Титаны и тираны. Иван IV Грозный. Сталин - Эдвард Радзинский

Больше Хозяин не звал на дачу друга, но и не тронул его.

Кавтарадзе умер в 1971 году в возрасте 86 лет.

Могущественнейший Ежов, символ террора, сошел в могилу тихо. Никакого объявления об аресте в газетах не последовало: просто был любимец народа — и не стало. И все. Возникла даже легенда, будто Хозяин сохранил жизнь верному палачу и «карающий меч партии» умер своей смертью…

Ответ на все вопросы находится в следственном деле номер 510, хранящемся в бывшем архиве ВТБ…

В деле Ежова есть письма к нему сталинских соратников — он сохранял эти доказательства горячей любви к нему. Вся страна славила тогда «замечательного коммуниста». В деле — гимны казахского поэта Джамбула в честь «батыра Ежова». «Ежовые рукавицы» — этот каламбур повторяли песни и газеты…

Из речи Микояна: «Учитесь у товарища Ежова сталинскому стилю работы, как он учился и учится у товарища Сталина». Множество партийных титулов и регалий носил этот «батыр» — крохотного росточка человечек с тихим голосом: Генеральный комиссар госбезопасности, он же секретарь ЦК, он же глава Комиссии партконтроля, он же человек с незаконченным низшим образованием.

Из дела: «Ежов Н.И. арестован 10 апреля 1939 года и содержится под стражей в Сухановской особой тюрьме НКВД» (самой страшной тюрьме, где Ежов пытал свои жертвы).

Из обвинительного заключения от 1 февраля 1940 года: «Ежов изобличается в изменнических шпионских связях с польской, германской разведками и враждебными СССР правящими кругами Польши, Германии, Англии и Японии, возглавил заговор в НКВД».

Так Хозяин с юмором суммировал все разведки, связь с которыми Ежов приписывал своим жертвам, — и щедро «наградил» ими самого Ежова.

Не забыл он и о «заговоре против Вождя», которым любил пользоваться опальный палач: «Ежов и его сообщники практически подготовляли на 7 ноября 1938 года путч».

Пришлось Ежову все это признавать. Но на суде он сказал: «По своей натуре я никогда не мог выносить над собой насилия. Поэтому писал всякую ерунду… Ко мне применили самое сильнейшее избиение».

Так что получил палач то, что с другими делал…

Но есть пункты обвинения, от которых он не отказался: «Имел половые сношения с мужчинами и женщинами, используя служебное положение. В октябре или ноябре 1938 года у меня на квартире я имел интимную связь с женой подчиненного и с ее мужем, с которым имел педерастическую связь…» — признавался главный охранитель пуританского режима.

Постоянная кровавая охота в конце концов помутила слабый рассудок Ежова — он уже подозревал всех, изводил подозрениями собственную жену, готовясь ее арестовать. В деле ее письмо: «Колюшенька, я тебя очень прошу проверить всю мою жизнь, всю меня, я не могу примириться с мыслями, что меня подозревают в двурушничестве»… В конце концов он отравил ее люминалом.

Таков был этот «крепкий, скромный работник», как отозвался о нем Молотов.

И вот финал — «Протокол закрытого судебного заседания военной коллегии Верховного суда 3.2.40 г.». В нем осталась убогая, косноязычная речь Ежова: «Я почистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил. У меня было такое положение, я давал задания тому или иному начальнику отдела произвести допросы арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашивал его, а завтра я арестую тебя. Кругом меня были враги народа… враги везде… В отношении Слуцкого (начальник иностранного отдела НКВД. — Э.Р.) я имел от директивных органов указание: Слуцкого не арестовывать, а устранить другим путем… Так как иначе бы наша вся зарубежная разведка разбежалась. И Слуцкий был отравлен».

Нетрудно понять, кто этот «директивный орган», который приказывал всесильному Ежову. Так что версии об отравлении неугодных не были выдумкой. Всем руководил Хозяин.

Николай Ежов — портрет сталинского руководителя… Читая разговоры Молотова, записанные Чуевым, и вспоминая свою встречу с ним, я никак не мог отделаться от ощущения: какой серый человек — ни одной острой фразы, ни одного глубокого наблюдения… И Молотов, и Ежов, и прочие — все они жалкие куклы в руках Кукловода. Он дергал их за веревочки, а когда они отыгрывали свои роли — убирал со сцены, заменяя такими же куклами. Недаром тогда существовал популярный анекдот: «Сталин — великий химик. Он из любого выдающегося государственного деятеля может сделать дерьмо и из любого дерьма — выдающегося государственного деятеля».

