Детская книга - Антония Байетт

— Не многим.

Флоренция сказала:

— Помнишь, мы как-то были в «Жабьей просеке» на празднике Летней ночи, и там все — кто нашего возраста — должны были сказать, кем они хотят быть? И мы с тобой обе тогда сказали, что хотим в университет. В Ньюнэм-колледж или что-нибудь вроде. Я все думала об этом. А ты что думаешь?

— Я думаю много чего, и одно противоречит другому. Я думаю, что если я не буду думать, то сойду с ума. А потом я думаю про все эти колледжи, полные женщин, — я воображаю, как они там вяжут, составляют цветочные композиции и пьют какао. И тогда я думаю: это все равно что уйти в монастырь, а монастырь для меня — это жуткий кошмар. Мне кажется, это нездорово. А потом мне кажется, что это на самом деле, в глубине души, восхитительно. Что-то совсем новое. Делать что-то такое, что женщинам всегда было нельзя, чего от них не ожидали. И что совершенно естественно для братьев. Вот для Джулиана и Чарльза. Нужно быть совсем новым человеком…

— Но это не то же самое, что Дороти и ее учеба на доктора.

— Что такое доктор — это всем понятно. Я говорила с Тоби Юлгривом. Я собираюсь потрудиться как следует и постараюсь туда попасть. Чтобы узнать, кто я.

— Я начала готовиться к вступительным экзаменам, а потом бросила, — сказала Флоренция. — И зря. Может, мистер Юлгрив возьмет и меня тоже? Я знаю, мой отец ужасно обрадуется…

— Это будет замечательно, — искренне сказала Гризельда.

Флоренция разрывалась на части. Она обещала Геранту — а теперь собиралась дать обязательство многолетней учебы. Она не думала, что в Ньюнэм-колледж пускают замужних студенток. Ей хотелось досадить отцу — яростно, по-детски, по-женски, — и она инстинктивно, не думая, чувствовала, что помолвка — именно то, что нужно.

И все же ей, как и Гризельде, хотелось мыслить. И она не исключала, что в будущем ей придется выбирать между мышлением — и сексом.

Спектакль «Замок фей» менялся и развивался не только во время работы над постановкой. Он продолжал меняться и все то время, когда шел в десятинном амбаре, на протяжении десяти дней. Август Штейнинг отвечал и за декорации, и за постановку. В конце амбара стояли два замка, один за другим. Тот, что поменьше, был сверкающий, позолоченный — дворец-шкатулочка. В нем пировали и колдовали марионетки. За ним, в тени, поднималась странная темная башня в форме бутылочной печи или хмелесушильни — построенная из деревянных ящиков и раскрашенная под замшелый камень, — без окон, без дверей, так что ни выглянуть наружу, ни войти внутрь. Сюжет пьесы был и прост, и в то же время сложен. Он начинался с игры двух детей на лесной поляне.

Поляна располагалась посреди амбара. Деревьями были дети, закутанные в зеленую и коричневую крашеную марлю, с ветвями в руках. На поляне резвились Гедда, уже четырнадцатилетняя, и десятилетний Робин Уэллвуд с огненной, как у отца, шевелюрой. Девочка уснула, положив голову на бугорок. Отряд, состоявший из крохотных гоблинов с жесткими усиками и длинными хвостами, топающих гномов в сапогах и с бородами, властных короля и королевы эльфов, надвинулся на парочку детей и поманил Мальчика аппетитными пирожными и прозрачными бокалами сияющей жидкости. Мальчик откусил, отхлебнул и зрелищно упал в объятия похитителей. Они пронесли его застывшее тело вдоль всего амбара и утащили за золотой дворец. Свет упал на волшебное белое полотно, которое поднялось (стараниями Филлис и Помоны), и на нем появились летящие тени крохотных тварей, еще во много раз уменьшенных; они закружились, как рой ос или стая скворцов, и спикировали в тайный замок.

Девочка проснулась и была безутешна. Она размахивала руками и выла. На поляну втанцевала избушка на двенадцати босых ногах, качнулась и застыла. Из нее, опираясь на палку, вышла хромая старушка и стала просить Девочку о помощи — собрать яблоки, натаскать воды из колодца, подставить старушке плечо при ходьбе. Старушка цеплялась за Девочку и была очень тяжелая. Гедда шаталась от боли. Затем старушка превратилась в серьезное и прекрасное златокудрое дитя, которое объяснило Гедде, как найти украденного Мальчика.

— Иди вдаль, через гору, через солнце и луну, в страну звезд. Не говори ни слова. Помогай всем, кто просит о помощи. Холодное железо поможет тебе срывать маски с врагов и побеждать их.

Она вручила Гедде большой, слегка заржавевший кухонный нож и скрылась в избушке, которая прошлепала вон из амбара.

