Ночной карнавал - Елена Крюкова

Мадлен не замечала, что в пылу потрясений они говорили на языке Рус.

И Хлыбов тоже не замечал этого.

— Тебе не о чем беспокоиться. Я не опасна для тебя. Ты здесь служишь звонарем?

Он выпустил веревки из рук. Колокола еще долго гудели, отзванивая, утихая.

Мадлен поглядела себе под ноги и чуть не вскрикнула. Далеко, глубоко под ними, на дне пропасти собора, еле просматриваемой глазом, в пыли, в столбах лунного света, просачивающегося через отверстия и окна под крышей Нострадам, виднелись скамьи, статуи в нишах, картины на стенах. Все виделось крошечным, игрушечным. Колодец высоты был велик. Мадлен и звонарь стояли на досках под самой крышей собора.

— Да. Бог миловал. Бог не оставил меня. Я потерял родину. Я потерял армию. Я потерял жену, детей… все. Как Иов. Но Бог не покинул меня. Видишь, я спасся. Еще и славу Богу пою.

— Ты очень силен. Как тебе удалось разорвать мои цепи?

— Как только я понял, что это не просто забава в ночном клубе. Я как обезумел. Сила, выше меня, скрутила меня. И я озверел. Я стал весь как чугунный. Пальцы железные. Язык онемел. Я превратился в колокол без языка. И я должен был разорвать на тебе все путы, чтобы заговорить снова. Если бы я этого не сделал, я бы умер. Кто ты?

Он понял. Зажал себе рот рукой.

— Ты знаешь… мой язык?!..

— Я оттуда. Я из Рус. Я сама не знала этого. Узнала случайно. Меня убили. И воскресили. Один человек. А два человека охотятся на нас. На меня и на него. Они убьют нас. Я знаю. Но я хочу, чтобы вместе. Если они не убьют нас, если мы спасемся и убежим, мы вернемся в Рус.

— Там тебя тоже убьют. И его. Там убивают всех, кто возвращается отсюда. Ты не представляешь, что там делается сейчас. Я знаю. Я.

— А кто ты, генерал?.. Звонарь?..

— Я люблю колокола. Они дают мне силу жить. Я… в семнадцать лет уже командовал войсками… но все это вранье… видимость… На самом деле… я привезен сюда мальчишкой. Уродом… У меня нет четырех ребер и одной ноги… видишь?!.. — Он протянул ей ногу, задрал штанину. Мадлен с ужасом увидела черную кожу протеза. — Я изрезан вдоль и поперек… Меня хотели закопать в землю живьем… но я выцарапался из-под земли, выкопал ход ногтями… прогрыз в земле дырку… и сбежал, и меня поймали, и травили собаками, и вместе со свитой Анны Ярославны, Великой княгини, вышедшей замуж за короля Пари, великой королевы Эроп, меня привезли сюда в обозе… через всю Эроп ехали мы… намучались!.. Голодали… припасы кончились… мы стреляли в лесах Богемии дичь… мы ловили в селах Силезии и Эльзаса кошек, собак… ели… пили воду из ручьев, из луж… из грязных рек… а королева Анна так любила меня!.. так любила… Все просила: сыграй, Павлушка, на колоколах мне колыбельную!.. спи, дитя мое, усни, угомон тебя возьми… И я играл ей колыбельную, вызванивал… и веревки обрывались, и колокола падали на каменные плиты…

Он задыхался, нес околесицу. Мадлен провела рукой по его потному лбу.

— Ты настрадался, замучался. Отдохни. И Анна Ярославна просит тебя о том же. Ляг здесь, на доски. Усни. Я укрою тебя мешком.

Около ларей, стоявших у стены, лежали мешки и рогожи. Генерал-звонарь лег на желтые мостки досок, зависших в головокружительной высоте под крышей собора. Мадлен укрыла его холстиной. Села рядом с ним, с сумасшедшим.

— Хочешь, я спою тебе колыбельную?..

Не дожидаясь его ответа, запела:

— Спи, дитя, спи-усни… сладкий сон к себе мани… В няньки я тебе взяла… месяц, Солнце и орла…

Перед ее глазами встал орел, вытатуированный на груди мальчонки, которого она хотела спасти в ночном клубе. Дрожи прошла по ее телу.

Она продолжала петь; звонарь закрыл глаза, прерывисто вздохнул.

