Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Но между тем как русское оружие торжествовало на турецкой границе и в горах Дагестана, главнокомандующему было донесено, что законный наследник Карабагского ханства Джафар-Кули-ага, юноша, когда-то искренне преданный России, но отодвинутый Гудовичем на задний план, состоит в переписке с Аббас-Мирзой, приглашая его вступить в Карабаг. Паулуччи тотчас же приказал арестовать Джафара. Батальон Троицкого полка захватил его на кочевке близ урочища Султан-Буда-Керчи и отправил в Тифлис под сильным конвоем, которым командовал капитан Оловяшников. Джафару позволили ехать верхом, но из предосторожности посадили позади него, на той же самой лошади, солдата. Оскорбленный Джафар, переправляясь по пути через реку Тертер, столкнул солдата в воду и, пользуясь поднявшейся суматохой, бежал на свою прежнюю кочевку близ Султан-Буды. Отсюда он написал Паулуччи, что не имел никогда и никаких сношений с Аббас-Мирзой, что был и будет верен России, а если бежал теперь, то только потому, что был опозорен арестом и грубым обращением с ним солдат и офицеров конвоя. Все это было, по всей вероятности, справедливо, и приказание арестовать Джафара было со стороны Паулуччи по меньшей мере преждевременно. Тем не менее главнокомандующий оставил письмо без ответа, и Джафар, опасаясь нового ареста, уже действительно бежал, покинув на родине жену и все свое состояние. Жена его была арестована и приговорена к уплате штрафа в сто пятьдесят тысяч рублей[55].

В январе 1812 года персияне с Джафаром уже нахлынули на Карабагское ханство и, окружив в Султан-Буда-Керчи батальон Троицкого полка, стоявший под командой майора Джини, другим отрядом поспешили занять Шах-Булах, чтобы отрезать ему сообщение с Шушей. А в это самое время из Шуши на помощь к майору Джини шел небольшой отряд под командой капитана Ильяшко. Он с боя овладел по пути Шах-Булахом, но дальше идти не решился, так как до Султан-Буды оставалось еще тридцать верст, а вся дорога была занята персиянами.

Между тем в Султан-Буде происходило следующее. 1 февраля восемнадцать тысяч пеших и конных персиян стремительно атаковали отряд, построившийся в каре у самых своих землянок. Завязалась жаркая битва, среди которой много русских офицеров выбыло из строя убитыми и ранеными. Был убит и майор Джини, заступивший его место майор Сочевский скоро получил тяжелую рану, а вслед за ним пал и капитан Гумович. Тогда команду над отрядом принял капитан Оловяшников, тот самый, который упустил Джафара на Тертере. К вечеру оба орудия были подбиты, зарядные ящики взорваны, и Аббас-Мирза прислал записку, требуя сдачи.

Оловяшников был в раздумье. Даже сам Мехти-Кули-хан Карабагский, находившийся при отряде, убеждал не сдаваться, обещая ночью скрытно провести отряд к Шах-Булаху. Но Оловяшников, опасавшийся взыскания за допущенный им побег Джафара, приказал батальону положить оружие, и знамена Троицкого полка, бывшие при этом батальоне, достались в руки персиян. Мехти же бежал в Шушу окольными путями и первый привез известие о печальной участи отряда. Персидский двор был чрезвычайно доволен таким успехом.

В Уджанском замке, принадлежащем некогда наследному персидскому принцу, быть может, и доныне хранится большая картина, виденная Ермоловым во время посольства его в Персию. Она изображает победу, одержанную над русскими, которые представлены обращенными в бегство, увлекаемыми в плен и с унижением просящими помилования.

