Колесо страха - Абрахам Меррит

Теперь он казался облаком дыма, принесенного ветром затем это облако рассеялось и исчезло!

Кентон услышал гул множества голосов, приглушенный, смутный. Он прислушался. Голоса доносились не их коридора. Казалось, они проходят сквозь плиту бледного камня. Он прижал к ней ухо. Звуки теперь слышались отчетливее, но слова он по–прежнему не мог разобрать. Должно быть, камень здесь очень тонок, подумал он, если через него можно слышать. Справа он увидел небольшой рычажок. Нажал на него.

Туманный светлый диск в три фута шириной появился в камне. Он ослепительно сверкнул; казалось, в камне просверлили дыру. На месте диска теперь было круглое окно. В нем виднелись силуэты женщины и двух мужчин. Голоса их доносились теперь так ясно, будто они стояли рядом. Слышался также гул толпы. Кентон отпрянул, боясь, что его увидят. Поставил рычаг в прежнее положение. Диск померк. Голоса почти стихли. Он снова смотрел на гладкий бледный камень.

Медленно он снова опустил рычаг, снова смотрел, как в сплошном камне появляется отверстие, увидел головы. Свободная рука его прижималась к стене рядом с диском; теперь он просунул ее прямо в диск. И коснулся холодного камня. То, что глазу казалось отверстием, оставалось на ощупь гладким камнем.

Он понял: это какое‑то изобретение колдунов, жрецов. Приспособление, позволяющее им подсматривать, подслушивать, стоя в келье. Какие‑то знания особенностей света, еще неизвестные науке мира Кентона, какие‑то вибрации, делающие камень прозрачным изнутри, но не снаружи. Камень пропускал не только свет, но и звук!

Держа руку на рычаге, Кентон смотрел на людей, стоявших рядом и не подозревавших о его присутствии.

20. ПЕРЕД АЛТАРЕМ БЕЛА

Туман поднялся. Грозовые тучи прижимались к вершине Храма Семи Зон. Перед Кентоном был обширный двор храма, вымощенный большими восьмиугольными плитами белого и черного мрамора. Двор окружали широким полукругом стройные колонны, похожие на волшебный лес. Их стволы блестели красным и черным, заостренные вершины были увенчаны резными остроконечными листьями, сверкавшими, как огромные папоротники росой, бесчисленными драгоценными камнями. На черных и алых стволах виднелись мистические символы, выложенные золотом, лазуритом, изумрудом и серебром. Ряды этих колонн тянулись вверх к мрачному, угрожающему небу.

В ста футах от него находился золотой алтарь, охраняемый керубами – выкованными их темного металла изображениями львов с человеческими лицами и орлиными крыльями. Керубы стояли по углам алтаря, их жестокие бородатые лица напряжены, как живые. На алтаре находился треножник, с него поднимался неподвижный заостренный язык пламени.

Обширным полумесяцем в десяти ярдах от колонн стоял двойной ряд лучников и копьеносцев. Они сдерживали толпу; мужчины, женщины, дети толпились меж колонн, роились за строем солдат, как листья, прижатые ветром к стене. Десятки и сотни людей, вырванных из своего времени и помещенных в этот безвременной мир.

— Говорят, эта новая жрица очень красива, – заговорил один их мужчин перед Кентоном. У него было худое бледное лицо, фригийская шапка на гладких волосах. Женщина дерзкой цветущей миловидности, черноволосая, черноглазая. Мужчина справа от нее – ассириец, бородатый, с волчьим профилем.

— Она была принцессой, я слышала, – сказала женщина. – Принцессой в Вавилоне.

— Принцесса в Вавилоне! – повторил ассириец, его волчье лицо смягчилось, в голосе прозвучала тоска: – О, вернуться в Вавилон!

— Жрец Бела любит ее – так говорят, – нарушила молчание женщина.

— Жрицу? – прошептал фригиец. Женщина кивнула. – Но это запрещено, – прошептал он. – Это – смерть! – Женщина рассмеялась.

— Тише! – предупредил осторожный ассириец.

— А Нарада, танцовщица бога, любит жреца Бела! – продолжала, не обращая на его слова внимания, женщина. – И, как всегда, добычу получит Нергал!

— Тише! – снова прошептал ассириец.

Послышался барабанный бой, сладкая музыка флейт. Кентон поискал источник этих звуков. И увидел с десяток храмовых девушек. Пять сидели с маленькими барабанами, положив на них розовые пальцы; две держали у губ флейты; три склонились к арфам. В их круге лежало что‑то, напоминавшее груду серебристой паутины, перевитой черными нитями, среди которых запутались золотые бабочки. Груда зашевелилась, поднялась.

Появилась женщина в черных шелках, такая привлекательная, что на мгновение Кентон забыл Шарейн. Она была смуглой, с бархатной чернотой полуночи. Глаза ее – бассейны полуночной тьмы, в которых не светили звезды волосы – порывы урагана, пойманные в золотые сети. Золото мрачное, угрюмое, и что‑то угрожающее было в этой сладкой красоте.

— Вот это женщина! – обратилась смелая красавица к ассирийцу. – Она получит все, что хочет, клянусь своей постелью!

Кто‑то рядом произнес, задумчиво, сонно, преклоняясь:

— Да! Но новая жрица – вот это женщина! Она Иштар!

Кентон вытянул шею, рассматривая говорившего. Он увидел юношу, едва ли старше девятнадцати лет, стройного, одетого в шафран. Глаза и лицо у него были как у мечтающего ребенка.

— Он безумец, – прошептала женщина ассирийцу. – С того момента, как появилась новая жрица, он отсюда не уходит.

— Приближается буря. Небо как медная чаша, – прошептал фригиец. – Воздух пугает.

Ассириец ответил:

— Говорят, бел приходит в свой дом во время бури. Может быть, жрица не будет сегодня одна.

Женщина лукаво рассмеялась. Кентон почувствовал желание сжать ее горло руками. Послышался гром.

— Может, это он приближается, – мечтательно сказала женщина.

Послышались звуки арфы, барабанный бой. Одна из девушек запела:

«Рождена была Нала для наслаждения,

Никогда не танцевали такие белые ноги;

Сердца, на которые она наступала,

Умирая, считали ее богиней;

Днем и ночью был распущен ее пояс -

Рождена была Нала для наслаждения».

Гневно сверкнули глаза Нарады.

— Замолчи! – услышал Кентон ее шепот. Девушки рассмеялись; две с флейтами негромко заиграли; так же негромко забили барабаны. Но девушка, которая пела, молча сидела у свой арфы с опущенными глазами.

Фригиец спросил:

— Эта жрица действительно так прекрасна?

Ассириец ответил:

— Не знаю. НИ один человек не видел ее без вуали.

Юноша прошептал:

— Я дрожу, когда она идет. Я дрожу, как маленькое озеро, когда на него наступает ветер. Только глаза мои живут, и что‑то перехватывает мне горло.

— Тише! – заговорила женщина с карими глазами добрым лицом и с ребенком на руках. – Не так громко, лучники могут выстрелить.