Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Это разное. Я… я знала, что дороги назад уже не будет, если я пойду с Романовым. И сделала это осознанно. Кто-то ведь должен был поставить жирную точку в этом спектакле, — никогда бы не подумала, что бывает такая улыбка, от которой перехватывает болью горло и глаза пощипывает от подступающих слёз. Но вот она, прямо напротив, на лице моей подруги, чей взгляд как будто невзначай постоянно останавливается на одном из идущих впереди силуэте.

Она сильная. Рита оказалась намного сильнее и жёстче, чем я могла себе предположить, а проявления её чувств — более разрушительными и беспощадными, чем внезапное цунами. Как она готова была любить без границ, так и ненавидеть вплоть до последнего вздоха.

И несмотря на то, что она сделала всё, лишь бы оттолкнуть его от себя, смело обрубила все связывающие их канаты, которые сплелись морскими узлами, теперь, сама того до конца не понимая, отчаянно цеплялась за последнюю целую ниточку, соглашаясь общаться с ним несмотря ни на что. Может быть, ей и удалось поставить одну жирную точку в этой истории, только вместе с двумя бледными предыдущими всё равно получилось загадочное многоточие.

— Вот же бараны, слов нет, — шепнул мне Максим на ухо, когда мы столпились у входа в раздевалку, пропуская уже выходящих из неё учеников. Хоть я и была полностью согласна с подобной характеристикой наших друзей, ответить ничего не успела: его мизинец на один короткий и такой приятный миг зацепился за мой, прежде чем мы вынуждены были разойтись каждый по своим углам.

Могли бы и не расходиться. Могли бы не переглядываться украдкой из-за рядов с чужой верхней одеждой, идти по коридорам и подниматься по лестнице вместе, а не порознь, на безопасном друг от друга расстоянии, могли бы поцеловаться перед тем, как юркнуть по кабинетам, а не довольствоваться одним мимолётным взглядом.

Если бы я не струсила несколько недель назад, а он бы не поддержал мою дурость и не продолжал безмолвно разыгрывать отсутствие между нами отношений. И теперь я сама не знала, а хочется ли ему что-то менять? Может быть, он и сам не собирается придавать публичности тому, что происходит между нами? Может быть, моё импульсивное предложение только поставит нас обоих в крайне неудобное положение?

А в кабинете меня ждало чудо.

Настоящее, живое чудо, которое суетливо раскладывало вещи на нашем столе и поправляло каштановые волосы, собранные в игривый низкий хвост с красивой заколкой. И я, замешкавшись на пороге на доли секунды, ринулась к ней и чуть не сбила с ног, неуклюже обхватила руками и ткнулась носом в плечо.

Наташа не сопротивлялась, только посмотрела на меня растерянно — кажется, совсем не такого приёма она ожидала — а потом аккуратно ввернулась, чтобы наконец обнять меня в ответ своими длинными и худыми руками.

— Мы так по тебе скучали, — честно призналась я, неохотно отлипая от неё и отходя к своей стороне стола. За без малого месяц, что Колесова пропадала со своим Яном, я успела надумать себе таких кошмаров, что еле подавила в себе желание ощупать её руки-ноги и проверить, цела ли она.

— Как оказалось, грипп очень долго и тяжело лечится, — ехидно усмехнулась Натка без тени смущения на лице, — а я ещё подхватила какой-то козлиный.

Насколько мы с Ритой предпочитали всё держать в себе и играть в молчанку, стыдясь своих чувств и слабостей, настолько же Наташа свободно и открыто говорила обо всём, что беспокоило её. Выплёскивала своё негодование, делилась сомнениями, спрашивала совета, впрочем, не всегда вслушиваясь в ответ, — просто избавлялась от накопившегося внутри и сразу успокаивалась, приободрялась и продолжала жить, как и всегда, легко и непринуждённо.

Вот только теперь-то я знала, что на самом деле спрятано под толстым и плотным слоем «легко» и декоративным блестящим напылением «непринуждённо».

— Как там Рита? Я до сих пор ещё без телефона, не смогла ни с кем из вас связаться, — спросила Натка, спрятав взгляд в недра собственной сумки, где очень наигранно что-то искала.

— Она… — я замялась, совершенно не зная, что можно сказать. Нормально? Плохо? Лучше, чем могло быть? Запуталась? Ошибается? — Это в двух словах не расскажешь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Колесова вылезла из своей сумки, посмотрела пронзительно на моё задумчиво-нахмурившееся лицо и решительно сказала:

— Значит, нам всем нужно поговорить.

