Страшные сказки Бретани (СИ) - Елисеева Елена

Эжени вспомнила свои детские мечты, в которых прекрасный принц на белом коне или рыцарь в сияющих доспехах опускался перед ней на одно колено, предлагал руку и сердце и обещал увезти в замок, видневшийся на горизонте. Как далеки эти мечты были от того, что происходило сейчас — от старой сумрачной комнаты в видавшем виды замке, где измученный возлюбленный Эжени звал её замуж, чтобы их дитя не несло крест бастарда!

— Разумеется, стану, — она с нежностью посмотрела на Леона и осторожно высвободила занемевшую кисть из его пальцев. — Но имей в виду: то, что я лишилась магии, не означает, что я позволю тебе посягать на мою свободу!

— Ты спасла жизнь моей сестре, моим друзьям и мне, поддерживала меня в трудную минуту, лечила мои раны, дала мне цель в жизни, открыла передо мной новый мир, — он покачал головой, усмехаясь. — И после этого ты думаешь, что я буду помыкать тобой?

— Никогда не знаешь, как брак изменит человека, — Эжени смотрела на него с настороженностью, какая часто появлялась в её взгляде в первые дни их знакомства.

— В конце концов, мы всегда может разъехаться: ты в Бретань, я — в отцовский замок, — пожал плечами Леон. — И насчёт магии… Ты уверена, что навсегда лишилась её? Может, это временно, как после исцеления Катрин Дюбуа? И через неделю ты уже снова сможешь зажигать свечи взглядом…

— Нет, не смогу, — настороженность в её глазах сменилась глубокой грустью. — Я это чувствую, Леон. Магия была во мне всегда, с самого рождения, а теперь её нет. Я стала какой-то пустой, точно сосуд, из которого вылили содержимое, и он теперь никогда не наполнится. Я слишком много потратила в схватке с Корнелией, а остальное ушло на спасение твоей сестры, и теперь я больше не смогу колдовать. Не думай, что я жалею об этом! — спохватилась она. — Я счастлива, что успела вовремя и смогла спасти Анжелику.

— Может, я смогу как-то подпитать твою магию? — он опустил ладонь на её бедро, погладил его сквозь тонкую ткань сорочки, но тут же отдёрнул руку, испугавшись сделать Эжени больно. — Если это не причинит вреда ребёнку, конечно.

По телу девушки пробежала дрожь, но это была дрожь желания, и она с удивлением поняла, что хотела бы, чтобы Леон продолжил свои ласки.

— Нет, теперь никакая боль и никакое наслаждение не вернут мне мою магию, — вздохнула она. — Впрочем, ничто не мешает нам пробовать снова и снова. Даже если мы и не добьёмся успеха, то получим немало удовольствия, правда?

Они оба улыбнулись, но тут взгляд Эжени упал в угол, и она вновь посерьёзнела. Там лежали обломки шпаги, доставшейся Леону от отца, и Вакх выглядывал из темноты, корчил рожицу, желая напугать, виноградные грозди тускло поблёскивали, и Эжени знала, хотя не видела, что на эфесе всё ещё различим девиз: «Вино жизни, вино боя». Клинок валялся рядом, очищенный от крови Корнелии и уже не кажущийся таким грозным, как раньше.

— Мне жаль, — еле слышно проговорила она. Леон досадливо дёрнул плечом.

— Она нарочно её сломала, — проговорил он. — Проверяла, в сознании ли я и могу ли ещё броситься на неё. Мне пришлось собрать все силы, чтобы лежать спокойно, притворяясь полумёртвым. Когда Корнелия сломала мою шпагу, это было… так больно! Хуже, чем на берегу моря, когда Жаклин забрала её и отдала Анжелике.

— Может, её ещё удастся починить? — робко предположила Эжени, но Леон только помотал головой. Превозмогая слабость, девушка села на постели и осторожно опустила ладонь на его плечо.

— Когда я была без сознания, — осторожно начала она, — то видела сон. Видимо, я оказалась между жизнью и смертью и попала в место у фонтана. Там я встретила твоего отца.

— Портоса? — Леон дёрнулся и резко повернулся к ней. — Он говорил с тобой? Что он сказал?

— Что благодарен мне за спасение его сына и дочери, — ответила Эжени. — Что мы с тобой два сапога пара, мы одинаково упрямы, и ты должен жениться на мне. Что они там, в ином мире, иногда пробуждаются от вечного сна и смотрят на своих потомков. Что у меня родится девочка, поэтому твои планы назвать сына Исааком отменяются.

— Как ты узнала? — Леон с изумлением воззрился на неё. — Я только что подумал: если родится сын, я назову его в честь отца!

