ДЕСЯТЬ ЛЕТ И ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ - Карл Дёниц

Говоря о событиях 20 июля, прежде всего следует решить, будем ли мы основывать свои выводы на принципах общечеловеческой морали или же политической целесообразности. Необходимо также определить, начиная с какого момента подобный акт перестает быть оправданным с точки зрения гуманизма и человеческой морали.

В полдень 20 июля вице-адмирал Восс позвонил из ставки Гитлера на мой командный пункт в Ланке и попросил немедленно приехать в ставку, добавив, что не может объяснить всего по телефону.

Когда вечером я прибыл в ставку, Восс и конгр-адмирал фон Путкамер проинформировали меня о том, что группой штабных офицеров произведено покушение на жизнь фюрера. Размеры, состав и цели этой оппозиционной группы были мне совершенно неведомы. Я был крайне удивлен и самим фактом существования заговора, и попыткой убийства. Моей первой, совершенно естественной реакцией было недоверие. Я и представить себе не мог, что офицеры в военное время могли пойти на такое. Позвольте мне объяснить, что я в то время чувствовал.

Наши вооруженные силы вели тяжелые бои. Их теснили с востока, юга и запада. Наши солдаты держались из последних сил, причем в первую очередь это относилось к армиям на востоке, которые отчаянно старались не допустить орды русских в Восточную Европу и Германию. На море продолжалась война, в которой подводный флот нес тяжелые потери, не имея практически никаких надежд на успех. Их единственной целью было отвлечение на себя авиации противника, которая в ином случае была бы использована для бомбардировки городов Германии.

Германия стала осажденной крепостью, и задачей ее защитников было не подпустить к ней врагов. Любые раздоры внутри самой крепости могли оказать только отрицательное влияние на ситуацию, ослабить усилия защитников удержать на расстоянии внешних врагов. Вполне мог произойти развал фронта, следствием чего явилось бы поражение.

Если бы покушение на жизнь Гитлера оказалось удачным, неизбежным следствием этого стала бы гражданская война. Заговорщики не могли рассчитывать на сколь бы то ни было значительную поддержку вооруженных сил Германии, а без нее они не смогли бы захватить и удержать власть.

Большинство немцев все еще поддерживали Гитлера, верили ему. Они не имели ни малейшего представления о фактах, известных заговорщикам и вынудивших их пойти на столь серьезный шаг. Да и мощь нацистского государства не могла быть ни сломлена, ни даже поколеблена устранением Гитлера. Многочисленные партийные организации, без сомнения, поднялись бы с оружием в руках против нового правительства, в результате в Германии воцарился бы хаос.

Все это могло только ослабить наше сопротивление на фронтах. В первую очередь беспорядки охватили бы сферу транспорта – перевозки людей и припасов были бы в значительной мере затруднены, а возможно, прекратились бы вообще. В таких обстоятельствах от любого человека, принадлежащего к вооруженным силам, можно было ожидать только одного – всячески противостоять попыткам начать внутреннюю революцию.

В военное время офицерам приходится постоянно заставлять вверенных им людей рисковать жизнью. Как могли они одобрить деяние, которое по меньшей мере должно было ослабить нашу боевую мощь на фронтах, а значит, подвергнуть жизни солдат еще большему риску?

Вот как мне виделись события в то время. Будучи главнокомандующим военно-морскими силами страны, я действовал соответственно. В первую очередь было необходимо как можно быстрее искоренить все, что могло поколебать моральный дух на флоте, убить желание моряков сражаться с внешними врагами. Все они были частью вооруженных сил, а значит, их единственным долгом было сражаться. Мой же долг заключался в том, чтобы всячески поддержать их стремление и готовность идти в бой. Ни при каких обстоятельствах я не мог позволить себе проявить неуверенность. Поэтому вечером 20 июля я обратился к морякам по радио, выразив свое категорическое неодобрение действий заговорщиков.

А как я отношусь к происшедшему сегодня?

Во время войны влияние Гитлера на военно-морской флот было слабее, чем на армию. Для него война на море была чем-то далеким и не слишком понятным. На последних этапах войны он вообще избегал вмешиваться в дела флота. Поэтому между ним и флотом не было противоречий, которые так часто возникали из-за его непосредственного командования сухопутными силами. Не касалась флота и неприглядная деятельность Гиммлера на востоке, которая, скорее всего, не была тайной для армейских генералов и штабных офицеров. Военные корабли постоянно находились или в море, или на военно-морских базах, поэтому довольно редко контактировали с партийными организациями, в процессе чего между ними могли бы возникнуть трения. В армии, подразделения которой были распределены на обширной территории, положение было иным. В результате офицеры флота не имели связей с группой оппозиции и не участвовали в подготовке заговора.

С другой стороны, если в Германии существовали мужчины и женщины, готовые пойти на государственную измену, поскольку твердо верили, что только так они смогут освободить свою страну от Гитлера, я не считаю, что имею моральное право упрекать их за это, особенно если им было известно о тех зверствах, о которых мы узнали только сейчас.

Более того, если их убежденность простиралась так далеко, что они были готовы при необходимости совершить политическое убийство, я не могу не относиться к ним с уважением. Ведь ради достижения цели они были готовы рисковать жизнью. Для меня готовность отдать свою жизнь является искуплением убийства.

Таким образом, в целом я одобряю моральные мотивы заговорщиков, особенно если они знали о массовых убийствах, совершенных гитлеровским режимом. Но тем не менее я не могу не размышлять, как бы действовал сам, если бы знал о преступлениях национал-социализма. Уверен, что я ни при каких обстоятельствах не стал бы терпеть некоторые вещи и непременно выступил бы против них. Но я не могу сказать, что бы я сделал, будучи солдатом вооруженных сил страны, находящейся в состоянии войны. Не знаю. И вряд ли имеет смысл строить на этот счет какие-то гипотезы и предположения.

Была ли попытка убийства 20 июля политически оправданной и какую оценку дала бы ей история, окажись она успешной, – вопросы сложные и неоднозначные.

Сегодня уже точно известно, что заговорщики просчитались, они оказались обманутыми в своих ожиданиях относительно политических последствий своих действий за границей. Требование безоговорочной капитуляции, выдвинутое нашими противниками, осталось неизменным. Кровопролитие не могло прекратиться, на что надеялись многие, только по причине смерти Гитлера. Хотя об этом тоже можно только гадать. Наиболее вероятным последствием успеха 20 июля стало бы обострение внутренних противоречий, ослабление наших позиций на фронтах либо их полный развал, безоговорочная капитуляция, пленение миллионов наших соотечественников на Восточном фронте, захват Восточной Германии и депортация ее населения русскими, иными словами, новое кровопролитие.