***

На протяжении первого урока я упорно смотрела в сторону Наташи, всё опасаясь, что её появление мне просто привиделось и она вот-вот развеется в воздухе, как мираж. К счастью, она никуда не исчезла, а у меня появилась возможность досконально изучить подругу, к моему огромному удивлению выглядевшую намного лучше, чем до своего побега. Болезненная отстранённость и нервозность сменились на живость и энергичность, осунувшееся лицо с тёмными кругами под глазами теперь светилось здоровым румянцем, и даже её привычка шептать мне на ухо какие-нибудь шутливые комментарии касаемо учителей и одноклассников тоже вернулась.

Если бы я не знала, где и с кем она провела последние недели, то всерьёз решила бы, что Колесова отдыхала на каком-нибудь элитном курорте, оградив себя от стресса, и спасала истощённый организм свежими фруктами, морским воздухом и мягким климатом.

С одной стороны, я была очень за неё рада, с другой — находилась в некотором смятении и совершенно не понимала, что происходит. А до возможных ответов на мои вопросы нужно было как-то вытерпеть ещё целых два урока, казавшихся как никогда скучными и унылыми.

А вот спустя каких-то несколько минут после звонка на перемену моя жизнь вмиг заиграла яркими красками, а в кровь бурным потоком хлынул адреналин, потому что в наш кабинет бесцеремонно ввалился Максим. Решительный и суровый, с кровожадной ухмылкой на лице, чуть сдвинутыми к переносице бровями и настолько откровенно агрессивной аурой, что почти столкнувшаяся с ним дверях одноклассница резко отшатнулась в сторону с неподдельным испугом.

Он приближался к нам, а я никак не могла выключить доведённый до автоматизма режим влюблённой дуры, из-за которого только что слюнями тетрадь не заливала, жадно ловя каждый его размашистый шаг. Любовалась широким разворотом плеч, красиво подчёркнутым школьной белоснежной рубашкой, чуть взъерошенными на макушке волосами — видимо, совсем недавно он запускал в них ладонь, над чем-то раздумывая, — и даже недовольно скривлёнными пухлыми губами с привкусом кофе, до сих пор слегка ощущавшимся на языке после наших утренних поцелуев.

— Слухи не подвели, — сухо кинул Иванов, остановившись напротив нашего стола и скрестив руки на груди, чем ясно дал понять, ради чего — точнее, кого — пришёл сюда. Я нервно поёрзала на своём стуле, еле заметно тряхнула головой, отгоняя от себя ненужные мысли и образы, только мешающие сконцентрировать внимание на главном.

Кажется, он обещал свернуть Наташе шею за то, что она потащила меня вслед за собой на ту квартирную вечеринку. И слишком наивно надеяться, что ему вдруг захочется сменить гнев на милость, тем более не понаслышке зная о его вспыльчивости.

А я всё равно никак не могла отвести взгляд от тёмно-синего галстука с чуть ослабленным у шеи узлом и треугольным кончиком, призывно болтающимся прямо на уровне моих глаз. Схватиться бы за него, зажать в кулак и медленно потянуть на себя, чтобы Максиму пришлось согнуться, наклониться ко мне ниже, ближе, остаться на таком мизерном расстоянии, с которого хватило бы одного короткого рывка вперёд для нашего поцелуя.

До чего же он хорош! У меня не получалось сдержать собственный восторг и перестать мысленно облизываться на него. А может быть, и не только мысленно — мой самоконтроль скатился к нулю и тело двигалось исключительно по велению заложенных природой рефлексов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Давно не виделись, Иванов, — как ни в чём не бывало отозвалась Натка, то ли правда не осознавая нависшую над ней угрозу, то ли с привычной храбростью предпочитая её игнорировать.

— Да уж, давненько, — согласно кивнул он и усмехнулся, оценив её выдержку. Со стороны ничего не предвещало беды: у него и раньше случались внезапные периоды ненависти ко всем живым существам в радиусе километра, когда надменность и самовлюблённость тянулись за ним стойким шлейфом, перебивая даже аромат одеколона. Только я слишком хорошо знала этот кошачий взгляд с лёгким прищуром, увидев который стоило затихнуть, испуганно сжаться и постараться максимально слиться с окружающей средой, а лучше — развернуться и бежать, что есть силы.