Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

По отношению к своему сочинительству Лавкрафт чувствовал вину даже еще больше. Он стыдился большинства из того, что написал на третьем десятке. Он хотел бы писать реалистичную прозу ради денег, но не мог. Рассказы с действием были популярны, но не были настоящим искусством, поэтому и журналы вроде «Аргоси» никогда не смогли бы «стать рынком для меня». Он считал себя слишком старым, чтобы стать таким же разносторонним, как Дерлет. В действительности же Лавкрафт мог писать превосходные приключенческие повести с действием, но он убедил себя, что все подобные произведения суть «дешевый и низкопробный хлам» и что единственная литература, относящаяся к какому-либо настоящему «искусству», зависит от атмосферы.

Он все еще проповедовал лишенный юмора, «искусство-ради-искусства» взгляд на литературу: «помнить о читателе — совершенно фатально» для истинного искусства. «Искусство требует, чтобы автор писал о том, что находится в его душе, не больше и не меньше». И: «…все эксцентричное по существу безвкусно, притворно и крайне противоположно подлинно сверхъестественному».

Дерлет посоветовал Дж. Вернону Ши, молодому корреспонденту, приобрести сексуальный опыт, чтобы оживить свое сочинительство. Лавкрафт же уверял Ши, что, напротив, для писательства подобный опыт не требуется. «В самом деле, я не вижу какой-либо разницы между работами, что я написал до свадьбы, и теми, что написал за супружеский период…» Возможно, это говорит больше о браке Лавкрафта, нежели о ремесле литератора.

Однако Лавкрафт тщательно различал свое отношение к сексу в жизни и в литературе: «Я отношусь с отвращением ко всем сексуальным ненормальностям в самой жизни»[525], но его отнюдь не возмущало их реалистичное изображение в искусстве. Это действительно было переменой с тех дней, когда он критиковал Кука за публикацию того рассказа о натурщице.

Лавкрафт интересовался акцентами и диалектами. Он годами обсуждал их региональные разновидности в письмах мисс Толдридж и Ши. Но его знания оставались поверхностными. Очевидно, он никогда не читал доступных тогда хороших книг по фонетике английского языка — таких как Джона С. Кеньона и Джорджа Ф. Крэппа. Так, он неверно называл общепринятое американское конечное и предконсонантное «г» (как в слове «farmer») «вибрирующим „г“». Он выражал распространенную ошибку, что ораторы с пролетарским Нью-йоркским диалектом переставляют звуки «ег» и «oi», произнося «Ernest Boyd» («Эрнст Бойд») как «Oinest Bird» («Ойнст Берд»)[526]. (В действительности они имели склонность использовать в обоих словах единый промежуточный звук, между «oi» и «еr».)

В 1925 году Райт отверг рассказ Лавкрафта «В склепе» как слишком страшный. Летом 1931 года Дерлет убедил Лавкрафта позволить ему перепечатать этот рассказ, рукопись которого совсем истрепалась. Лавкрафт, поблагодарив Дерлета, заметил, что, поскольку от рассказа отказались уже три редактора, «я сомневаюсь, что будет много проку от того, чтобы снова послать его Райту, — ненавижу опошление, заключающееся в постоянной мелочной торговле»[527]. Дерлет, однако, все равно отослал «В склепе» Райту. В октябре тот купил его за пятьдесят пять долларов.

Продажа ободрила Лавкрафта на написание нового рассказа. В качестве эксперимента он начал его в стиле, совершенно отличном от своего обычного.

Он начинал три раза, но каждый раз увязал в трудностях. В ноябре он забросил эксперименты и написал рассказ в своем обычном стиле. Он был назван «Тень над Иннсмутом», и его объем достиг двадцати шести тысяч слов. Сочетающий элементы нескольких предыдущих работ, он не является лучшим лавкрафтовским произведением, но все же — несмотря на промах Лавкрафта с размещением кульминации в его середине — это достойный и возбуждающий рассказ, основной в Мифе Ктулху.

Рассказчик — студент колледжа, который, совершенно в лавкрафтовском духе, отмечает «свое совершеннолетие поездкой по Новой Англии — осмотром достопримечательностей и старины, а также генеалогическими исследованиями, — запланировав добраться прямо из древнего Ньюберипорта до Аркхэма, откуда произошла семья моей матери. У меня не было автомобиля, и я путешествовал поездом, трамваем и автобусом, всегда выбирая самый дешевый из возможных маршрутов»[528].

Экономия заводит его в ветшающий порт Иннсмут, о котором ходят зловещие слухи. Иннсмутцы ведут свой род от капитана Марша, который в сороковых годах девятнадцатого века привез с острова в южных морях странную жену. Они обладают рыбоподобной «иннсмутской внешностью», характеризующейся покатым лбом, срезанным подбородком, выпученными глазами и чешуйчатой кожей.

Рассказчик останавливается в замызганной гостинице «Гилман Хаус» и находит одного из немногих местных жителей, не относящегося к Ним. Это девяностолетний пьяница, который после потчевания виски рассказывает легенду об Оубеде Марше.

Бесстрашный капитан, судя по всему, обнаружил некий остров, жители которого получают рыбу и золото в обмен на человеческие жертвоприношения расе водных человекообразных существ, любимцев Ктулху. Жители моря скрестились с островитянами. Их отпрыски начинают жизнь совсем как люди, но затем приобретают рыбоподобную внешность морских жителей. Со временем они возвращаются в море, где живут уже вечность. Жена Марша была одним из этих гибридов.

Рассказчик вызывает подозрения у местных жителей, и они пытаются ворваться в его комнату в гостинице. Он вылезает из окна, и далее на протяжении нескольких страниц следует искусное повествование о бегстве и погоне, вопреки убеждению Лавкрафта в своей неспособности писать о действиях. Рассказчику удается сбежать — хотя, будучи лавкрафтовским героем, при виде чего-то ужасающего он падает в обморок подобно героине викторианского романа. Но затем, в процессе своих генеалогических исследований, он узнает, что тоже является Маршем…

Сам Лавкрафт был низкого мнения о рассказе: «Я не думаю, что многого добился этим экспериментом. Результат, объемом в шестьдесят восемь страниц, имеет все те же недостатки, о которых я сокрушаюсь, — особенно в отношении стиля, куда вопреки всем предосторожностям прокрались избитые фразы. Обращение к любому другому стилю было подобно работе на иностранном языке — поэтому я остался ни с чем… Нет — я не намерен предлагать „Тень над Иннсмутом“ для публикации, потому что у него нет никаких шансов на принятие. Возможно, я буду использовать его в качестве карьера для разработки»[529].

Дерлет вызвался напечатать рассказ, а когда его предложение было отклонено, раздразнил Лавкрафта так, что тот напечатал его сам. Он отослал Дерлету машинописную копию, назвав рассказ «моя собственная многословная и сомнительная лебединая песня… нечто вроде величественного финала моего нынешнего прозаичного периода».