Три Нити (СИ) - "natlalihuitl"

— Не всему, что говорит Зово, стоит верить.

— Разумеется, — кивнула женщина, соглашаясь. — Но и не все, что он говорит, — ложь. Я, например, верю, что Железный господин не так добр, как хочет казаться.

— О, он совсем не добр, — понурившись, протянул я. — Он жестокий правитель и способен на страшные вещи. Но, Кхьюнг, он делает это не просто так, а ради нашего спасения! Не слушай Зово, когда он говорит, что цель Эрлика — бессмертие. Зово не знает, на что похожа его жизнь… а я знаю. Это страдание, которому нет и не будет конца. Если бы ты видела, как он слаб сейчас, как одинок перед лицом наступающей темноты, ты не могла бы не пожалеть его.

— Знаешь, Нуму… Иногда мне кажется, что ты зашел по пути милосердия куда дальше, чем я. Я уже могу сдержаться и не прихлопнуть клопа, ползущего по моей постели, но не уверена, что у меня хватило бы сил пожалеть Железного господина, — с усмешкой отвечала женщина и вдруг ни с того ни с сего вскинула голову и крикнула. — Кто здесь?! Нуму, я слышала чье-то дыхание!

Но ни в комнате, ни за бумажными ширмами никого не было. Должно быть, Кхьюнг напугал обычный сквозняк.

***

Несколько дней прошло с того разговора; жизнь текла своим чередом. Я накладывал примочки на ушибленные бока, пришивал оторванные уши, вправлял вывихнутые лапы — короче, занимался всем тем, чем и пристало заниматься лекарю, и мало-помалу тревога отпустила, потерявшись за чередою маленьких радостей и бед. Поэтому в вечер Дённам[1] я с легким сердцем шел по улицам Бьяру, насвистывая под нос и жадно вдыхая дымно-сладкие струйки благовоний, текущие из окон лакхангов. Полная луна ползла над городом, пока что низко, обтирая серебряным брюхом известку и черепицу, прячась среди курильниц и разложенного на просушку хвороста. Невольно я загляделся на нежный голубой лик… как вдруг острая боль прокатилась по позвоночнику. Лапы подкосились; я начал падать мордой прямо в осеннюю слякоть, а оказался почему-то в кромешной черноте.

***

Сознание вернулось ко мне вместе со жгучей болью; затылок будто кипятком облили. Я хотел потрогать зудящее место, но тут же понял, что лапы связаны, да и вообще я весь перетянут толстыми, добротными веревками, как какой-нибудь тюк с шерстью на телеге торговца. Хуже того, я был полностью голым — ни штанов, ни чубы, ни маски на груди! Даже заколки из волос и серьги из ушей вынули все до одной, хотя зуб даю — ни один грабитель в Бьяру не польстился бы на эти медные побрякушки. Решив попытать счастья, я дернулся со всей мочи, но мои похитители умели вязать узлы на славу! Веревки еще больнее впились в тело; оставалось только стонать от бессилия.

— Извини, Нуму, — ласково пропели над ухом, и мягкая — женская! — ладонь потрепала меня по плечу. — Но это было необходимо.

— Где я? Куда вы меня притащили? — пробормотал я, хотя уже знал ответ. Холодный и влажный воздух, сочащиеся водою стены и зеленые блики, бегущие по ним, волна за волною… О, это место я бы не забыл никогда! Это было подземелье, в котором скрывался Зово.

Стоило подумать о старом почжуте, как он явился передо мною, точно призрак из темноты. Призрак, одетый в мою чубу! На худом, как скелет, колдуне, тот висел нелепыми, болтающимися складками. Заметив мой взгляд, Зово нагло ухмыльнулся и похлопал по впалому животу:

— Что поделаешь! Здесь, внизу, кормят не так хорошо, как в месектет. Но не бойся, скоро я стану таким же красавчиком, как ты.

С этими словами он подскочил ко мне и выдернул здоровый клок шерсти прямо из гривы! Я взвизгнул от неожиданности, а потом заорал:

— Что ты задумал, урод? Развяжи меня и посмотрим, кто кому шкуру повыдирает!

— Вот поэтому, Нуму, нам и пришлось тебя оглушить, — печально вздохнули у меня за спиной. — И связать.

— Ну-ну, Прийю. Не спеши огорчаться, — отозвался Зово, помахивая в воздухе клоком черных волос; кажется, ему было весело. — Быть может, наш дорогой друг еще решит присоединиться к делу.

— Какому еще делу?