Гедда отправилась в путь. Она шла и шла. Штейнинг ловко работал с освещением, создавая иллюзию, что Гедда пробивается сквозь метель, идет, шатаясь, по знойной пустыне, пробирается меж сверкающими колоннами льда. Она встретила и победила соломенного человека, человека-волка (в сосновом лесу) и чудовищного, покрытого броней человека-скелета, который оказался цветущим мальчиком; это был другой Робин, Оукшотт, сверхъестественно похожий на Робина Уэллвуда; он-то и рассказал ей, как проникнуть в неприступную крепость.

Гедда зашла за золотой дворец, запела флейта. Появилась кукольная Гедда, сначала тенью на экране, а потом — посреди пирующих в замке. Она мотала головой, так что волосы метались из стороны в сторону, резкими движениями рук отказывалась от еды и питья и потрясала ножом, отчего нападавшие на нее твари громко шипели и исчезали, превращаясь в безжизненные кучки тряпок, сплетения рук и ног. Кукольная Гедда наклонилась над спящей куклой-Мальчиком и взяла его за руку.

Щели меж камнями темной башни, стоящей за золотым дворцом-шкатулкой, засветились, один камень вывалился наружу, и из башни вышла Девочка: в одной руке она держала нож, а другой вела за руку Мальчика.

Большие куклы Тома сидели среди зрителей. На последнем представлении они встали и пошли, переваливаясь, катясь или прыгая, через весь амбар к темной башне. Две куклы (Вольфганг и Леон, для верности) унесли золотой замок, а остальные напали на темную башню и разобрали ее по камушку под восторженный хохот зрителей (некоторые дети, правда, уронили слезу). Том умолял, чтобы ему позволили воспроизводить хаос разрушения каждую ночь. Он сказал, что готов каждый раз отстраивать башню собственными руками — так весело ее разрушать. Но Штейнинг ответил, что рисковать нельзя, поэтому башню разрушат только один раз, в самом конце. Так что когда время пришло, разрушение было необузданным и полным. Разлетались куски, комья докатывались до зрителей. Это было и жутко, и комично. Все ужасно устали.

37

Кульминацией лагеря стал обжиг. Всю первую половину срока горшечники — любители и профессионалы — сооружали сосуды, предметы, статуэтки; некоторые отправились на предварительный бисквитный обжиг, а потом вернулись к авторам для декорирования различными способами. Когда лагерь был еще в стадии проекта, Герант выпросил у отца разрешение провести обжиг в большой бутылочной печи, стоявшей на поле рядом с Пэрчейз-хаузом. Печь топилась дровами. Обжиг продлится примерно сорок восемь часов, и еще день или около того печь будет остывать. В конце второго дня состоится праздник для всех, кто работал, лепил горшки, собирал дрова, и вообще для всех обитателей лагеря. Бенедикт — в приступе эйфории, сподвигшей его на публичную лекцию, — согласился прочитать еще одну, по обжигу и работе с печью. Но он пропал, и читать лекцию пришлось Филипу — все равно на деле в основном он занимался загрузкой печи и разведением огня. Он знал, где в печи более жаркие места, а где сквозит, где огонь ярится сильнее всего, а где чуть прохладнее и жар ровнее. Когда речь идет о печи такого размера, да еще нерегулярно используемой, обычно обжигают сырец (бисквит) одновременно с глазурованными изделиями, которым нужен более сильный жар глазурной печи. Филип хорошо продумал загрузку печи, опираясь на собственный опыт. Он сделал для горшков капсели и расставил их правильными штабелями, или сводами, чтобы языки пламени могли свободно пробегать между ними. Капсели стояли на слоях кварцевого песка и были прикрыты огнеупорными кирпичами и плитками. Более хрупкие изделия стояли внутри капселей на глиняных подставках. Края капселей прикрывала размятая глина. Пирометрические конусы — глиняные конусы, изменявшие цвет при определенной температуре — раскладывались у смотровых окошек, чтобы можно было следить за ними во время обжига. У Филипа, как у любого мастера, были свои приемы — новая форма подставки, определенные интервалы подкормки огня в трех топочных отверстиях.

Вышел краткий спор — не отложить ли обжиг из-за отсутствия Бенедикта. Но слишком много людей с нетерпением ждало обжига. Герант — и Филип в какой-то степени тоже — надеялись, что Фладд объявится вовремя, эффектно, как театральный персонаж, чтобы поднести факел к загруженным в печь дровам. Три дня Филип сидел за складным столом в конюшенном дворе и отбирал горшки для обжига. Пузырик воздуха, слишком мокрая глина, неровность корпуса означали, что горшок может взорваться, просесть или просто развалиться во время обжига и погубить всех своих соседей, а в худшем случае и всю печь, всю колоссальную работу. Юных дам отсылали прочь с отвергнутыми вазами, скособоченными блюдами. В отсутствие Фладда Филипу помогала Элси. Она же помогала ему расставлять, как кусочки головоломки, горшки в капселях и капсели в печи. Она не отвечала за снабжение и за приготовление еды для пикника — этим занимались Пэтти Дейс и Мэриан Оукшотт. В выходные, на которые был намечен обжиг, пришли помочь Дороти Уэллвуд, Чарльз-Карл и Гризельда.