Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

И через довольно короткий промежуток времени Сталин, как бы в назидание бывшим правым оппозиционерам, с преждевременным торжественным пафосом заявил, что по сравнению с политикой ликвидации кулачества как класса «чрезвычайные меры против кулачества представляют пустышку. И ничего — живём»[524].

Читая эти заявления генсека невольно можно подумать, что он впал в состояние политической эйфории. Предвидел ли он масштабы сопротивления со стороны не только кулаков, но и достаточно широких масс сельского населения? Мне думается, что подлинные масштабы сопротивления и для него самого явились в определенной степени неожиданностью. Впрочем, достаточно вспомнить его признания Черчиллю, чтобы признать такое предположение вполне реальным.

Если обратиться к реалиям, то политика ликвидации кулачества как класса была качественно новой политикой. Она коренным образом отличалась от политики ограничения и вытеснения кулацких хозяйств, при которой кулакам разрешалось арендовать землю, применять наемную рабочую силу, сдавать в аренду рабочий скот, сельскохозяйственные машины и инвентарь. Проводимое при этом обложение кулацких хозяйств высоким налогом задерживало их рост, вело к вытеснению отдельных хозяйств, но не могло ликвидировать кулачество в целом. Существо же политики ликвидации кулачества как класса заключалось в лишении его средств производства.

На эту сторону проблемы Сталин обращал особое внимание. Он исходил из посылки, что вообще успех или поражение политики коллективизации зависят в решающей мере от того, удастся или нет сломить сопротивление кулаков и смести их с исторической сцены. «Чтобы вытеснить кулачество, как класс, для этого недостаточно политики ограничения и вытеснения отдельных его отрядов. Чтобы вытеснить кулачество, как класс, надо сломить в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производственных источников существования и развития (свободное пользование землей, орудия производства, аренда, право найма труда и т. д.).

Это и есть поворот к политике ликвидации кулачества, как класса. Без этого разговоры о вытеснении кулачества, как класса, есть пустая болтовня, угодная и выгодная лишь правым уклонистам. Без этого немыслима никакая серьезная, а тем более сплошная коллективизация деревни. Это хорошо поняли бедняки и середняки нашей деревни, громящие кулачество и осуществляющие сплошную коллективизацию»[525].

Однако — и это надо особо подчеркнуть — этим данная политика не ограничивалась. Сугубо экономические меры, по мнению Сталина, не могли решить столь грандиозную и многоплановую проблему. Кулачество к концу НЭПа представляло собой внушительную социальную и экономическую силу. В 1927 году в стране насчитывалось 1,1 миллиона кулацких хозяйств, которые располагали значительной материальной базой. Кулаки засевали 15 процентов посевной площади страны, сосредоточивали в своих хозяйствах 11,2 процента всего рабочего скота и большую часть сельскохозяйственных машин[526].

В практическом плане реализация принятой политики была чрезвычайно сложным и весьма трудоемким делом. Необходимо было разработать и соответствующим образом оформить правовые и административные акты, на базе которых эта политика проводилась бы в жизнь. По инициативе лично Сталина в конце января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) вынесло решение «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Согласно этому решению кулаки разделялись на три категории. Представители первой категории — организаторы массовых антисоветских выступлений и террористических актов — по решению судебных органов подлежали изоляции. Крупные кулаки и бывшие полупомещики, составлявшие вторую категорию, выселялись в малонаселенные районы СССР. В третью, самую многочисленную категорию, входили остальные кулаки. Они переселялись на земли, находившиеся за пределами колхозов. Постановление указывало, что при ликвидации кулачества в районах сплошной коллективизации необходимо исходить из фактического числа кулацких хозяйств. Тем самым сталинское Политбюро предостерегало партийные организации от применения по отношению к середнякам мер, направленных против кулачества, так как число кулацких хозяйств по всем основным районам составляло в среднем примерно 3–5 процентов[527]

Официальная советская историография послесталинского периода следующим образом оценивала первые итоги практической реализации политики ликвидации кулачества как класса: «Наступление на капиталистические элементы с целью их полной ликвидации развернулось по всему фронту — не только в промышленности и торговле, но и в сельском хозяйстве. В районах сплошной коллективизации Советы перешли к выселению кулаков, относившихся ко второй категории. Кулаки и члены их семей приобщались к общественно полезной деятельности. К октябрю 1930 года было выселено 115231 кулацкое семейство. К концу года закончилось и расселение кулаков третьей категории. Первый этап ликвидации кулачества в районах, перешедших к сплошной коллективизации, был завершен. Там, где колхозное движение не приняло еще характера сплошной коллективизации, проводилась политика ограничения и вытеснения кулака.