В последнем слове Ежов попросил: «Передайте Сталину, что умирать буду с его именем на устах».

Но это не помогло. В деле справка: «Приговор о расстреле Ежова Николая Ивановича приведен в исполнение в городе Москве 4 февраля 1940 года».

Теперь Хозяин раскачивает кровавые качели в обратную сторону. Если раньше НКВД уничтожал партию — теперь новая, созданная им партия уничтожает ежовские кадры. Принимаются решения ЦК о контроле партии над НКВД. Партийные комиссии начинают пропалывать органы, летят головы вчерашних палачей. Откат террора идет через кровь. Через страх. Хозяин неутомимо поддерживает костер…

Кабинет начальника московского управления НКВД: лепной потолок, стены с барельефами, венецианские окна. В середине 30-х годов в этом кабинете сидел седой, представительный Реденс. И был расстрелян. На его место сел вечно пьяный Заковский с багровым носом и безумными глазами, не знавший иного наказания, кроме расстрела… И был сам расстрелян. В начале 1939 года в кабинете появляется садист Петровский — через три недели застрелился. Сменил его Якубович — арестован на следующий же день, расстрелян. На два дня появился Карутский — в первый день представился, во второй застрелился. Был назначен Коровин, быстро исчез. Пришел Журавлев — вызван к Берии, не вернулся.

Какая-то ускоренная съемка. Так бегает Глупышкин в немых фильмах… Появлялись, мелькали, исчезали… И все время убивали — они, их…

Но был ли воистину откат террора?

Действительно, после снятия Ежова аресты носят как бы единичный характер. Но каковы эти единицы! В 1939–1940 годах арестовали нескольких гениев — режиссера Всеволода Мейерхольда, писателя Исаака Бабеля, ученого Николая Вавилова. Были арестованы лучший журналист советской России Михаил Кольцов и блистательный поэт-авангардист Даниил Хармс…

Случайный набор имен? У Хозяина не бывало случайностей. Ставшее доступным дело Бабеля раскрывает прелюбопытнейшую историю.

Бабеля заставляют признаться, что он был членом подпольной троцкистской группы, куда его завербовал писатель Илья Эренбург. В списке этих «подпольщиков-террористов» знаменитые деятели культуры: Леонов, Иванов, Катаев, Олеша, Эйзенштейн, Александров, Шмидт, Михоэлс, Утесов и так далее… Да, готовился новый грандиозный процесс. Он задумывался еще при Ежове, но Хозяину, решившему убрать слугу, приходит в голову испытанная мысль — включить в финал триллера… самого Ежова, как прежде Ягоду. Он любил связывать процессы — ему нравились романы с продолжением. Бабель был хорошо знаком с Ежовым — и в деле появляется «покойная жена врага народа Ежова»…

В рамках намечаемого процесса в Ленинграде был арестован Мейерхольд. В тот вечер он долго сидел у своего знакомого — артиста Гарина. И когда Мейерхольд вышел, Гарин в окно увидел, как три крысы в полусумерках белой ночи перебежали ему дорогу…

Есть показания свидетелей, присутствовавших при допросах Мейерхольда. Великий режиссер лежал на полу со сломанным бедром, с разбитым кровоточащим лицом, и следователь мочился на него… Ему приписали участие в троцкистской организации и шпионаж в пользу сразу четырех стран: Японии, Англии, Франции и Литвы. В стенограммах допросов Мейерхольда фигурируют имена Пастернака, Шостаковича, Олеши и Эренбурга — действующих лиц намечаемого небывалого спектакля.

Да, Хозяин не думал останавливаться и после Ежова. Закончив разгром партии, армии и советской верхушки, он логично задумал нанести последний удар — по культуре. Но массовые истребления были более невозможны — страна истощилась, и Вождь, регулируя Священный огонь, заменял количество качеством. Процесс должен был касаться имен, которые знала вся страна, — чтобы раз и навсегда все поняла позволяющая себе шепотом фрондировать творческая интеллигенция, чтобы затвердила она на веки вечные урок, уже выученный и партией, и армией…

Но видимо, наблюдая за следствием, он усомнился в возможности участия Бабеля, Мейерхольда и прочих в задуманном процессе. Он не мог полагаться на этих странных людей. Например, уже все признавший Бабель 10 октября 1939 года отказывается от своих показаний… И Хозяин понял: эти нервные великие художники опасны, ибо возбудимы и непредсказуемы, на них нельзя положиться!