Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Было бы ошибкой считать это министерское, это наркомовское место тихой безопасной заводью. Террористами убит Петр Столыпин. Из наркомов сталинской поры осуждены и расстреляны А. Рыков, А. Белобородов, В. Толмачев, Г. Ягода, Н. Ежов, Л. Берия. Два министра — Н. Щелоков и Б. Пуго — застрелились. Три министра в разное время — в 1991 году (Б. Пуго) и в 1993 году (В. Баранников и А. Дунаев) — впадали в мятеж. Большая часть министров, которых за двухсотлетнюю историю этого почтенного государственного ведомства насчитывалось чуть более шестидесяти человек — прославилась в Отечестве как труженики. Но были среди них и такие, с чьими именами связаны самые страшные злодеяния ХХ века: массовые политические репрессии и внесудебные расправы над миллионами ни в чем не повинных сограждан. Хочешь — не хочешь, но приходилось мириться с мыслью, что Ягода или Ежов, при которых мой отец был осужден за «подрыв кооперативного движения», и Берия, при котором он сидел, с формальной точки зрения были точно такими же министрами, и это за их рабочими столами буднично и просто решались судьбы людей, обреченных на казнь, лагерные отсидки, на голод, на разлуку с родными и близкими.

Не стану тратить время на исторические оценки и жизнеописание не знакомых мне лично людей: историей их судеб детально занимаются квалифицированные историки, одному из которых — Владимиру Некрасову, автору книги «Тринадцать железных наркомов» — я продиктовал часть своих воспоминаний. Уже для другой книги, в которой речь идет о министрах, занимавших свои посты в брежневскую, постбрежневскую, горбачевскую и ельцинскую пору отечественной истории.

Конечно, как любой человек, я радуюсь, если кто-то высоко оценивает сделанную мной работу. В то же время и устроен я так, что никогда не стану ломать себя ради должности или поста. Если путь к звездным высотам ведет через предательство, через интриги — мне не составит труда ответить прямо и бескомпромиссно: «В этом я участвовать не буду!..» Еще раз повторяю: меня выбрало время, и лишь ему одному я благодарен за рекомендации и положительные характеристики…

Но тем не менее среди прославленных и бесславных имен своих предшественников я должен был найти свое место. Не скрою, два имени в некотором смысле послужили для меня ориентирами. Во-первых, это Петр Аркадьевич Столыпин, о котором, кроме «столыпинского вагона» и «столыпинского галстука», осталась и добрая память как о государственном человеке — мужественном и неподкупном. Каждая минута его жизни была посвящена Отечеству, его интересам. И сегодня самой высокой оценки заслуживает его поведение, когда, предупрежденный о готовящемся на него покушении, он без тени страха продолжал исполнять свой долг.

Узнав, что в Саратовской области был открыт памятник Петру Столыпину, я послал устроителям этого мероприятия приветственную телеграмму. Жаль, что не удалось съездить туда самому, но хотя бы так я подчеркнул: имя и дело Столыпина до сих пор очень много значат для России и лично для меня.

Другой мой предшественник, деятельность которого на посту министра внутренних дел СССР, как кажется мне, принесла много пользы и стране, и милиции, и внутренним войскам — это Николай Анисимович Щелоков, генерал армии, руководивший МВД в течение долгих шестнадцати лет. Я не знаю доподлинно, что произошло в конце его, карьеры когда лишенный всех званий и наград, кроме боевых, он собственноручно поставил точку в своей судьбе, но, как и многие офицеры, подраставшие в пору его могущества — я видел и чувствовал результаты государственной работы Щелокова. Не мифы, а его дела я и возьмусь оценивать, отмечая прежде всего первые годы его руководства МВД страны. Строго говоря, только при нем офицер милиции почувствовал себя человеком: с именем Щелокова связаны и выплаты за специальные звания, и массовое строительство жилья для сотрудников внутренних дел, иные социальные гарантии. Если кто и возразит: дескать, это мелочи, достойные лишь внутриведомственной похвалы, но из таких мелочей и складывается репутация сильной системы, с которой десятки тысяч людей накрепко связывают свою судьбу. Они по праву гордятся своей работой. Своим социальным статусом. Без колебаний они идут в бой с преступниками, твердо рассчитывая на то, что их самопожертвование будет оценено по достоинству, а их семьи в случае гибели или увечья не останутся без помощи. Это очень сильный мотив. Без него все расползется по швам…

Не исключаю, что в последующем у Щелокова и были какие-то серьезные ошибки и провинности, обусловленные прежде всего его высоким положением в партийно-хозяйственной иерархии государства. В тот день, когда министром стал я, жизнь Николая Анисимовича Щелокова и его трагическая гибель уже являлись далекой историей и мало кого волновали. В нынешней исторической эпохе его имя, во многом мифологизированное и очень сильно запачканное — кажется только символом стагнации. Но я уверен, что всякого человека надо судить справедливо — без оглядок на посмертную славу. Хорошее должно жить и служить потомкам. Худое — если оно есть — тоже должно служить нам уроком и напоминанием, что каждому из нас когда-то придется подводить жизненные итоги.

Честно говоря, я счастлив тем, что должность министра внутренних дел никак не искалечила меня, а мне не пришлось повторить участь многих моих предшественников, из которых мало кто кончил добром… Я рад, что совесть моя чиста: нигде не сподличал, никого не обманул. И в любом уголке России, и за рубежом — мне нигде не нужно прятаться от человеческих глаз или оправдываться за ошибки и просчеты. Это я воспринимаю как кредит доверия, как запас собственной прочности на будущее.

Везде принимают меня радушно, и я чувствую, что в этом нет наигрыша или дежурного гостеприимства. Когда после своей отставки с поста министра я оказался по делам в США, директор ФБР Луис Фри, узнав о моем приезде в Вашингтон, прервал свой отпуск и устроил в мою честь прием в своей штаб-квартире. Так же и министр внутренней безопасности Израиля Агвидор Кахалани, когда я приехал в эту страну, мгновенно вышел на меня и сообщил, что будет обижен, если я не приму его предложения прийти на товарищеский ужин.

Хлопоты Фри и Кахалани по поводу моей персоны можно назвать и обычной вежливостью. Можно попробовать объяснить еще и прагматизмом западных «спецслужбистов», надеющихся выведать у бывшего и, возможно, обиженного властью министра какие-то новые «секреты Кремля». Но я-то видел, что это были искренние знаки внимания российскому генералу, имидж которого с их точки зрения непоколебим, а отставка никак не связана с позором, с грязью или бесчестием. В противном случае они бы оббежали бы меня за версту.