Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

Промысел лисиц бывает осенью и зимою, т. е. в то время, когда лисицы бывают выходны, т. е. получат новую и полную шерсть. Начало промысла бывает обыкновенно с 5 октября и продолжается до тех пор, пока не выпадет снег.

Когда слишком велики бывают снега, то становят кляпцы и в снег, что называется промышлять сугробами, но здесь не утаивают снур, а к концу его прикрепляют наживку, т. е. кусок китовины или мяса. Впрочем, промысел этот бывает очень неудачен, потому что только самая неопытная и умирающая с голоду лисица захочет поживиться даровщиною; а старая, даже и при голоде, не коснется наживки.

Обыкновенный промышленник может управиться с 10 кляпцами, а более деятельный и гораздо с большим числом.

О средствах к умножению лисиц сказано выше (Час. I.).

Песец есть того же рода, что и лисица, но отличается от нее шерстью и величиной; они меньше лисиц. По цвету шерсти, песцы разделяются на два рода: голубых и белых. Песцы водятся только на островах Прибылова и преимущественно из них — на острове Св. Георгия, где их так много, что на таком малом пространстве, как остров Св. Георгия, каждогодно промышляют их до 1500. Говорят, что, при открытии островов Прибылова, на них были одни только голубые песцы и отличной доброты по шерсти; потом, в какую-то одну зиму, принесло на льдах белых песцов, которые скоро расплодились и, составя новую породу, начали портить породу голубых песцов, так что ныне шерсть голубых песцов уже не стоит названия голубых, и их можно ныне называть дымчатыми.

Песец так же хитер, как и лисица, и, как рассказывают промышленники, едва ли не сметливее ее. Они так иногда бывают смелы, что отнимаюсь, напр. мясо из рук женщины, когда она моет; и почти нисколько не боятся угроз ее.

Песцов промышляют различным образом: на ружье, кляпцами, кулемками и усами. Первые два способа уже известны. Кулемкою называют ловушку, похожую на маленький шалаш, с трех сторон загороженный кольями, а сверху, вместо крыши, кладется бревно или доска с тяжестью, поддерживаемая небольшими палочками-насторожками; внутрь шалаша кладут наживку, т. е. мясо сивучье. Лишь только песец всунет голову внутрь ловушки и начнет трогать мясо, как тотчас обрушится на него вся крыша и придавит его.

Промысел усами весьма прост: берут длинный прут, сделанный из китового уса, на одном конце которого нарезаны зазубрины или просто конец расколоть; и, подойдя к норе песца, вкладывают его в нору и, ощупав песца, начинают вертеть им коловратно. Конец прута, который прикасается к песцу, сначала ввивается в шерсть его, а потом и в кожу; и когда промышленник почувствует, что прут утвердился крепко в песце, вытаскивает его и убивает.

Нюняк, или дикобраз, имеет на коже своей между шерстью, и особенно на хвосте, маленькие щетинистые иглы, с едва приметными зазубринами на верхнем конце; иглы эти заключаются еще в трубочке такого же свойства, как и перья у птицы. Иглы у нюняка суть то же, что стрелы у дикаря. При нападении на него неприятеля он защищается ими, одни ощетиня на спине, а другими — кидая с хвоста. Иглы его весьма опасны и вредны. Лишь только игла коснется тела неприятеля, то уже не выйдет назад, держась в нем зазубринкой, и входит далее. Нюняк бегает весьма небыстро; но, при такой, по-видимому слабой, защите, он не боится ни медведя, ни волка. Нюняки водятся на Аляксе.

Всех прочих земляных зверей и животных весьма немного, кроме мышей, которых почти по всем островам великое множество.

II. Земноводные

Земноводными или водоземными, как известно, называют тех животных, кои имеют способность жить, или, сказать правильнее, долго быть в воде. Из рода сих животных здесь водятся: бобры морские[138], выдры, коты морские (на островах Прибылова), сивучи, тюлени и моржи. Все сии породы принадлежат к классу млекопитающих четвероногих; все они вооружены крепкими зубами и в особенности сивучи. Самые большие из них — моржи, меньшие — выдры; сильнейшие — сивучи; а более смышленые — бобры. Бобры и выдры имеют короткие лапы, похожие на волчьи; а у всех прочих вместо ног — ласты, т. е. впереди лапы, вроде плавательных рыбьих перьев, или как бы короткие человеческие руки, с пятью длинными пальцами; назади — лопасти, также с пятью длинными пальцами, но похожие более на ноги, чем на руки; пальцы тех и других ластов между собою связаны и одеты толстою кожею, сверху мягкою, а снизу жесткою и шероховатою; на нижней половине ластов есть нечто вроде ногтей.

Кожа на всех водоземных неплотно приросла к мясу — как, например, у лошади; но подвижная, т. е. кожа на них как бы не их собственная, — но другого зверя, надетая на время. Особенно это видно на морже, у которого она слишком велика и совсем не по пропорции тела, так что кости ластов его до самой лопасти одеты ею.

У первых трех родов, как то: у бобра, выдры и кота, кожа покрыта шерстью, подсаженною пухом; а у последних — одною только грубою и жесткою шерстью.

Строение тела, или наружная форма стана, у всех их почти совершенно одинакова, особенно у четырех последних родов; кто видал тюленя, тот может составить себе понятие и о прочих. С первого взгляда видно, что тело их приспособлено более к тому, чтобы плавать в воде, а не ходить по земле: стан тела, начиная от груди и до хвоста, весьма похож на рыбий; их ноги, или ласты, способны только для плавания в воде, а не для хождения по земле; — и оттого животные эти на суше бывают только на берегах и скоро ходить не могут; но при всем том, все они, без атмосферического воздуха, долго в воде пробыть не могут; например бобр, в случае нападения на него неприятелей, уходит в воду и скрывается с поверхности моря; но, и в самую первую понырку, он может пробыть в воде не более 20 минут; во вторую — менее, а потом еще менее и менее, так что напоследок он не пробудет и полминуты.

Зрение у всех их приспособлено к тому, чтобы видеть лучше в воде; и потому оно у них слабо, и чем яснее погода, тем они хуже видят на суше. Но зато обоняние их очень хорошо. Части тела, свойственные самцам (penis), у всех костяные, обтянутые кожею.

Все эти животные питаются только рыбой и раковинами. Они родятся на суше, а не на воде, и после рождения не вдруг получают совершенство