Прах человеческий - Кристофер Руоккио

однажды, – находил и у себя. Вид крови и гибель людей приводили его в ярость. Он как будто лично побывал на Эуэ и пережил те же кошмары, что и я. Все, что кесарь неоднократно говорил мне, было чистой правдой. Он был человечеством. Его хранителем. Его слугой. Каждая смерть глубоко ранила его, несмотря на то что он лично не знал никого из жителей Перфугиума и спящих в хранилище колонистов, как меня ранила гибель бойцов моего Красного отряда под стенами Актеруму. Тридцать месяцев император томился в этих подземельях, был вынужден наблюдать за гибелью городов и страданием народа. Гаспар Валавар стал для него тем водоразделом, каким для меня стала голова Адрика Уайта и рабыня-переводчица князя Аранаты на борту «Демиурга»: он выделил сьельсинов за грань добра и зла, за рамки нашей обывательской морали, взращенной за тысячелетия культурной ассимиляции и стремления к идеалам доброты и истины. Герцог был ему знаком, и гибель и унижения Гаспара разожгли в кесаре белое пламя, погасить которое можно было лишь кровью врагов – либо собственной кровью в случае поражения. И пусть кесарь в некотором смысле отправился на Эуэ, пусть наше положение было отчаянным, далеко не все было потеряно.

Как мог я, человек, отринувший надежду и вновь обретший ее в любви Валки, обвинять человека, который еще не допустил ни единой погрешности?

Не мог. По крайней мере, не должен был.

Мы с Валкой поспешили к нижним воротам. Джаддианцы возглавляли группу, а солдаты Шарпа замыкали. Другие солдаты помчались вперед, пока оставшиеся логофеты, придворные и валаварская челядь занимались переноской раненых. Никто не стоял без дела, и в тесных коридорах было сложно протолкнуться, несмотря на то что Каим и Тиада расчищали путь, потрясая мечами.

В тоннелях царил хаос. Вторжение сьельсинов грозило породить смуту среди обитателей зала с водохранилищем. Его величеству требовалось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не допустить бунта. Все понимали, что сьельсины не остановят кровопролитие, даже если мы увезем императора. Они будут грабить, насиловать и убивать, пока последний из людей, бодрствующих или спящих, не будет в кандалах отведен к Аттаваисе. Перфугиум ждет суровая кара в назидание всем остальным; его обугленные руины станут предупреждением: не смейте перечить Великому царю, Бледному Пророку сьельсинов. Теперь он ваш хозяин.

Даже в случае спасения императора, уничтожение столь значимого имперского бастиона заронит сомнения в сердца людей. Как утрата Маринуса и Вуали, уничтожение Перфугиума послужит сигналом: человек не хозяин галактики. В центаврийских провинциях начнется разлад. Сьельсины ворвутся в наше пространство, нападут на Ванахейм, Сельмас, Сираганон и даже Несс, затем оттуда двинутся на Гододин, а с Гододина – к бесконечным башням Форума, чтобы обрушить с небес огонь на Вечный Город.

Несомненно, такой исход предвидел Пророк. Перфугиум должен был стать первым звеном цепи, на которой будет повешено человечество. Буду ли убит я, будет ли убит император – все это будет не важно.

Кампания была в самом разгаре.

Однажды я рассуждал, что у Вселенной нет центра, что любая точка есть центр Вселенной, и это действительно так. Если я утомил вас, читатель, постоянными напоминаниями о том, что любое действие важно, что любой момент жизни является определяющим, стержневым, краеугольным, прошу, поймите, что я говорю это, потому что это так. Каждый шаг, каждый поворот, каждая остановка.

Все имеет значение.

Космос не холоден и не безразличен, потому что мы с вами не безразличны, а мы есть неотъемлемая часть этого космоса, этого великого замысла его Создателя. Каждое решение провоцирует волнение, каждая секунда оставляет отметку во времени, каждое действие приближает нас к последнему дню, к последней, решающей битве, которая даст ответ на извечный вопрос:

Тьма или свет?

Перфугиум был лишь звеном цепи, но он все равно имел значение. Именно потому, что был звеном цепи, частью кратчайшего пути к раскачивающейся колыбели Тихого. Ворота, открывшиеся в недрах этой планеты, были все равно что вратами самой преисподней, и ворвавшиеся в них сьельсины были истинными бесами, слугами Наблюдателей, которые в конце времен ответили бы «Тьма!» и заставили все мироздание навсегда умолкнуть.

Каждый момент важен. Каждая битва. Каждый шаг.

– Группа «Дельта» вылетела!

Ясное, как звон колоколов в городе, оповещение заглушило сирены, когда мы добрались до уровня ворот.

– Группа «Дельта» вылетела!

«Осталось две группы, – подумал я. – Всего две».

– Может, окопаться на сторожевых постах по дороге отсюда к императору? – спросил Шарп. – Задраить двери?

– Нет! – крикнул марсианский лейтенант Бельман, только что вернувшийся с задания и приставленный к нам в качестве проводника. – Тогда мы не сможем защитить пусковые шахты в южном комплексе.

– Но все они запираются изнутри.

– Им стоит взорвать хотя бы один, и весь комплекс вспыхнет, – возразил лейтенант.

Это был бы неприятный исход, и я впервые задумался о том, что система запоров и укрепленных титановых дверей была не заграждением от врагов, а барьером, защищающим от термоядерного пламени транспортных ракет на случай нарушения целостности одной из шахт.

Весь комплекс хранилищ колонистов, включая космопорт, длинные тоннели, туго закрученные спиральные рампы, обеспечивающие сообщение между верхними и нижними уровнями, был спроектирован так, чтобы пламя субсветовых термоядерных двигателей не повредило его работе. Размещенный в скальной породе под Ресонно, комплекс был настолько гигантским, что в качестве воздухоотводов проще было использовать сами коридоры, нежели прокапывать специальные выпускные шахты.

Строители не предвидели, что комплекс когда-нибудь будет осажден с земли, воздуха и космоса и что защитникам придется проводить экстренный пуск всех судов разом. А если и предвидели, то сочли, что при таком сценарии запертым под землей людям все равно конец.

– Вражеские силы проникли на базу! – повторилось оповещение. – Вражеские силы проникли на базу!

– Нужно завалить дальние тоннели! – Бельман перекрикивал сирену. – Если заблокируем Бледных у внешних ворот, то выиграем время до отправки группы «Эпсилон».

Он подозвал нас с Олорином и указал на тоннель впереди. Люди вокруг кричали, мимо проносились целые декады марсианских легионеров в грохочущих сегментированных доспехах, с плазменными винтовками наготове.

– Впереди развилка. Половина пусковых шахт справа, половина слева! Выход на ипподром за левыми шахтами. Нужно миновать их и обрушить тоннель.

– А как быть с экипажами? – спросила Валка, прижимаясь ко мне, чтобы лучше слышать во всеобщем хаосе.

– Зависит от того, насколько обвал задержит Бледных, – ответил Бельман. – Если экипажи застряли у ипподрома, то смогут отступить в главный бункер. Но если они заперты за блокпостами у терминалов, то придется лететь с последней группой!

Он пропустил еще одну колонну солдат, позволив их декуриону выкрикнуть приказы.

– Другого пути нет? – пользуясь паузой, я наклонился и обхватил Бельмана