САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Герман Дейс

 А однажды к пьющим по какому-то очень важному поводу сводному составу известно кого примостился один коробейник. Он торговал всякой отравой от всяких вредителей, представился сотрудником местной санэпидемстанции, а сверхурочную работу в виде коммивояжера на близкие дистанции объяснил тем, что последние полгода получает зарплату натурой.

 «Это понятно, - соглашались деревенские, - покажи товар-то!»

 «Да с нашим удовольствием!» - суетился подогретый коробейник.

 Константин Матвеевич, заслышав о специфике деятельности очередного гостя компании пьющих односельчан, решил проявить интерес и подошёл к известной будке.

 «О, какие люди! – запел добряк Мишка. – А ну-ка, штрафную!»

 «Нет», - твёрдо возразил Сакуров.

 «Молодец, Константин!» - не очень твёрдо одобрил Варфаламеев.

 «Вот тута от колорада полный набор, - выкладывал в это время свой товар догнавшийся на халяву коммивояжёр, - а вот тута от прочих грызунов с тараканами. Средства всё сертифицированные, у каждого отмечен срок годности, а также имеется паспорт с гарантией качества…»

 «Что ты всё врешь, падла! – первым (впрочем, как и всегда в подобных случаях) стал заводиться Семёныч. – Да эта отрава от колорада даже не пахнет ни чем…»

 Семёныч, понюхав открытый пузырёк с какой-то жидкостью, пробовал её на вкус и сплёвывал.

 «…И вкус у неё даже ничем не горчит, так какая это на хрен отрава?!» - шёл на обострение конфликта одноглазый ветеран столичного таксопрома и оглядывался на собутыльников.

 «Да, брат, галантерея-то твоя с гнильцой, - подзуживал Семёныча Мишка, обращаясь таки к продавцу. – А ну-тко, покажь чего от крыс, а то у меня их тьма-а…»

 Сакуров видел, что Мишке отрава от крыс нужна не больше, чем им самим, и пристаёт он к коробейнику потому, что уже прояснил мнимого сотрудника санэпидемстанции и заранее предвкушает потеху.

 «Да, чистой воды аферюга», - мысленно соглашался с Мишкой Сакуров и хотел уйти, но не ушёл, а стал свидетелем вышеупомянутой потехи.

 «Да чево это с гнильцой? – хорохорился коробейник. – А что до крыс, до будьте любезны…»

 С этими словами отмороженный представитель первой волны новых русских коммерсантов доставал рукодельный пакет и показывал желающим какую-то труху, похожую на сгнившие остатки внутренностей обычного пенька.

 «Дик, Дик, поди сюды, - звал Мишка, обмакивая нехилый кус сала в вышеозначенной трухе, - на-ка, родной, поешь…»

 И, пока истекающий голодной слюной Дик заглатывал аппетитный кус, а Мироныч убивался по поводу нецелевого расхода такого ценного продукта, как сало, Мишка хватал Дика за ошейник и привязывал к спинке кровати, на которой сидел.

 «Всё, кранты собачке», - убеждённо заявлял коммивояжер и начинал потихоньку рассовывать товар по карманам.

 «Через какое время кранты?» - ставил вопрос ребром коварный Мишка.

 «Ну, с месяцок ещё помучается», - сообщал аферюга и норовил покинуть будку.

 «Куды!??» - рычал Семёныч, надевал специальные мотоциклетные очки и первый набрасывался на коробейника.

 Эти очки Семёныч держал на случай похожих потех после того, как во время одной из предыдущих потерял свой драгоценный глаз. На поиски глаза ушло пять литров водки и три дня. Теперь Семёныч за глаз не боялся, потому что мотоциклетные очки держались на специальной резинке, а очко со стороны драгоценного глаза было в натуре заколочено железом.

 «Бей его, робяты!» - заливисто голосил Мишка, до этого радушно потчевавший дорогого гостя.

 «Ладно, я пошёл, - бросал на прощание Сакуров и натыкался на добряка Варфаламеева, каковой добряк участие в потехе не принимал. – По случаю какого праздника застолье?» - машинально спрашивал Сакуров и махал в сторону зачинавшейся свалки.

 «Да это Витька грибы продал одной дачнице», - не очень внятно объяснял бывший лётный штурман.

 «Не понял!» - в натуре удивлялся Сакуров, даже близко не представлявший проставляющегося Витьку.

 Варфаламеев закуривал и терпеливо объяснял.

 И прорисовывалась следующая пасторальная картина с индустриальными фрагментами в виде отдыхающего на косогоре после трудового полдня Витьки и буксующей у её подножья новомодной иномарки с какой-то столичной барыней. Данная барыня буксовала-буксовала, материлась-материлась и таки дождалась, когда к её иномарке спустится Витька. И, когда барыня попросила Витьку подтолкнуть машину за пол-литра водка, Витька согласился. Но за две, и не подтолкнуть, а сбегать в деревню за трактором. Барыня согласилась, но водку отдать пообещала только после отбуксировки её иномарки с помощью обещанного трактора.

 Витька и клялся, и божился, и бил себя кулаком в грудь, - всё тщетно: барыня оказалась ещё тот кремень, об который не одна московская рэкета зубы обломала.

 В общем, пошёл Витька за трактором сухой, как водобоязненная собака в разгар нового мышления (90). А по пути наткнулся на выводок ранних свинушек. Свинушки Витька рвать не стал, но место приметил. Затем, когда Витька приехал за барыней на тракторе, он намекнул ей о некоем грибном месте, за которое просил ещё две пол-литры. Барыня за возможность полакомиться ранними грибками ухватилась, но и следующие пол-литры пообещала отдать только тогда, когда она их, грибки, обнаружит.

 Короче говоря.

 Барыня оказалась дальней роднёй Мишки. И обещанную водку, ровно четыре бутылки, Витьке принёс Мишка. Затем он пинками загнал напарника в телегу и повёз на работу, предварительно пригрозив, что если Витька зажмёт водку дальней Мишкиной родственницы, то Мишка Витьку уволит на хрен. Тем более что жену Витьки, бывшего зоотехника и бывшего начальника Мишки, уже на хрен уволили. В смысле, не буквально на хрен, а в виду стремительных демократических перемен и не менее стремительного сокращения поголовья крупного рогатого скота.

 «Ничего себе история», - подытожил услышанное Сакуров и отправился домой. Вернее, в сарай, где начали подавать голос ещё не обедавшие свиньи.

 Вообще то, строго говоря, ни односельчане, ни пастухи, ни все они вместе просто так, как сильно уважающие себя люди, не пили. Но строго придерживаясь двух календарей, православного и советского.

 Что касается первого, то на него пошла мода ещё в разгар перестройки и плюрализма мнений, когда последние разделились в пользу таки почитания забытых традиций в виде крещения новорожденных младенцев и прощения грехов ближним своим во время Святой Пасхи.

 Дальше – больше.

 На дворе замаячила кооперация с индивидуальной трудовой деятельностью, разные ловкие люди стали налаживать частную полиграфию и в свет вышли первые отечественные со знаком качества порнографические журналы и православные с картинками календари. А так как с зелёным змием страна всё ещё боролась, и от этого пить хотелось ещё больше, то обратно обращённые, но всё ещё советские интеллигенты, ударились в келейное пьянство по поводу любых праздников, изобиловавших – особенно в летнее время – в православном календаре. А так как советский народ всегда брал пример со своей законнорождённой интеллигенции, то мода на празднование всяких экзотических событий православной церкви, помимо Пасхи, Троицы и Покрова Божьей матери, дошла и до него.