Три Нити (СИ) - "natlalihuitl"

Стало трудно дышать; из желудка к горлу подкатывал тяжелый липкий ком. Вот зачем Железный господин и Палден Лхамо всюду таскали меня за собою — на шествие Цама, на Стену, даже на охоту в Северные горы, — чтобы Зово видел, как близко они подпускают дурачка. Наивный, я думал, меня отпустили из небесного дворца во внешний мир, чтобы лечить бедняков. Нет; боги ждали, что я встречусь с бывшим почжутом, что в его голове созреет замысел убийства… И не потому ли Ун-Нефер во время болезни выбрал помощником меня, а не Сиа, чтобы я проболтался о его слабости и наконец привел отступника прямо в ловушку!

Охнув, я опустился на четвереньки. Меня вырвало бурой желчью прямо на пол.

— Он не знал? — спросил Зово, глядя на меня почти с жалостью.

— Нет.

— И что теперь? Что вы сделаете со мною, если не собираетесь убивать? Придумаете какое-нибудь жуткое наказание длиною в целую кальпу, в назидание другим? Можете не трудиться; эти трусы и так не осмелятся бунтовать… да что там, даже тявкнуть без чужого приказа!

— Брат искал тебя не потому, что хочет твоей смерти или мучений. Как ты уже знаешь от Нуму, Ун-Нефер тяжело болен, а потому предлагает тебе занять место Железного господина и завершить его работу. Закончить Стену; спасти мир.

— Да неужели? А что потом?

— Стать камнем, который заткнет горло океана.

Я нахмурился, пытаясь уяснить смысл сказанного; какое-то смутное воспоминание тревожило меня, гудело в черепе, будто пойманный в кулак жук… А Зово, кажется, и так все понял: его лоб прорезали глубокие морщины, а рот раздвинулся не то в улыбке, не то в оскале. Селкет кивнула:

— Да, ты угадал. Если примешь предложение брата и станешь новым Эрликом, то получишь и его судьбу в придачу. После того, как Стену воздвигнут, тебе придется уснуть навечно. Не простым сном; Ун-Нефер научит тебя особому заклинанию — это будет ваш последний урок. Прочитаешь его и окажешься заточен в аду вместе с чудовищем.

— Кто в здравом уме согласится на такое?

— В здравом, может, и никто, — легко согласилась богиня. — Но ты не какой-нибудь чинуша или торговец жареными пирожками; ты колдун, Крака. Так подумай вот о чем: до того, как ад достанет тебя, ты поднимешься на высоту, не доступную никому — ни шенам, ни святым. Ты станешь богом, пусть и ненадолго. Только что снаружи ты пытался призвать подземную тварь в помощники. Я оценила усилия, правда! Но это жалко по сравнению с тем, что может Железный господин. Разве ты никогда не хотел оказаться во главе стола вместо того, чтобы подбирать с него крохи?

— Что толку в этой силе, если она забирает и волю, и разум? Если я стану богом, что останется от меня?

— Этого не узнаешь, пока не попробуешь. Но скажи честно, Крака: ты никогда не думал, что так и завершается путь? И мало подняться на гору — нужно, чтобы ночь съела тебя? — Селкет склонила голову, наблюдая за Зово из-за бисерной завесы; я вдруг с удивлением понял, что она и правда ждет ответа, а колдун и правда размышляет. Странные судороги пробегали по его седой морде; зрачки сузились до размера горчичного зерна; даже нижняя челюсть чуть отвисла. Я уже испугался — вот сейчас он согласится! Но Зово дернулся, стряхивая наваждение, и вместо этого буркнул:

— А если я откажусь?

— Тогда тебя ждет смерть — и новое рождение, как и всех живущих. Ты будешь мужчинами и женщинами, птицами и зверями, камнями и травой; и так до тех пор, пока все солнца этой вселенной не остынут и не погаснут. Это тоже ад своего рода… только вместо огня или холода в нем все поражено медленным, тепловатым гниением.

— Пустые разговоры! Если бы я и согласился, проклятье невозможно передать по собственной воле. Никто не знает, как Эрлик выбирает новые тело и душу.

Вздохнув, Селкет сняла с волос причудливый убор, затем отбросила белую накидку. На ней остались только доспехи лха, — черные, будто окрашенные тушью, точь-в-точь как на тханка; над сердцем горела золотая насечка с именем.