— Я тебя слишком хорошо знаю, — печально сказала она. — Ты любишь отца гораздо больше, чем он того заслуживает. Именно это я ему и сказала. Вообще, признаюсь честно, говорила больше я, чем Портос. Я высказала ему все упрёки, какие у меня накопились — за то, что ему было наплевать на сына и любовницу, за то, что он был ужасным отцом!

— Ты встретилась с духом моего отца, чтобы наговорить ему гадостей? — Леон, похоже, не знал, смеяться ему или плакать. — И что он ответил?

— К его чести, должна сказать, что он принял все упрёки. И кажется, он и правда раскаивается в содеянном.

— Ты невозможна, — бывший капитан потряс головой. — Заглянуть на тот свет только затем, чтобы отругать моего отца, подумать только!

— Он это заслужил, — горячо возразила Эжени, — а я не хотела на тот свет и оказалась там случайно! Впрочем, могу тебя успокоить: Портоса не так-то просто обидеть. Он не злится на меня и обещал навестить вас во сне, тебя и Анжелику. Так что ты, скорее всего, ещё увидишься с ним.

— Надеюсь, — Леон привалился спиной к кровати, лишившись последних сил. — Боже, на меня за сегодняшний день свалилось больше событий, чем за предыдущий месяц! Мне надо передохнуть.

— Можешь лечь рядом со мной, — Эжени гостеприимно подвинулась и откинула одеяло, но Леон помотал головой и с трудом поднялся на ноги.

— Нет уж, ты лучше лежи и набирайся сил, а я пойду к себе, — он добрался до двери спальни, открыл её и, пошатываясь, исчез в темноте коридора, а Эжени откинулась на подушку и закрыла глаза, чувствуя, как вокруг неё меркнет золотистое сияние, и она погружается в спасительную блаженную тьму.

***

Шесть лет спустя

Эта весна выдалась в Бретани необычайно тёплой, и всё живое пошло в рост очень рано. В конце апреля деревья уже были окутаны нежной зелёной дымкой молодой листвы, из-под земли с необыкновенным упорством пробивались цветы, птицы соперничали друг с другом, издавая звонкие трели, солнце пригревало по-особому тепло, и Эжени дю Валлон млела под его лучами, сидя возле окна. Она зашивала платье дочери — Кóра разорвала его во время своего очередного приключения где-то на чердаке или в сарае, и теперь Эжени трудилась, заштопывая бок тёмно-синего наряда, но мысли её витали далеко. Лучи солнца ласкали её, как пальцы возлюбленного, и она позволила себе расслабиться, опустить шитьё и закрыть глаза, представляя, что это Леон гладит её по щеке и шее, прижимается губами, скользит ниже, в вырез платья…

Издалека послышался стук копыт, и Эжени встрепенулась, отогнала непристойную фантазию и выглянула в окно, чтобы убедиться, что слух её не обманывает. На дороге виднелась фигура всадника в развевающемся чёрном плаще, направлявшегося к замку, и Эжени вздохнула с облегчением — несмотря на то, что пути в её краях были безопасны, а нечисти в последнее время стало значительно меньше, она всегда переживала, когда Леон покидал её, пускай даже ненадолго, как сегодня. Но вот он вернулся, и она снова смогла обратиться к шитью, предвкушая, как муж будет рассказывать о своей поездке, а маленькая Кора — слушать с широко раскрытыми глазами, как будто отец уезжал не в соседнюю деревню, а в неведомый край, чтобы сражаться с драконами и чудовищами.

За прошедшие шесть лет многое изменилось. Эжени вышла замуж за Леона дю Валлона — свадьбу сыграли на следующей неделе после Рауля и Анжелики. Жаклин д’Эрбле на исходе зимы родила сына — славного крепкого мальчишку, которого они с Анри назвали Шарль-Рене, объединив имена своих отцов. Юный д’Эрбле пошёл больше в деда по линии матери, чем по линии отца — такой же неугомонный и неукротимый, как маршал Франции д’Артаньян, он взял шпагу в руки едва ли не раньше, чем научился ходить, а через несколько лет уже не давал покоя никому в доме, носясь по коридорам, размахивая шпагой и выкрикивая одному ему понятный боевой клич. Светловолосый и кареглазый, мальчишка унаследовал красоту обоих родителей, ловкость Жаклин и музыкальный талант Анри, так что сын Арамиса часто замечал, что Шарль-Рене разобьёт немало девичьих сердец, когда вырастет, а Жаклин добавляла, что он проткнёт шпагой не меньше мужских.