Таким образом, партия своевременно определила момент перехода к сплошной коллективизации сельского хозяйства и ликвидации на ее основе кулачества как класса, открыла в сельскохозяйственной артели основную форму колхозов, а в машинно-тракторных станциях — могучее средство социалистического преобразования сельского хозяйства, организации крупных коллективных хозяйств на новой технической базе и лучшую форму оказания помощи крестьянству со стороны государства»[528].

Но, как говорится, гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить. В стране началась не просто кампания, а подлинная вакханалия раскулачивания. Повсеместным явлением стало раскулачивание середняков. Кампания по раскулачиванию часто использовалась для сведения личных счетов. Слово «кулак» абстрагировалось от конкретных носителей этого образа, становилось символом непримиримого и страшного врага социализма, заслуживающего беспощадной расправы. Достаточно было намекнуть на кулацкую принадлежность, чтобы в души людей вселился страх и ужас. Своеобразным литературным эквивалентом политики раскулачивания могут служить строки популярного в те годы поэта Д. Бедного: «Что с попом, что с кулаком — вся беседа: В брюхо толстое штыком мироеда». И это была не столько литературная метафора, в стихотворной форме отражающая суть сталинской политики раскулачивания, сколько выражение настроя, который искусственно и планомерно создавался в стране и в партии. В каком-то смысле эта фраза может служить своеобразной визитной карточкой всей сталинской политики раскулачивания. И это — отнюдь не преувеличение или натяжка. Достаточно прочитать самого Сталина.

«Кулак есть враг Советской власти, — говорил он. — С ним у нас нет и не может быть мира. Наша политика в отношении кулачества есть политика его ликвидации, как класса. Это, конечно, не значит, что мы можем его ликвидировать в один присест. Но это значит, что мы будем вести дело к тому, чтобы окружить его и ликвидировать». (Далее он сослался на совершенно яростные филиппики Ленина против кулаков) и продолжал:

«Мы терпели этих кровопийц, пауков и вампиров, проводя политику ограничения их эксплуататорских тенденций. Терпели, так как нечем было заменить кулацкое хозяйство, кулацкое производство. Теперь мы имеем возможность заменить с лихвой их хозяйство хозяйством наших колхозов и совхозов. Терпеть дальше этих пауков и кровопийц незачем. Терпеть дальше этих пауков и кровопийц, поджигающих колхозы, убивающих колхозных деятелей и пытающихся сорвать сев, — значит идти против интересов рабочих и крестьян.

Поэтому политика ликвидации кулачества, как класса должна проводиться со всей той настойчивостью и последовательностью, на которую только способны большевики»[529].

Яснее и откровеннее, кажется, и не скажешь, поэтому от каких-либо комментариев я просто воздержусь. Хочу лишь обратить внимание на то, что между тем, что говорил генсек, и тем, что осуществлялось на практике, была дистанция огромного размера. С одной стороны, Сталин вполне резонно предостерегал против увлечения репрессивными мерами. Приведу соответствующее его высказывание на этот счет, прозвучавшее с высокой партийной трибуны:

«Некоторые товарищи думают, что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают, то нет и наступления. Верно ли это? Это, конечно, неверно. Репрессии в области социалистического строительства являются необходимым элементом наступления, но элементом вспомогательным, а не главным. Главное в наступлении социализма, при наших современных условиях, состоит в усилении темпа развития нашей промышленности, в усилении темпа развития совхозов и колхозов, в усилении темпа экономического вытеснения капиталистических элементов города и деревни, в мобилизации масс вокруг социалистического строительства, в мобилизации масс против капитализма. Вы можете арестовать и выслать десятки и сотни тысяч кулаков, но если вы одновременно с этим не сделаете всего необходимого для того, чтобы ускорить строительство новых форм хозяйства, заменить новыми формами хозяйства старые, капиталистические формы, подорвать и ликвидировать производственные источники экономического существования и развития капиталистических элементов деревни, — у, кулачество всё равно возродится и будет расти»[530].