Сорок пять - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обладатель белого пера принялся с явным нетерпением крутить ус.
Обладатель красного пера сделал удивленную мину; затем он снова бросил взгляд на таинственный дом.
Тогда белое перо двинулось вперед, чтобы перейти Рубикон, но красное перо уже повернуло назад, и прогулка возобновилась в противоположных направлениях.
В продолжение каких-нибудь пяти минут можно было думать, что оба они встретятся у антиподов; но вскоре они одновременно повернули вспять, с тем же безошибочным чутьем и с той же точностью, что и в первый раз.
Подобно двум тучам, гонимым в одной и той же небесной сфере противными ветрами и мчащимся друг на друга вслед за своими зоркими разведчиками – оторвавшимися от них темными клочьями, оба противника на сей раз встретились лицом к лицу, твердо решив скорее тяжко оскорбить друг друга, нежели отступить хотя бы на один шаг.
Более порывистый, по всей вероятности, чем тот, кто шел ему навстречу, обладатель белого пера не остановился у канавы, как в те разы, а перепрыгнул ее и заставил отпрянуть противника; тот, застигнутый врасплох и несвободный в движениях – обеими руками он придерживал плащ, с трудом удержался на ногах.
– Что же это такое, сударь, – воскликнул кавалер с красным пером, – вы с ума сошли или намерены оскорбить меня?
– Сударь, я намерен дать вам понять, что вы изрядно мешаете мне; мне даже показалось, что вы и сами это заметили без моих слов!
– Нисколько, сударь, ибо я поставил себе за правило никогда не видеть того, на что я не хочу смотреть!
– Есть, однако, предметы, на которые, надеюсь, вы внимательно посмотрите, если они засверкают перед вашими глазами!
Сочетая слово с делом, обладатель белого пера сбросил плащ и выхватил шпагу, блеснувшую при свете луны, в ту минуту выглянувшей из-за туч.
Кавалер с красным пером не шелохнулся.
– Можно подумать, сударь, – заявил он, передернув плечами, – что вы никогда не вынимали шпагу из ножен: уж очень вы торопитесь обнажить ее против человека, который не обороняется.
– Нет, но надеюсь, будет обороняться.
Обладатель красного пера улыбнулся с невозмутимым видом, что еще более разъярило его противника.
– Из-за чего весь этот шум? Какое вы имеете право мешать мне гулять по улице?
– А почему вы гуляете именно по этой улице?
– Черт возьми! Ну и вопрос! Потому что так мне угодно!
– Ах!.. Так вам угодно?
– Несомненно. Вы-то гуляете по ней! Одному вам, что ли, дозволено гранить мостовую улицы Бюсси?
– Дозволено или не дозволено, а вас это не касается.
– Вы ошибаетесь, меня это очень даже касается. Я верноподданный его величества и ни за что не хотел бы нарушить его волю.
– Да вы, кажется, смеетесь надо мной!
– А хотя бы и так! Вы-то угрожаете мне?
– Гром и молния! Я вам заявляю, сударь, что вы мне мешаете, и если вы не удалитесь, я сумею насильно заставить вас уйти!
– Ого-го, сударь! Это мы еще посмотрим!
– Черт подери! Я ведь битый час твержу вам: смотрите!
– Сударь, у меня в этих местах некое сугубо личное дело. Теперь вы предупреждены. Если вы непременно этого хотите, я охотно сражусь с вами на шпагах, но я не уйду.
– Сударь, – заявил кавалер с белым пером, рассекая шпагой воздух и вплотную сдвигая ноги, как человек, готовый стать в оборонительную позицию, – сударь, я – граф Анри дю Бушаж, я брат герцога Жуаез; в последний раз спрашиваю вас, согласны ли вы уступить мне первенство и удалиться?
– Сударь, – ответил кавалер с красным пером, – я виконт Эрнотон де Карменж; вы нисколько мне не мешаете, и я ничего не имею против того, чтобы вы остались.
Дю Бушаж подумал минуту-другую и вложил шпагу в ножны, сказав:
– Извините меня, сударь, – я влюблен и по этой причине наполовину потерял рассудок.
– Я тоже влюблен, – ответил Эрнотон, – но из-за этого отнюдь не считаю себя сумасшедшим.
Анри побледнел.
– Вы влюблены?
– Да, сударь.
– И вы признаетесь в этом?
– С каких пор на это наложен запрет?
– Влюблены в особу, находящуюся на этой улице?
– В настоящую минуту – да.
– Ради бога, сударь, – скажите мне, кого вы любите?
– О! Господин дю Бушаж, вы задали мне этот вопрос, не подумав; вы отлично знаете, что дворянин не может открыть тайну, принадлежащую ему лишь наполовину.
– Верно! Простите, господин де Карменж, – право же, нет человека несчастнее меня на этом свете!
В этих немногих словах, сказанных молодым человеком, было столько подлинного горя и отчаяния, что Эрнотон был глубоко растроган ими.
– О боже! Я понимаю, – сказал он, – вы боитесь, как бы мы не оказались соперниками.
– Да, я боюсь этого.
– Ну, что ж, – продолжал Эрнотон. – Ну, что ж, сударь, я буду с вами откровенен.
Жуаез побледнел и провел рукой по лбу.
– Мне, – продолжал Эрнотон, – назначено свидание.
– Вам назначено свидание?
– Да, самым надлежащим образом.
– На этой улице?
– На этой улице.
– Письменно?
– Да – и очень красивым почерком.
– Женским?
– Нет – мужским.
– Мужским! Что вы хотите этим сказать?
– То, что я сказал, – ничего другого. Свидание мне назначила женщина, но записку писал мужчина; это не столь таинственно, но более изысканно; по всей вероятности, у дамы есть секретарь.
– А! – воскликнул Анри, – доскажите, сударь, ради бога, доскажите.
– Вы так просите меня, сударь, что я не могу вам отказать. Итак, я сообщу вам содержание записки.
– Я слушаю.
– Вы увидите, совпадет ли оно с текстом вашей.
– Довольно, сударь, умоляю вас! Мне не назначали свидания, не присылали записки.
Эрнотон вынул из своего кошелька листочек бумаги.
– Вот эта записка, сударь, – сказал он, – мне трудно было бы прочесть вам ее в такую темную ночь, но она коротка, и я помню ее наизусть; вы верите, что я вас не обману?
– Вполне верю!
– Итак, вот что в ней сказано:
«Мосье Эрнотон, мой секретарь уполномочен мною передать вам, что мне очень хочется побеседовать с вами часок; ваши заслуги тронули меня».
– Так здесь сказано?
– Честное слово, да, сударь, эта фраза даже подчеркнута. Я пропускаю следующую, чересчур уж лестную.
– И вас ждут?
– Вернее сказать – я жду, – как видите.
– Стало быть, вам должны открыть дверь?
– Нет, должны три раза свистнуть из окна.
Весь дрожа, Анри положил свою руку на руку Эрнотона и, другой рукой указывая на таинственный дом, спросил: