Шекспир. Жизнь и произведения - Георг Брандес

В целом пьеса не принадлежала, по-видимому, к любимым произведениям Шекспира. Сохранив такие подробности сюжета, которые делали хороший исход невозможным, он всю свою творческую силу устремил на характеристику Елены.

Вот как она признается матери в своей любви к Бертраму (I, 3):

…Графиня, не сердитесьВедь этою любовью я вредаНе приношу тому, кого люблю я.Ни разу он не видел от меняИскательства и притязаний дерзких.Его женой хотела бы я статьНе ранее, как заслуживши этоА как могу я это заслужить,Решительно не знаю. Знаю только,Что я люблю бесплодно, что борюсьС надеждою напрасно — и однакоВсе лью и лью я в это решетоДырявое обильнейшие рекиМоей любви, не истощая их.Подобно старому фанатику-индийцуБоготворю я солнце, а оноНа своего поклонника взирает,Но ничего не ведает о нем.

Многое в ее характере напоминает прелесть, сосредоточенность и безграничную преданность созданной несколько позже Имоджены. Когда Бертрам уезжает в поход, чтобы не жить с ней и не признавать ее женой, она восклицает (III, 2:

…УжелиЯ выгнала из родины тебяИ нежные твои подвергла членыСлучайностям безжалостной войны?Ужели я тебе велела кинутьВеселый двор, где ты сносил стрельбуПрекрасных глаз — чтоб сделаться мишеньюДымящихся мушкетов? О, молюВас, вестники свинцовые, на крыльяхУбийственных летящие в огнеНе трогайте его! Пронзайте воздух,Что с песенкой встречает ваш удар,Но моего владыки не касайтесь.

В этих словах дышит такая искренность и такая страстность, которых мы не найдем в более ранних его комедиях. Читая эти стихи, вы соглашаетесь невольно с Кольриджем, который назвал Елену самым милым и привлекательным из женских характеров, созданных Шекспиром.

Жаль только, что эта глубокая страсть вызвана в душе Елены таким недостойным предметом. Так как Шекспир не наделил юного, мало рыцарственного Бертрама никакими положительными качествами, то интерес к пьесе быстро охлаждается. Видно, что поэт отделывает с любовью только некоторые части пьесы.

Конечно, Бертрам имеет полное право отказаться от жены, которую король ему навязывает, чтобы сдержать свое обещание. Однако более темный мотив заслоняет собою только что упомянутое решение — сословный предрассудок. Бертрам смотрит на Елену свысока, потому что она не такого знатного происхождения, как он, хотя король, и придворные, и даже мать героя всецело признают ее достойной его. Но в характере Бертрама есть далеко не рыцарские, даже прямо низкие черты, которые гораздо больше унижают его в глазах зрителя. Он приказывает, например, через Пароля Елене придумать какой-нибудь предлог, который объяснил бы королю его внезапный отъезд. Он намерен покинуть Елену навсегда, хотя уверяет ее, что вернется через два дня. Он лжет. А его готовность жениться на дочери Лафе, когда получается известие о мнимой смерти Елены, является довольно неправдоподобным прологом к окончательному примирению парочки в конце пьесы. Это напоминает — в высшей степени невыгодным образом — аналогичную черту в комедии «Много шума из ничего». Но самый гнусный поступок с его стороны тот, что он накануне своего примирения с Еленой немилосердно лжет перед той итальянской девушкой, за которой ухаживал в Тоскане (это, кроме того, явная драматургическая ошибка). Подобно тому, как Шекспир придумал характер графини, чтобы устранить из своей пьесы все, напоминавшее роман с приключениями, и чтобы выставить нагляднее достоинства Елены — материнским отношением к ней матери Бертрама, так точно он присоединил фигуру Пароля, чтобы снять часть вины с головы Бертрама. Шекспир хотел дать понять, что герой находится под влиянием этого старого шута, отъявленного лгуна и труса (как его характеризует Елена), который играет в пьесе роль его злого демона.

Надо полагать, что в первой редакции «Вознагражденных усилий любви» Пароль исполнял роль забавной, комической персоны, был как бы робким эскизом Фальстафа. Однако рядом с последним он производит впечатление лишь слабой копии. Конечно, в этом не виноват поэт. Он был теперь слишком серьезен. Нравственное миросозерцание не позволяло ему больше увлекаться, как прежде, чисто комическими явлениями жизни. Пароль обладает всеми пороками Фальстафа и ни единой искрой его гениальности. Он не вызывает поэтому искреннего смеха. Поэт то и дело указывает на то нравоучение, которое мы должны вывести из его порочной жизни и позорною наказания. Когда Пароль дает с закрытыми глазами свои показания, обнаруживая при этом всю подлость своей натуры, один из придворных восклицает (IV, 3): «Теперь уж я никогда не буду верить человеку только ради того, что он держит в блестящей чистоте свой меч, и не буду думать, что в нем соединены все достоинства только потому, что он щегольски носит свое платье!» Так точно сам Пароль, потерявший свое обычное нахальство, восклицает:

…Если быЯ был гордец, все сердце у меняРазбилось бы. Теперь уж капитаномНе буду я; но стану пить и есть,И почивать так сладко и свободно,Как капитан. Мое простое яМне даст чем жить. Кто ясно понимает,Что он хвастун — такого же концаПусть ждет Одна всегда развязка с хвастунами:В конце концов они являются ослами.

И другая комическая фигура пьесы, шут, не отличается при всем своем остроумии прежней, брызжущей через край веселостью ранних комедий. Иногда он выражается, правда, в юношески необузданном стиле первых комедий (мы говорили об этих местах по поводу первоначальной редакции), но как доморощенный юморист, он не выдерживает сравнения ни с живущим на свежем воздухе шутом Оселком, ни с придворным дураком в «Двенадцатой ночи», отличающимся музыкальными наклонностями.

Одно место в пьесе «Конец — делу венец» производило на меня всегда впечатление личной исповеди. Оно было, вероятно, включено во время переработки. Король говорит здесь о покойном отце Бертрама и приводит его собственные слова (I, 2):

Он говорил «Я умереть желаю!»В таких словах грусть тихая егоВысказываться часто начинала,Когда мы с ним прощались, проведяВеселый час, — «я умереть желаю,Когда в огне моем не станет масла,Чтоб не служить для молодых умовНасмешкою. Ведь в гордом легкомыслииОни на все не новое глядятС презрением; все мысли их к томуНаправлены, чтоб сочинять наряды,А твердость их быстрее всяких модМеняется». — Такие он желаньяВысказывал и, вслед за ним идя,Того же я желаю.

Один из придворных возражает королю на эту пессимистическую тираду: