Затворник - Сергей Волков

— Все равно тошно. — сказал Пила.

— Знаю. — сказал Расветник — Мне тоже тошно. Но сегодня там, как на весах, были — с одной стороны пленные табунщики, с другой — мы, ты, я, князь, весь полк, и вся страна, за которую мы тут бьемся. А раз так получается, то даже если нельзя, то все равно надо.

— Ясно… — сказал Пила хмуро — Я еще хотел спросить, про Клинка…

Пила оглянулся по сторонам. Клинка не было видно.

— Он там, возле хутора, меч сегодня сломал. Мне тогда показалось, как будто этот меч…

— Как будто он сдох. — подсказал со своей подстилки Коршун — Так это и не удивительно.

— Он и правда, живой был, что ли? Я помню, Клинок еще в Дубраве говорил, что-то про мечи, которые злыдни носят…

— Вот, что: — сказал Рассветник — Пила, да и ты, Хвостворту, подойди-ка сюда. — подозвал он второго дубравца — Клинок сам про это не в жизнь не расскажет. Но вам для дела может понадобиться, поэтому слушайте:

И Рассветник рассказал Пиле и Хвостворту о большой беде своего названного брата. Говорил он очень коротко, и без многих подробностей, которых Клинок вообще никому не открывал. А если бы у него, Клинка, самого было желание рассказать все как было, то история была бы вот, какая:

5. БОЛЬШАЯ БЕДА КЛИНКА

В первые годы княжения Светлого я жил в самом Стреженске, в кузнечьей сотне, недавно вышел из ученичества, и своей мастерской у меня пока не было. Я тогда жил у наставника, прямо в кузнице, там же по привычке и ел, и спал, весь год ходил черный как черт, отмывался только перед поединками. Но на это жаловаться мне было — глупость, потому что мой наставник был — знаменитый на весь Стреженск мастер-клиночник Шмель — любой матерый кузнец, у которого и свой двор, и кузница, и рабы, и тот бы не отказался пожить у него год-другой в ученичестве, где-нибудь под лавкой поспать. Так я и жил — вроде уже готовый мастер, но своей работы пока было немного, так я больше помогал Шмелю, и заодно продолжал у него учиться. Шмель мою работу хвалил, и другие старые мастера тоже. Говорили, что с годами из меня выйдет первейший клиночник. Потом уже, в начале Позорных Лет, я поставил свою мастерскую — не мастерскую, а горнило под крышей на четырех столбах. И от наставника перешел в свой дом — маленький, убогий домишко, но все же свой. Я думал: «лиха беда — начало!» В себя я очень верил, и верил, что всего со временем достигну своими руками. И так, вроде, и шло сначала — скоро большие господа стали и ко мне присылать заказы. Без работы я понемногу перестал сидеть, и уже во всю думал, что вот-вот сломаю мою конуру, и начну на ее месте строить хоромы.

И вот как-то раз ко мне с княжеского двора приезжают, да не абы-кто, а один из колдуновских злыдней.

— Ты — говорят мне — такой-то и такой-то?

— Ну я. — говорю. А у самого душа в пятки ушла. Шутка ли! Что этому черту полосатому от меня могло понадобиться! А он мне говорит:

— Собирайся. Сейчас поедешь с нами на княжеский двор. Есть для тебя работенка.

У него с подручными уже и конь оседланный для меня стоял на улице. Я удивился, но упираться, ясное дело, не стал. Приехали на княжеский двор, и там меня повели не на людскую сторону, не в мастерские, и понятно, не к самому великому князю за стол. Повели на тот конец двора, про который в Стреженске боялись даже шепотом говорить — туда, где жил Ясноок и вся его шакалья стая.

Там спешились и велели мне идти смотреть здешнюю кузницу. Кто ее строил, и когда — я не знаю, но сразу увидел, что это были не весть, какие умельцы. Я посмотрел, и тут же выложил, что надо поправлять, а что ломать и заново переделывать.

Злыдень тогда сказал, что всех работников, каких я скажу, и сколько надо, сей же час доставят из города. А мне велел обустраиваться — мол, место на дворе мне уже отвели — и не мешкая приниматься за работу. В город отлучаться запретили, разрешили только передать своим весточку, что буду работать для Ясноока. Я уже знал, что после этого, про меня даже спрашивать никто не посмеет.

Работников и правда, тут же привезли — таких же ошарашенных, как я сам. Пришлось мне волей-неволей брать это дело в руки, и начинать распоряжаться. Подгонять, к счастью, никого не требовалось — злыдень, что меня привел, сам за всем следил, и хотя говорил учтиво, но никому даже минуты не давал присесть повалять дурака. Дело с мастерской мы закончили в три недели. Помощников моих отпустили по добру-по здорову, а мне злыдень велел ступать к себе, и готовиться к новой работе.

Я и приготовился: наелся, значит, как следует, и завалился в людской спать. «Будь что будет» — думал.

Только чуть стемнело, меня растолкали и привели в эту самую кузницу. Она, кузница, была пристроена к большому дому, и кроме входа со двора, в ней были еще две двери. Одна в кладовую для всякого барахла, а ко второй злыдень запретил приближаться. И вот привели меня, значит, и велели здесь ждать. Кого, чего ждать — не сказали. Сами все ушли. Ну, я сижу — жду.

Вдруг открывается эта самая запретная дверь, и из нее появляется самолично наш Наимудрейший и Наивсемилостивейший — совсем такой, как Коршун про него рассказывал — облезлый, дрянной старикашка, тощий как камышина. Жаль, я не долго на него любовался, не успел вот наглядеться вволю — едва он зашел, как свет в светильнике померк, и стало темно.

И тут слышу, голос его — мерзкий-премерзкий, кряхтит, шамкает, как старуха.

— Мне — говорит — сказали, что ты искусно куешь клинки. Так? — он спрашивает. Я говорю:

— Учитель мой иногда меня хвалил, а больше мне нечем похвастаться.

А колдун мне:

— Твоего, мол, учителя я знаю. Шмель известный мастер, но он слишком уж стар, а для моей работы потребуется много сил. Вижу в тебе и силу, и способность к твоему ремеслу. Много ли тебе открыл Шмель?

— Много. — сказал я без запинки — Он меня такому учил, чего может быть, никто кроме него не знает.

— Теперь меня учить будешь. — проскрипел тогда колдун. — Сделаешь из меня клиночника.

Тут я не на шутку испугался, да и удивился. Спрашиваю:

— Как же — говорю — мне тебя учить?

— Как тебя учили, так и ты меня учи. — ответил Затворник.

А я ему:

— Какой же ты мне даешь срок? Ведь на учение годы уходят.

— Срок тебе — говорит колдун — какой потребуется. Твое дело — знай учи. И начинай сию минуту. Рассказывай.

Собрался я с мыслями немного, ну и стал рассказывать. Начал учить его, с самых первых начал — как жечь уголь, как печь растапливать, как огонь раздувать. Дальше — больше: как молоток с клещами держать в руках, как с молотобойцем за работой разговаривать, как железо подбирать, как нагревать, и дальше, дальше…