Потревоженные тени - Сергей Терпигорев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я дождался своей очереди ехать уже довольно поздно, так что ямщики и смотритель советовали мне, соображаясь с дорогой, лучше не выезжать, остаться заночевать, а завтра утром по морозцу — благо, стало холоднее — и в путь.
— А то ни к чему, — говорили они. — Дорога — смерть! Засветло не доедете до следующей станции, а вечером и ночью — что это будет за езда!
Но я все-таки настоял на своем: я боялся опоздать. Мне запрягли сани «гуськом», то есть всю тройку вытянули в ряд, одну лошадь за другой, как летают гуси. Ямщик взял длинный-предлинный веревочный кнут, чтобы доставать переднюю лошадь, если она будет лениться, и мы тронулись.
«Гуськом» ездят, когда узки дороги — много снегу, и пристяжные вязнут в нем, или в оттепель — снег талый, и пристяжные проваливаются в нем. Но теперь и «гусек» нам не помогал; проваливались точно так же и посредине дороги и коренная и обе пристяжные, бежавшие впереди ее. Мы добрались до следующей станции чуть не в полночь, измученные, промокшие, так как приходилось то и дело выходить из саней и идти пешком. Я напился чаю, закусил чем-то и завалился спать, велев разбудить себя чуть свет, чтобы ехать дальше.
Следующий день был праздничный. Когда мне в полутьме еще запрягли лошадей, я вышел на крыльцо, чтоб поторопить ямщика. В это время заблаговестили к заутрене.
— Что, как там дальше дорога? — спросил я ямщиков.
— Да такая же, — отвечали они. — Ничего, доедем, бог даст. Вот только разве в Скуратовском логу...
— А что такое в Скуратовском логу?
Вода уж очень наперла. Вчера вечером ехал я оттуда, так там с емельяниновским барином народ мучился-мучился, так и не знаю, вытащили ли его. Потому — махина: ящик с гробом-то во какой! Гроб, опять говорят, медный, свинцом залит. Это и по хорошей, ровной дороге четверику только-только в пору везти.
Я ничего не понимал, какой это Емельянинов, что это за ящик, какой это гроб.
— Что ты говоришь? Какой Емельянинов? — спросил я.
— Барин Емельянинов — нешто не знаете? Из Знаменского.
— Ну так какой же ему гроб везут?
— Его самого в гробу-то, в ящике везут, — искренне рассмеявшись, как невесть какой веселой шутке, ответил ямщик. — Ведь он зимой-то помер; помер там, за границей. Ну, наследники теперь его и перетаскивают сюда. Да вот попали-то они с ним в распутицу.
От станции до Скуратовского лога было версты три. Едва мы добрались до него и только начали спускаться, ямщик опять-таки весело, со смехом, обернулся ко мне и, указывая вперед кнутом, говорил:
— Вон они! С Емельяниновым-то до сих пор сидят. Не выбиться им — где тут!
Я заглянул вперед и увидал внизу оврага, там, где бежала уж вода, какую-то огромную не то телегу, не то повозку, что-то очень большое, громоздкое. И кругом никого и ничего — решительно никого, ни людей, ни лошадей.
— Что ж это такое? — воскликнул я.
— А вот это и есть.
— Да где же люди, лошади?
— А уж этого не знаю.
Мы подъехали ближе. У странного и громоздкого экипажа, оказалось, находился один человек. Он сидел на козлах, как-то примостившись сбоку, свесил ноги и курил. Мы подъехали совсем близко. Огромный экипаж, с своим страшным и тяжелым грузом, глубоко засел в снегу и в воде, и вытянуть его, да еще поднять в гору, нужно было много силы.
— Не вытянули? — спросил ямщик караульного.
Тот что-то буркнул ему в ответ.
— А где ж народ?
— В церковь пошли: волю там сегодня объявляют, пошли слушать...
Ямщик мой вдруг страшно, неистово закричал на лошадей:
— Грабят!
Лошади рванулись, кинулись в воду. Мы с санями погрузились тоже почти по пояс в воду и выскочили почтой стороне ручья, бежавшего по дну оврага.
— Ну, слава богу! Теперь доедем! — радостно говорил ямщик. — Теперь можно и покурить, — добавил он, останавливая лошадей, чтоб они шли шагом, и вынимая из кармана кисет с табаком.
— Ты с ума сошел! — воскликнул я. — Я весь мокрый! Поезжай в село скорей, в избу какую зайдем; обсушиться надо.
— Вона!
Он даже с удивлением посмотрел на меня.
