Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

Дозорные услышали тревожный крик и побежали на него… Снизу, изнутри башни, доносились глухие удары, это буянил запертый там Бюсси-Леклерк.

Восемь заключенных, дрожащие, находившиеся в полубреду, перепуганные происходящим, испустили страшный вопль. Шалабр, Сен-Малин, Монсери и Карл Ангулемский вскинули аркебузы и прицелились.

Дозор, состоявший из двенадцати солдат и офицера, ворвался во двор с криком:

— Мы здесь! Что случилось?..

— Огонь! — скомандовал Пардальян.

Как только раздались выстрелы из аркебуз, он бросился с кинжалом в руке к решетке и закрыл ее. Во мгле узкого двора завязалась невиданная рукопашная схватка. Кругом метались тени, слышались громкие стоны, рев, божба, проклятия, вздохи, звон алебард. Резкий блеск стальных клинков, освещенные фонарями искаженные лица… Яростная драка оборванных пленников со стражниками продолжалась не более минуты и внезапно прекратилась…

Дело в том, что Пардальян сразу разглядел офицера. Он бросился на него, вырвал шпагу, схватил за горло и, зажав его в углу двора, сказал:

— Сударь, нас тридцать человек, а вас — дюжина. Велите своим людям сдаваться, или я вас убью.

Офицер, придя в полную растерянность от изумления, окинул взглядом поле битвы. Понял он или нет, что происходило?.. Неизвестно. Он почувствовал, как острие его собственной шпаги вонзается ему в горло, и этого оказалось достаточно.

— Сложить оружие! — завопил он яростным от страха голосом.

Гвардейцы послушно побросали свои алебарды.

— Сюда! — приказал Пардальян.

Все те, кто остались в живых и были способны передвигаться, подчинились этому властному голосу. Узники, расхватав алебарды, живо подталкивали стражников в спины. Это был поистине захватывающий спектакль: один за другим, начиная с офицера и кончая последним гвардейцем, дозорные входили в башню!.. Когда они все оказались внутри, Пардальян спокойно запер за ними дверь и сказал:

— Теперь у нас всех есть оружие!

На площадке двора были распростерты три-четыре тела. Пардальян заметил, что все они были в униформе, а на камзолах из буйволовой кожи виднелись Лотарингские кресты. Он открыл решетку, которую запер, чтобы отрезать гвардейцам всякий путь к отступлению. И, дав знак своему войску следовать за ним, бросился под высокие своды широкого перехода, пройдя по которому, он оказался в соседнем дворе. Там царили тишина и спокойствие.

В душе Пардальян возблагодарил архитектора, который, возводя Бастилию, расположил постройки таким образом, что жуткий шум схватки во дворе Северной башни не мог быть услышан. Он поискал выход, обследовав стены, и обнаружил нечто вроде трубы… какой-то темный, сырой и длинный коридор. Пардальян вошел в него в сопровождении своего поражающего воображение войска и вскоре добрался до поворота.

— Кто идет? — раздался вдруг чей-то голос.

Мгновением позже послышался громкий окрик:

— Караульные, внимание! Караульные, к оружию!

Другие же голоса, все более и более слабые, словно эхо, повторяли вдалеке:

— Караульные, к оружию!

Пардальян бросился вперед, сжимая в руках кинжал Бюсси-Леклерка. Но нигде не было ни души: караул, поднявший тревогу, бегом отступил к главным воротам. Теперь во всей огромной крепости раздавался шум шагов бегущих людей, оклики, смутный рокот, напоминавший раскаты грома.

Пардальян понял, что близятся решающие минуты. Он обернулся к своим спутникам и просто сказал:

— Хотите попытаться вместе со мной стать свободными? Возможно, нам придется умереть. Но смерть — это тоже свобода, и она совсем рядом.

— Свобода или смерть! — закричали они в один голос.

— Итак, — вновь заговорил Пардальян, и на сей раз его голос звенел, как боевая труба, — я командую вам — вперед, и, если уже нельзя быть свободными за меньшую цену, так возьмем же Бастилию!

— Вперед! Возьмем Бастилию! Бастилия будет нашей! — завопили обезумевшие люди, охваченные единым порывом.

Пардальян двинулся вперед — спокойный, гибкий и сильный, как один из хищников, что по ночам рыщут по пустыне. Вскоре он услышал крики:

— К оружию! Это бунт! К оружию!

Позади него молча, в состоянии, сходном с сомнамбулизмом, шагало его суровое войско; глаза бывших узников были прикованы к командиру. И вдруг, в десяти шагах впереди себя, в одном из дворов при свете зажженных факелов он увидел беспорядочную толпу вооруженных людей во главе с офицером. Этот последний одним движением руки остановил свой отряд перед входом в коридор; солдаты, ослепленные пламенем факелов, пытались выяснить численность противника, с которым им предстояло сразиться, и угадать, к какой фантастической породе людей они принадлежали. Пардальян по-прежнему шел вперед, не замедляя и не убыстряя шаг. Это мгновение тишины было кратким.

— Эй! — крикнул офицер. — Кто вы такие? Приказываю вам немедленно сдаться!

— Вперед! — зарычал Пардальян.

В то же мгновение он совершил ужасный прыжок. Со стороны все происходящее было похоже на видение: он пригнулся к земле, затем распрямился, как пружина, и в два прыжка добрался до офицера. Последовал сокрушительный удар — и офицер упал замертво, заколотый кинжалом за неимением шпаги.

Гвардейцы, увидев, как упал их командир, инстинктивно отступили назад, как это делают все люди, привыкшие к слепому повиновению. Этой неоценимой минуты замешательства оказалось достаточно для того, чтобы мятежники вышли из коридора и бросились во двор.

— Огонь! Огонь! — заорал какой-то сержант.

Раздался залп из сорока аркебуз. Железный ветер ворвался в коридор, пули задевали о его стены. Одновременно с этим громовым раскатом послышался громкий победный вопль… За ним немедленно последовали яростные проклятия…

Гвардейцы, вообразив, что коридор был полон невидимых врагов, дружно выстрелили в узкий черный проход… При вспышках выстрелов они, однако, увидели, что коридор пуст, и тут же на них справа, слева, сзади обрушились удары алебард мятежников.

Гвардейцы оказались безоружными, так как аркебузы были разряжены, а на то, чтобы зарядить их, требовалось около двух минут; к тому же у них не было необходимых боеприпасов. Тогда среди стенаний раненых и хриплых призывов умирающих завязалась еще одна битва… Это была схватка не на жизнь, а на смерть, тем более ужасная, что факелы были брошены и гвардейцы использовали свои аркебузы как дубины, сталкиваясь между собой и разя друг друга.

В самой гуще этой воющей людской массы метался Пардальян с кинжалом в руке. Он бросался из стороны в сторону, нанося страшные удары и буквально кося врагов.

…Прошли две-три минуты; двор был залит кровью… обезумевшие гвардейцы, охваченные паникой, спасались бегством, падали, закрывали головы руками… А за стенами тюрьмы разбуженные жители квартала задавали себе вопрос, что могут означать все эти вопли и выстрелы… В самой Бастилии во всю мощь зазвонил колокол…