Савитри. Легенда и символ - Шри Ауробиндо

воспоминания хрупкие

Под голубым смехом небес, среди зеленых деревьев

И счастливых расточительств оттенков и запахов,

В поле променада солнца златого

И в бодрствовании света-грезы звезд,

Среди высоких голов гор медитирующих,

На груди чувственной целуемой дождем земли

И в сапфирном беспорядке морей.

Но сейчас первобытная невинность утеряна,

Смертным миром правят Смерть и Неведение,

И лик Природы носит более серый оттенок.

Земля еще сохраняет свое очарование и грацию,

Великолепие и красота — ее до сих пор,

Но скрыт божественный Житель.

Души людей заблудились, Свет потеряв,

И великая Мать отвернула свой лик.

Глаза созидающего Блаженства закрыты,

И касание горя нашло его в его грезах.

Тогда оно поворачивается и мечется на своей кровати Пустоты,

Ибо не может проснуться и себя отыскать,

И не может снова построить свою совершенную форму,

Забыв свою природу и свое положение,

Забыв свой инстинкт счастья,

Забыв создавать мир радости,

Оно плачет и делает глаза своих созданий плачущими;

Пробуя лезвием страдания детей своих грудь,

Оно расточает на тщетную пустыню надежды и труда жизни

Мучительное изобилие горя и слез.

В кошмарной смене его полусознательных снов,

Пытающее себя и пытающее своими касаниями,

Оно входит в наши сердца и тела, и в наши жизни,

Неся безжалостную, свирепую маску страдания.

Наша природа, скрученная тяжелыми родами,

Возвращает искаженные ответы на вопрошающие толчки жизни,

Находит острый вкус в мировой боли,

Пьет жгучее вино извращенности горя.

Проклятие лежит на чистой радости жизни:

Восторг, сладчайший знак Бога и близнец Красноты,

Устрашенный святым домогающимся и мудрецом строгим,

Спрятался; опасный и туманный обман,

Благовидный трюк адской Силы

Искушает душу причинить себе вред, пасть.

Бог-пуританин сделал удовольствие фруктом отравленным

Или красным наркотиком на базарной площади Смерти,

Грех — ребенком экстаза Природы.

Каждое создание за счастьем охотится,

Покупает за острую боль или вырывает насильно

У тупой груди неодушевленной земли

Некий фрагмент или отломанную скорлупку блаженства.

Даже радость сама становится глотком ядовитым;

Ее голод сделан Судьбы ужасным крючком.

Все средства хороши, чтобы схватить единственный луч,

Вечность приносится в жертву за миг блаженства:

И все же, для радости, не для горя, земля была создана,

Не как греза в бесконечном страдающем Времени.

Хотя для своего восторга Бог сделал мир,

Невежественная Сила приняла поручение и его Волей казалась

И Смерти глубокая фальшь Жизнь подчинила.

Все стало игрой Случая, Судьбу имитирующего.

Тайным воздухом чистого счастья,

Глубоким, как сапфирное небо, дышит наш дух;

Наши сердца и тела его зов ощущают неясный,

Наши чувства ищут его, касаются и снова теряют.

Если это убрать, мир в Пустоте б утонул;

Если б этого не было, ничто не смогло б жить или двигаться.

Скрытое Блаженство лежит в корне вещей.

Безмолвный Восторг смотрит на работы бессчетные Времени:

Чтоб поселить радость Бога в вещах, Пространство дало широкую комнату,

Чтоб поселить радость Бога в себе, были рождены наши души.

Эта вселенная старое очарование хранит;

Ее объекты — резные чаши Мирового Восторга,

Чье вино очарованное — некой глубокой души напиток-восторг:

Своими грезами заполнил небеса Всечудесный,

Он сделал пустой старый Космос своим чудо-домом;

Он влил свой дух в знаки Материи:

Его огни великолепия горят в солнце великом,

Он скользит через небо, мерцая в луне;

Он — красота, поющая гимн в сферах звука,

Он распевает строфы од Ветра;

Он — тишина, ночью глядящая в звездах;

Он просыпается на рассвете и зовет с каждой ветки,

Он лежит, оглушенный, в камне, в цветке и в дереве грезит.

Даже в этом труде и печали Неведения,

На твердой, опасной почве суровой земли,

Вопреки смерти и злым обстоятельствам,

Воля к жизни упорствует, радость быть.

Эта радость — во всем, что чувство встречает,

Радость во всяком переживании души,

Радость во зле и радость в добре,

Радость в добродетели и радость в грехе:

Равнодушная к угрозе закона Кармического,

Радость смеет расти на почве запретной,

Ее сок бежит сквозь растения и цветы Боли:

Она трепещет с драмой судьбы и трагическим роком,

Она вырывает свою пищу у экстаза и горя,

На опасности и трудности растит свою силу,

Она валяется с червем и рептилией

И поднимает голову, равная звездам;

Она разделяет танец феи, обедает с гномом:

В свете и зное многих солнц она греется,

Солнце Прекрасного и солнце Силы

Ласкают ее и лелеют золотыми лучами;

Она растет к Титану и Богу.

На земле она медлит, чтобы досыта напоить свои глубину,

Через символы ее удовольствия и ее боли,

Через виноград Небес и Пучины цветы,

Удары пламени и муку-ремесло Ада,

И славы Парадиза фрагменты неясные.

В мелких, ничтожных удовольствиях человеческой жизни,

В его пустяковых страстях и радостях она вкус находит,

Вкус в слезах и в пытке сердца разорванного,

В короне из золота и в терновом венце,

В нектаре сладости жизни и в ее горьком вине.

Все бытие она изучает для блаженства неведомого,

Зондирует всякое переживание ради вещей новых и странных.

Жизнь вносит в дни земного создания

Язык славы из сферы более светлой:

Она углубляется в его Искусстве и размышлениях,

Она вылетает в великолепии некоего совершенного слова,

Она ликует в его высоких решениях и делах благородных,

В его ошибках блуждает, пучины край пробует,

Она взбирается в его восхождениях, в его падении барахтается.

Ангельские и демонические невесты его делят покои,

Владельцы сердца жизни или соперники.

Наслаждающемуся космической сценой

Его величие и его малость равны,

Его великодушие и низкие оттенки

На некий нейтральный задний фон богов брошены:

Он восхищается искусством Артиста, который все это спланировал,

Но игру эту опасную не вечно поддерживает:

За пределами земли, но для освобожденной земли предназначенные,

Мудрость и радость готовят свой совершенный венец:

Истина сверхчеловеческая к мыслящему человеку взывает.

Наконец, душа поворачивается к вечным вещам,

В каждой часовне она кричит об объятиях Бога.

Тогда там коронующая Мистерия разыгрывается,

Тогда достигается долгожданное чудо.

Свои широкие небесные глаза Блаженство бессмертное

Раскрывает на звезды, оно движет свои могучие члены;

Время трепещет в сапфических строфах его песни любовной,

И Пространство наполняется белым блаженством.

Затем, оставляя человеческое сердце на его горе,

Покидая речь и царства определения-имени,

Сквозь мерцающее, далеко взор пропускающее небо бессловесной мысли,

Сквозь нагие от мыслей свободные небеса абсолютного зрения,

Оно поднимается к вершинам, где нерожденная Идея,

Помнящая будущее, что должно быть,

Смотрит вниз на работы трудящейся Силы,

Незыблемая, над миром, ей сделанным.

В обширном золотом смехе солнца Истины,

Как великая небесная птица на море бездвижном,

Уравновешено его окрыленное рвение созидательной радости

На