Господи, дай Ты ему сил. Генерал, где твоя армия?! Нет армии. Где жизнь твоя?! Чужою жизнью ты живешь.

— Тебя никто не тронет здесь, девушка, — бормотал Хлыбов, засыпая. — Тебя никто не посмеет тронуть здесь. Твои убийцы… дураки. Это с древних времен убежище, мой Нострадам. Если ты сам убил и сам преступник — скройся здесь, и тебя никто не осудит. Слышишь, народ кричит?!.. тысячи голосов, тысячи призраков… кричит: «Убежище! Убежище!..» Я спас тебя… я тебя спас… спаси и ты меня… не выдавай… я хожу по Пари везде… в кафе, в галереи, в ночные клубы… я не могу без народа… я томлюсь без людей… я неизвестен… никто не знает, кто я и где я… Девочка из Рус… ты не забудешь о том, что я тебя спас?!.. я, прислужник Анны, королевы… только не давай меня им в руки опять… а то они вырежут у меня на груди и на спине орла… и месяц… и звезду… и похожий на месяц изогнутый серп… и еще… еще…

Он спал. Мадлен огляделась. Ночь лезла из всех углов. Чудища глядели из ниш. Она бредит. Она спит. Она укусила себя за запястье. Кровь. Явь. Все есть сон, и все есть явь; их невозможно различить. Скорей отсюда! Сможет ли она бежать?! Ожоги… Она захромала к краю деревянного настила, заглянула вниз с хоров.

Голова ее закружилась. Ее замутило. Высота. Страшная высота. Ей не спуститься одной, со ступнями и ладонями в волдырях.

И все же, Мадлен, представь, что ты Ангел.

Что ты летишь и паришь.

И у тебя есть крылья. Легкие, нежные, сильные крылья.

Давай, расправь их. Раскинь широко. Ну!

Она зажмурилась. Боль в обожженных руках и ногах — к черту ее. Вниз, вниз — цепляясь за выступы досок, за сочленения занозистого дерева, за распилы и балки. Нашаривая носком, пяткой деревянный скос. Впиваясь локтем в случайную щель. Ища ступеньку. Площадку. Перекрестье. Вниз. Вниз. Только не открывай глаза. Не смотри вниз. Иначе ты упадешь. Ты разобьешь голову. Тебе еще нужна твоя голова. Она нужна Князю. Она нужна твоим будущим детям. И они не будут жить в Эроп. Они будут жить в Рус. Дура! Тебе же сказано, что в Рус их все равно убьют! Рядом со мной не убьют. Я сумею побороться за своих детей. И Князь не даст нас погубить.

А где был твой Князь, когда тебя привязывали к столбу, чтобы сжечь?!

Тише. Не вскрикивай. Лучше наступи сюда… вот здесь крестовина. Держись! Не падай. Сумасшедший звонарь спит. Она не скажет ни графу, ни барону о Хлыбове. Она утаит его. Так же, как он утаился один — от целого Пари. За его голову много дадут. О Мадлен, всегда хотевшая свободы, всегда желавшая быть богатой, счастливой и владетельной. Нищая девочка, досыта выкупанная в грязи, под завязки закормленная страхом и насилием. Пускай кто-нибудь другой проедает твои деньги. Катается, как сыр, в твоем масле. Только не ты сама.

Иначе тебя не станет.

А надо, чтобы ты была. Покуда Бог не возьмет тебя сам.

Вот. Вот. Совсем скоро. Она нашарила ногой холодную каменную плиту. Пол. Камень. Она внизу. Она спустилась сама. Одна. Без помощи. Браво, девчонка. Ожоги побаливают?! Ерунда. В особняке есть масло. Сорок сортов масла в холодильных шкафах. Она вернется в особняк?! А куда ж ей еще возвращаться. Здесь убежище, а там прибежище. О, какие большие, белые свечи у картины, погруженной во тьму. Они не горят. Их освещает Луна. На весь храм слышен храп Хлыбова. Он счастлив. Он звонит в колокола и сходит с ума. Что, если зажечь свечи?! В честь Богородицы. У нее нет огня. Нечем прикоснуться к фитилям. Дыханием?! Она наклонилась. В длинной чугунной жаровне, стоящей у подножья огромного канделябра, она увидела коробку спичек. И вы не боитесь, кюре, что прихожане подожгут храм?! Люди Эроп сознательные. Послушные. Благонадежные. Они никогда не совершат ничего преступного. Только человек Рус… сумасшедший…