просто выбросьте». — «Ладно», — сказал он, и я сразу же ушел из редакции, решив предать все случившееся забвению. Спустя некоторое время мне прислали общественно-публицистический журнал, который выпускало это издательство, и я обнаружил там статью, под которой вместо подписи стояли два кружка. Я прочел статью как чужую, особого впечатления она на меня не произвела, и я быстро о ней забыл, но спустя некоторое время мне прислали срочное письмо с просьбой немедленно явиться к главному редактору издательства. «Почему бы не пойти?» — подумал я.

«Зная, что вы страшный педант и вообще человек тяжелый, я решил с вами посоветоваться, — сказал мне главный редактор. — Во-первых, на чей адрес прикажете посылать гонорар? Во-вторых, статья вызвала весьма одобрительные отклики, и мы на редакционном совете решили привлечь ее автора к активному сотрудничеству с нашим журналом. В ближайшее время я хочу заказать ему статью на новую тему и сейчас как раз ее обдумываю. В связи с этим, поскольку вы говорили, что будто бы ОО — не ваш псевдоним, я хочу определиться на будущее… В частности, мне хотелось бы знать, каким образом наше издательство должно связываться и вести переговоры с этим ОО?» — «Вы можете вести все переговоры со мной, — ответил я, — я буду представлять его интересы. Но обещайте держать их в тайне. Я хочу прожить жизнь, оставаясь поэтом Макото Каваиси. Раскрытие этой тайны для Макото Каваиси равносильно самоубийству. Ясно?» — «Ясно. Значит, все дела ОО мы можем вести через вас?» — «Да, я буду его доверенным лицом. Все ваши пожелания я непременно доведу до сведения ОО. И на всякий случай: если Макото Каваиси покончит с собой, то и ОО умрет вместе с ним». Вот так и получилось, что в течение многих лет я писал от чужого имени все эти дурацкие статьи. Я старательно скрывал свое авторство, продолжая мнить себя поэтом, и без зазрения совести обращался к вам за советами. Мне стыдно. После того как я стал нормальным живым человеком, я постоянно испытываю угрызения совести и говорю себе, что должен просить у вас прощения. Потому-то я и позволил себе отвлечься от нашего важного разговора… Мне хотелось попросить прощения за прошлое и поблагодарить вас за то, что в течение стольких лет вы были моим наставником…

Не вставая со стула, он склонил голову и сказал:

— Большое вам спасибо.

— Не за что. Скорее я должен благодарить тебя. Твои стихи со временем приобрели особенную пронзительность, у тебя выработался прекрасный литературный вкус, ты стал тонко разбираться во всех общественных явлениях, и всякий раз, когда ты приходил, я узнавал много нового, ты меня вдохновлял…

— Сэнсэй, я хотел бы еще сказать о слове…

— Да, это действительно очень важно.

— Полтора года тому назад под впечатлением «Улыбки Бога» я словно переродился на радость сыну и невестке. Но самое главное — я поверил в существование Великого Бога-Родителя. Мы стали часто говорить о Нем, нам доставляло удовольствие, обращаясь к вашим книгам, ощущать в них Его живое присутствие. Однажды, уже не помню когда, сын рассказал якобы услышанную от вас историю Сотворения Мира Богом-Родителем. Что когда — миллиарды лет тому назад — Бог-Родитель сотворил жизнь на Земле, Он даровал язык только людям, как возлюбленным чадам своим. Он хотел, чтобы они шептали друг другу слова любви, чтобы напоминали друг другу и себе самим о том, что счастливы. Услышав это, я вспомнил, как сказано в Евангелии: «В начале было Слово» — и понял, что и там речь идет именно о живом слове! Это открытие поразило меня, как гром среди ясного неба.

А я-то всегда признавал за истинные только слова, зафиксированные на бумаге! Я забыл о живом языке, на котором люди говорят друг с другом. А ведь именно его и даровал нам Бог-Родитель. Письменный же язык возник много позже, через десятки тысячелетий после появления на Земле людей. Сначала были изобретены знаки, потом, по прошествии еще многих лет, они стали сплетаться в тексты, в результате чего возник новый язык, отличный от изначально подаренного людям Богом-Родителем. И глупо было с моей стороны признавать настоящим только письменный язык.