— Крака, — позвала она изменившимся, глухим голосом. — Не будь дураком. Помнишь, как мы встретились в первый раз? Кекуит упала сквозь облака, вплавившись в черную скалу, и ваше племя пришло в долину по следу дыма и огня. Когда мы вышли из корабля, ты первой приветствовала нас — женщина с сорочьими перьями в гриве.

— Да, — глухо отозвался колдун. — Я помню.

— Тогда ты сказала мне: «Когда мы едим, то лучшие лакомства оставляем напоследок». И это верно! Прежде чудовище хватало всех без разбору — и слабых, и жалких; всем нашлось применение. Но теперь оно стало куда придирчивей. Как князь, который вставляет в венец только лучшие драгоценности, оно ищет лучшие йиб, чтобы украсить себя. А кого в этом мире ты мог бы назвать лучшим? Ответь без ложной скромности — и поймешь, что оно не побрезгует твоей душою, если правильно предложить. Конечно, к этому придется подготовиться. Что ж, и невесты готовятся ко встрече с женихом! Хочешь знать, как это будет?

— Не хочу, — скривился Зово, царапнув хрустальную корку, уже расползшуюся по мохнатой груди. — Я догадываюсь, что ты скажешь: вы откормите меня чужими жизнями, как безмозглого гуся; одурманите желтыми пилюлями, чтобы не орал от боли; располосуете и сошьете заново душу, придавая ей сходство с собою — ведь это вас та тварь желает проглотить больше всего на свете! Потом сварите в семи котлах и подадите ей на блюдечке. И если это сработает…

— …ты станешь новым Железным господином. Ну так что, ты согласен?

Но Зово молчал; странным было его молчание — странным и страшным! Узловатые пальцы сжимались и разжимались, оставляя на ладонях ранки от глубоко впившихся когтей. Сверкающие наросты, охватившие левый бок и спину колдуна, хрустели, будто свежий снег под лапами.

— Так вот что он задумал… — прошептал он наконец. — «Одурачу тебя так, что куда я сам не захочу, туда будешь у меня на посылках ходить!..» Решил откупиться мной от чудовища, а сам сбежать? Нет уж, пусть расхлебывает то, что заварил! Передай брату, госпожа, чтобы засунул это щедрое предложение вместе со всею Стеной себе в жопу!

Я думал, пасть ада разверзнется прямо под наглецом, но Палден Лхамо только пожала плечами.

— Нуму, будь свидетелем. Я предложила, и он отказался.

Сказав так, она поднялась с трона и прошла по ступеням вниз; стала напротив отступника — высокая, черная. От нее разило невыносимым жаром, жгущим глотку и подпаляющим шерсть на морде, но на губах играла мягкая улыбка.

— Крака, ты сразился с богами — и проиграл. Но твоя смелость достойна награды. Поэтому я подарю тебе то, чего никогда не дал бы мой брат, — свободу, — тут она наклонилась к Зово, шепнула что-то неразличимое ему на ухо и коснулась большим пальцем лба. Крупная дрожь прошла по телу колдуна; поглощавшие его самоцветы треснули и осыпались крупной пылью. Зово уставился в глаза Палден Лхамо — багровые, раскаленные, — прошептал:

— Я ошибся!

И, бездыханный, рухнул на пол.

***

На выходе из лакханга пара шенов подбежали к богине, и низко кланяясь, забормотали:

— Госпожа! Еще одна колдунья пробралась в Перстень! Мы задержали ее.

И указали на маленькую испуганную женщину с золотой гривой.

— Макара! — вскрикнул я, бросаясь к пленнице; но Палден Лхамо удержала меня.

— Знаешь ее?

Я кивнул.

— Тогда идите за мной.

Оставив шенов недоумевать, богиня повела нас за пределы Перстня. Все время, что мы шли, Макара смотрела на меня в ужасе. Должно быть, она видела тело сестры и разрушения, причиненные сражением Зово с дакини; видела и то, что Палден Лхамо жива. Но какие вывода она сделала? Считала ли меня обманщиком? Предателем? Или поняла, что я просто не успел? Я не решился спросить.

Наконец мы оказались в пустынном месте среди синих скал. Только тогда сияние, окружающее Селкет, погасло; остановившись, она обратилась ко мне.

— Ну и что мне делать с твоей подружкой?

— Прошу, отпусти ее! — взмолился я, сбиваясь и поскуливая от ужаса. — Макара здесь ни при чем! Она помогала мне — освободила, чтобы я помешал Зово. Посмотри, она из шанкха; а им нельзя даже помышлять об убийстве!