«Осматривая замок, – говорит Ермолов, – я спросил сопровождавших меня персиян: «Какое картина представляет сражение? Не Асландузское ли?» Наморщились рожи их, и страх, изобразившийся в чертах от одного об этом воспоминания, заставил меня не требовать ответа. Я сделал другой вопрос: «Не Ленкоранское ли?» Как будто окован был язык персиян, и ложь, столь обыкновенная в устах их, не изобрела ответа. Надобно было догадаться, что не оно. Наконец сказано мне, что картина представляет разбитие Троицкого батальона. Я замолчал против правды».

По истреблении Троицкого батальона персияне окружили Ильяшенко в Шах-Булахском замке и, выставив перед ним русские знамена и пленных, потребовали сдачи. Они угрожали в противном случае взять штурмом или держать его в блокаде, пока не выморят русских голодом. Ильяшенко, достойный сподвижник Карягина, отверг все предложения персиян; но зная, что помощи ему ожидать нельзя и что патроны у него на исходе, решился на то, что некогда сделал Карягин. Он ночью вышел из замка, прорвался сквозь персидскую армию и возвратился в Шушу через горы, по едва проходимым тропинкам. Ильяшенко произведен за это в майоры.

Вся Кавказская армия была возмущена изменой Оловяшникова. Вспоминались геройские поступки Карягина и Котляревского, когда они, окруженные неприятелем в сто раз сильнейшим, бились с ним на этих же самых полях. Но Карягин давно уже умер, а Котляревский находился далеко – на турецкой границе. Отсутствие в Карабаге отважного генерала и твердого правителя становилось с каждым днем ощутительнее, и Паулуччи, находившийся в то время по случаю присоединения к России Кюринского ханства в Дербенте, решился послать в Карабаг Котляревского. Он поручил ему «восстановить доверие жителей к русскому оружию и изгладить из их памяти позорное дело Оловяшникова». Бич персиян, Котляревский, начал с того, что очистил весь Карабаг от разбойничьих шаек и двинулся против Аббас-Мирзы. Но тот поспешно отошел за Аракс, уничтожив за собой переправы.

Маркиз Паулуччи и сам посетил отряд Котляревского, стоявший на персидской границе, рассчитывая сделать с ним экспедицию в персидские владения, к Зардобу. Но новые тревожные обстоятельства потребовали присутствия его в Грузии.

Теперь дело шло о народном восстании в самой Кахетии, вызванном сложными обстоятельствами тогдашнего времени. Надо сказать, что Кахетия платила России налоги почти исключительно хлебом, которого страна сама никогда не имела в достаточном количестве, так как жители ее занимались преимущественно виноделием. На Кахетии накопилось мало-помалу множество недоимок, а между тем, в 1812 году, хлеб очень был нужен, русские власти требовали его с большей настойчивостью, чем это было обыкновенно. Тут в первый раз должны были прибегнуть к экзекуционной системе. Тогда со всех сторон от жителей посыпались жалобы, что постояльцы солдаты своим обращением оскорбляют стыдливость их жен и дочерей, а агенты грузинского царевича Александра, находившего себе опору во многих грузинских князьях, поджигали народ и делали все возможное, чтобы вызвать восстание. И 31 января 1812 года в деревне Ахмет восстание началось.

На следующий день в деревне Тионетах случилось обстоятельство, придавшее восстанию сразу необыкновенно острый и распространенный характер. Когда народ стоял около церкви, толкуя о тяжестях налогов, в толпу вбежала исступленная женщина и, бросившись к мужу, накинула на него свое покрывало. «Я обесчещена русским и иду ему мстить», – сказала она, обращаясь к толпе, и с этими словами, выхватив из-за пояса мужа кинжал, побежала к дому. Вся толпа с диким ревом кинулась за ней. Офицер был заколот, команда перерезана. Восстание охватило целую Кахетию, и началось повсеместное избиение русских, расквартированных малыми командами по деревням и селам. Города Телави и Сигнах подверглись осаде. Укрепленный Телави успел отбиться; но в Сигнахе, где много было грузин, комендант майор Гейне, все чиновники и весь гарнизон были вырезаны.