Кукольник. Куколка. Кукольных дел мастер - Генри Олди

— Да. Я дам Даниле все указания.

— Чудесно.

Пучки в руках Лючано шевельнулись, отматывая дни и недели. Усадьба в ящике завертелась, сменившись космодромом. «Жанетта» готовилась к старту, профессор Штильнер давал последние указания Даниле Бобылю, хмурому верзиле с ожогом на левой щеке. Рядом, лузгая семечки, тихо ждала молодая брамайни, завернутая в цветастое сари. По виду Данилы ясно читалось: затея Штильнера впечатляет его примерно так же, как желудочные колики.

Когда б не приказ барина…

— Карта флуктуативных районов? — спросил пилот.

— Загружена в навигационный блок. Имейте в виду, там кое-что наверняка устарело! Я дал поправку на динамику свертывания по шкале Рейхардта…

— Разберусь. Я это… — Данила скосил глаз, налитый кровью, на брамайни. Та улыбнулась в ответ. — Вы сказали, я должен…

Он наклонился к профессору, жарко шепча ему на ухо.

— Да-да! Вы совершенно правы! Именно это вы и должны сделать. Как только диагностер челнока подтвердит зачатие, можете возвращаться. Еще вопросы есть?

— Ну…

— Вам не нравится девушка?

Брамайни слушала мужчин со спокойствием статуи. Миловидное личико, пушистые ресницы, легкая улыбка не сходит с губ. Эта улыбка не грела, как светлячок в ночи. Проститутка, понял Лючано. О ней профессор ранее говорил с гематрийкой. На панель, эмигрировав с родины, шли те брамайни, кто в силу особенностей физиологии не обладал энергопотенциалом, достаточным для работы в качестве «толкача». Сутенеры наваривали на таких «бабочках» приличные деньги: нечеловечески терпеливые, как и все их соплеменники, брамайни привлекали клиентов особого сорта.

— Мне не нравитесь вы, господин хороший! — с прямотой, делавшей пилоту честь, ответил Данила. Он сжимал и разжимал кулаки, словно никак не мог найти им применения. — Ох, и не нравитесь! Говорил я барину…

Штильнер удивился:

— Ну и что? Я и не должен вам нравиться. В конце концов, это ведь не я лечу с вами, а милая, приятная во всех отношениях девица…

— А жаль, — подвел итог Данила. — Я бы с вами далеко улетел…

Он отвернулся и быстрым шагом направился к челноку. За пилотом шла брамайни, оставляя позади шлейф из лузги. Волшебный ящик крутанулся, мелькая гранями, девушка превратилась в стартующую «Жанетту», шлейф — в огненное помело, унося челнок за пределы атмосферы; вокруг, бешено вертясь, толпились звезды, простирая во тьму умоляющие руки-лучи. Потом что-то нарушилось, мелькнул зал казино «Октагон» на Хейфице-2, где Лючано, поставив на «зеро», сорвал неплохой куш, а маэстро Карл заметил: «Новичкам везет! Малыш, не искушай судьбу…». Опять возник космос. «Жанетта» беспомощно болталась, зацепившись за маятник созвездия Часов.

Корпус челнока истончался, делаясь ноздреватым, дырчатым, словно кусок сыра.

А с изнанки реальности творилось ужасное: поземкой вылетев из зимнего леса, стая седых волков с железными челюстями рвала на куски двоих людей у опрокинутого фаэтона — мужчина еще сопротивлялся, а женщина принимала муку со стоицизмом аскетки, не издав ни стона, терпеливо ожидая конца…

Карта ли устарела, Данила ли от злости проморгал опасность, или везет действительно лишь новичкам — этого Лючано не узнал. Как ни вертел ящик, как ни хлестал пучками, добиваясь правды — ничего.

Он даже не сумел выяснить, когда и каким образом Штильнер с Мальцовым получили достоверные сведения о гибели «Жанетты» с экипажем. Все попытки давали один и тот же результат — патетический (иначе, увы, Штильнер не умел!) вопль профессора:

— Она умерла!

В сравнении с исходной картинкой мало что изменилось: усадьба, лужайка, кресла. Его сиятельство наедине с космобестиологом. Только профессор был сейчас трагически, ужасающе трезв, граф кутался в плед целиком, а небо над ними кипело мрачной синевой в предчувствии грозы.

Вдали, над рощей, бил в тазы гром.

— Граф! Она умерла!

Происходящее напоминало драматический спектакль при пустом зале. Единственный зритель на галерке («На галере!» — скаламбурил Добряк Гишер) был заранее в курсе если не развязки пьесы, то хотя бы финала первого акта. Не всякому интересно следить за драмой, известной наперед. «Впрочем, — вмешался маэстро Карл, — перечитывая или пересматривая, можно найти кое-что большее, нежели просто цепь поступков».

— Вам ответили с Китты?

— Да. Я организовал финансовый запрос от совета попечителей. Выплаты по декретному отпуску, бухгалтерия… Нзинга долго крутила носом, юлила, отмалчивалась, но в конце концов сдалась. Эми умерла родами! Ваше сиятельство, почему мне не сказали сразу?!

— Мои соболезнования, голубчик. Я был не прав в отношении госпожи Дидье. И честно признаю это. Вы выяснили, что с ребенком?

— С детьми. Она родила двойню. Мне ответили, что дети отданы в опеку близким родственникам покойной. И родственники освобождают попечителей «Грядущего» от всех финансовых обязательств в отношении Эмилии Дидье.

Глаза Мальцова сверкнули, превратившись в два стальных гвоздя. «Матрена! — крикнул он непривычным, глубоким и сильным голосом. — Принеси водки! И два чайных стакана! Помянуть безвременно усопшую…» Пока ключница выполняла приказ, граф добавил вполголоса:

— Я оказался дважды неправ, профессор. Имея таких родственников, покойница вряд ли была стеснена в средствах. Если, конечно, целью родственников с самого начала не были дети, и только дети. Знаете, есть у меня один человечек… Никогда не думал, что обращусь к нему еще раз. Будьте уверены, друг мой: рано или поздно он познакомит нас с загадочными опекунами…

Климатические излучатели на крыше усадьбы развернули над лужайкой метеокупол: пошел дождь. По лицу Штильнера текли редкие капли, как если бы гроза зацепила его краешком. Водку, принесенную Матреной, он выпил залпом, не закусывая.

Смотреть на это было неприятно.

Лючано продолжил коррекцию. Сотни пятипалых «ладошек» старались, разбирая пучки на нити. В волшебном ящике завертелась смена декораций, возникли и исчезли какие-то люди. Частица «дэва», растворенная в Тарталье, трудилась на славу. Так бездомная собака в надежде на теплый угол «служит», сломя голову несется за брошенной палкой и лижет протянутую руку.

У клочка флуктуации были сложные, темные для человека отношения с континуумом. Ограниченный не сроком и расстоянием, а чем-то другим, загадочным, недоступным для белкового существа, огрызок честно предлагал свои услуги. В ответ Тарталья честно пользовался, даже не стараясь понять. Пока ящик вертелся, сверкая подвижными сегментами, словно «Кубик Борджиа», он вспоминал трагический бой «Этны», который лишь чудом не закончился гибелью корабля. Вибрировали рукояти энергоприемника, дергалась татуировка на плече; инородная сила ковырялась в теле, исследуя или развлекаясь…