Колдун не ответил; вместо этого он подошел к плоскому камню, поставленному у самого края купальни. На спиленной макушке, как торма на алтаре, лежало множество странных вещиц. Были тут и клочки исписанной бумаги, и осколки костей — красные, еще насыщенные кровью, и белые, как молоко, — и блюдца с семенами горчицы, землей, золою и железными стружками, и пучки длинных волос, и чаши, наполненные желчью, чангом и другими отчетливо смердящими веществами. Там же была и моя маска, завернутая в кусок исписанной заклинаниями ткани, а еще — два огромных изогнутых рога. От кончиков до основания их покрывала сложная резьба; прищурившись, я разглядел крохотных скорпионов и змей, пауков и лягушек, густо покрытых лаком. Сверху были нанизаны украшения — макары с веревочными узлами в зубастых пастях.

Зово бережно взял один из рогов и поднял вверх, будто собирался плеснуть чанга в огонь.

— Мы убьем Эрлика, — сказал он.

Несколько мгновений я просто сидел, хлопая глазами, пока смысл слов не дошел до меня. А когда это наконец случилось, заорал:

— Да ты с ума сошел! Или хочешь, чтобы мы все здесь замерзли? Чтобы чудище под землей сожрало наш мир?

— Наоборот. Чудище, о котором ты толкуешь, многие века спало в глубинах и проснулось только тогда, когда эти самозваные боги, ремет, явились в наш мир. Они связаны, разве ты не видишь? Когда мы избавимся от пришельцев, избавимся и от него: оно снова заснет, и зима закончится.

— Если ты так уверен в этом, зачем спешить?! Ун-Нефер скоро и сам умрет!

— Нуму, — отвечал бывший шен, глядя на меня с какой-то непонятной грустью. — Ведь ты уже хорошо знаешь его. Ты знаешь, что случилось с городами южной страны. Если эту Стену достроят, он не умрет никогда. Разве не стоит ему помочь?

И снова его губы изогнулись в хищной, злой усмешке; такую же я видел на лицах лха, когда они отправлялись на охоту в Северные горы. Зово бесполезно было переубеждать в правильности его намерений; да он бы и не стал меня слушать. Так что я попытался зайти с другого бока:

— Но как же ты будешь убивать его? Ведь он бог!

— Нет, Нуму. Он всего лишь колдун. Очень сильный, признаю. Мне не победить его в честной схватке даже сейчас, когда он болен… Но кто сказал, что я буду сражаться честно? — тут Зово подхватил плошку с какими-то блестящим белым порошком. — Узнаешь? Это пыль, которую я нашел в Северных горах, — на том месте, где Железный господин сражался с Лу. Это толченый хрусталь из чешуи и внутренностей чудовища. Знаешь, что он делает?

О, я знал! Я хорошо помнил вздувшийся белесый нарыв и блеск самоцветов, вырастающих прямо из живого мяса… Увидев страх на моем лице, колдун удовлетворенно кивнул.

— Значит, знаешь, — сказал он и высыпал содержимое блюдца прямо в открытое основание рога, запечатал его пробкой из скрученных волос, залил поверху чем-то вроде желтоватого воска, а когда тот застыл, накарябал когтем одному ему ведомый знак. Все то же самое колдун проделал и со вторым рогом, приговаривая:

— Один предназначен для Железного господина. Второй — для его сестры.

— Но как ты собираешься подобраться к ним?

— О! — Зово ткнул пальцем в потолок, как наставник, готовящийся объяснить урок нерадивому ученику. — Это самое интересное; я не буду к нему подбираться. Ты будешь.

— Что? Никогда! Даже если ты залезешь мне в голову и заставишь подчиняться, это заметят все — и шены, и уже тем более Эрлик!

— Да, я знаю. Но, может, ты все же одумаешься и поможешь нам добровольно?

— Нет! Ты не понимаешь, Зово… Ты ослеплен ужасом, который видел там, с изнанки. Но я тоже видел многое — и я не верю, что Железный господин желает нам зла.

— Что ж… Я ожидал этого, — вздохнул колдун. — Поэтому приготовил кое-что.

Он поднял с камня костяную булавку, с помощью кусочка смолы приклеил к ней клок выдранной шерсти и продел иглу сквозь подкладку чуба. Тут же его облик стал меняться: седая шерсть почернела и залоснилась, щеки округлились, а глаза из серых стали желтыми. Зово уменьшился в росте и раздался вширь; ворованная одежда уже не свисала мешком с худосочных боков, а пришлась ровно впору. Не успел я охнуть, как на меня уставилось мое же лицо!