Мне рассказывали потом, что Емельянинов четыре дня «жил», как выражались мужики, в овраге — не до него было. Уж становой вытащил его: собрал народ, лошадей и потом доставил в Знаменское, где кто-то его и похоронил. Наследники даже и не приезжали.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые название цикла — «Потревоженные тени» — появилось в 1888 г., когда писатель выпустил книгу с таким названием, в которую вошли три рассказа: «Первая охота», «Две жизни — поконченная и призванная», «Иуда». Через два года, в 1890 г., вышел второй том «Потревоженных теней» с рассказами «Дядина любовь», «Тетенька Клавдия Васильевна», «В раю». В эти две книги вошли все напечатанные к тому, времени рассказы этого цикла, за исключением рассказа «Маша — Марфа». Но и этот рассказ, и рассказы, публиковавшиеся в периодической печати после выхода этих двух книг, предварялись общим названием, цикла.
Так что, когда С. Н. Терпигорев готовил для издателя А. Ф. Маркса собрание своих сочинений, состав третьего тома, в который вошли «Потревоженные тени», был уже фактически определен. Осталось только определить последовательность расположения рассказов, что и было сделано писателем.
В основном рассказы этого цикла публиковались в журнале «Исторический вестник» с 1889 по 1894 г.: 1889, т. XXXV, март; т. XXXVI, апрель — «Дядина любовь» (под названием «Актриса»); 1889, т. XXXVIII, декабрь — «Тетенька Клавдия Васильевна»; 1890, т. XXXIX, январь — «В раю»; 1890, т. XLII, ноябрь — «Маша — Марфа»; 1890, т. XLII, декабрь — «Бабушка Аграфена Ниловна»; 1981, т. XLIII, январь — «Вице-королева Неаполитанская»; 1891, т. XLIII, февраль — «Проданные дети»; 1892, т. L, декабрь — «Илья Игнатьевич, богатый человек»; 1893, т. LI, январь — «Дворянин Евстигней Чарыков»; 1894, т. LV, январь — «Емельяновские узницы»; 1894, т. LVIII, ноябрь, декабрь — «Праздник Венеры». Перед названием каждого опубликованного в «Историческом вестнике» рассказа стояло название цикла: «Потревоженные тени». Все это время писатель сознавал, что пишет единую книгу.
Остальные рассказы писались раньше, публиковались в других журналах, и, видимо, их принадлежность к этому циклу была осознана позднее. «Первая охота» — в журнале «Русское богатство», 1883, т. VIII, август, с подзаголовком «Впечатления раннего возраста». «Две жизни — поконченная и призванная» в том же 1883 г, впервые была напечатана в книге С. Н. Терпигорова «Узорочная пестрядь» под первоначальным заглавием «Рафаэль Иван Степаныч (Из семейных летописей)». «Иуда» — в журнале «Новь» с ноября 1887 но февраль 1888 г., с жанровым обозначением «повесть».
При включении рассказов этого цикла в книги, а потом и готовя собрание сочинений, С. Н. Торпигоров обязательно производил дополнительную работу: правил текст, при необходимости делил его ни главы, менял названия произведений. В 1950 г, готовя первое послереволюционное падание в Потревоженных теней, Н. И. Соколов и Н. И. Тотубалин произвели подготовку текста, сверив текст третьего тома собрания сочинений 1890 г, с первыми публикациями, прижизненными изданиями, исправив опечатки и устранив другого рода искажения.
Примечания
1
Важа — большой чемодан, прикреплявшийся к крыше кареты.
2
Форейтор — кучер, сидящий верхом на передней лошади и направляющий всю упряжку.
3
Басоны — узорная плетеная тесьма, обычно шерстяная, иногда с примесью металлических нитей, употреблялась для пошивок и обивки мебели.
4
Юфть — особый сорт мягкой кожи.
5
Осьминник — восьмая часть десятины (десятина — старая русская единица земельной площади, немногим более гектара).
6
Чуйка — длинный суконный кафтан.
7
Аршин — старая русская мера длины, равная 71 см.
8
Жуков табак — табак, выпускавшийся знаменитой табачной фабрикой купца и промышленника Жукова.
9
Мушкетон — короткоствольное ружье для кавалериста.
10
Орлов-Чесменский Алексей Григорьевич (1737 — 1808), граф (у Терпигорева ошибочно — князь) — один из братьев Орловых, способствовавших перевороту 1762 г, и восшествию на русский престол Екатерины II. Впоследствии был назначен главнокомандующим флота, под его руководством было выиграно морское сражение под Чесмою (1770 г.), за что он и получил титул «Чесменский». Выйдя в отставку, занялся коневодством, вывел знаменитую породу орловских рысаков.
11
Ломберный стол — четырехугольный стол, обтянутый сукном, для игры в карты. Назван по испанской карточной игре «ломбер».
12
...теперь вот только ключ ему... — то есть получить следующее за камер-юнкерским званием звание камергера. Этой должности соответствовал особый знак — золотой ключ.
