Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

Мама помолчала минуту.

— Я, пожалуй, увезу ее на некоторое время. Она поедет со мной в Оксфорд, когда я решу навестить Ричарда.

Дядя Джон что-то ответил ей, но я уже слышала достаточно и бесшумно, в одних чулках прокралась к себе в комнату. Там я позвонила и попросила принести горячую воду, чтобы я могла принять ванну. Я чувствовала себя неимоверно грязной и не могла бы сесть за стол с моей дорогой мамочкой и дядей Джоном, не попытавшись хотя бы немного отмыться.

— Не превращаетесь ли вы двое постепенно в двух отъявленных бродяжек? — с обидой в голосе вопрошал дядя Джон за обедом. — Я начинаю думать, что здорово наказал себя, вернувшись сюда из Индии. Теперь Джулия то и дело разъезжает по всей стране, а я должен управлять ее чудовищным поместьем.

Его веселость была несколько наигранной, но я оценила ее. Мне хотелось улыбнуться, но я изо всех сил боролась с приступом тошноты, нахлынувшей на меня при виде огромной порции вайдекрской форели, запеченной в белом винном соусе. Мякоть рыбы была розовой, словно лепестки розы, соус блестел и переливался золотом, а я старалась не смотреть на все это и знала, что не смогу взять в рот ни кусочка.

— Мы не задержимся в Оксфорде, — ответила мама, не дождавшись от меня ни слова. — И я думаю, вам будет приятно иметь дом в полном своем распоряжении. Вы непременно станете обедать в библиотеке, обложившись книгами, и никто не станет пенять вам за сигарный дым в комнатах и поздний сон.

— Ода, — с деланным восторгом подхватил дядя Джон. — Здесь будет пир запрещенных радостей. А когда вы вернетесь домой, вам придется еще хорошенько постирать занавеси и отдать в чистку ковры, чтобы избавиться от табачного запаха.

Я едва слышала их разговор и почти не видела ненавистную тарелку с едой перед собой. Стол поднимался и опускался перед моими глазами, словно покачиваясь на волнах.

— Мама, извини меня, пожалуйста, — прошептала я. — Мне нехорошо.

Я встала и заставила себя спокойно выйти из комнаты, но, едва дойдя до гостиной, бросилась ничком на пол и уткнулась лицом в сиденье стула.

Я солгала маме и намеревалась продолжать лгать и дальше. Я солгала, сказав, что со мной ничего плохого не произошло. Со мной произошло нечто ужасное, и нужно было быть полнейшей дурой, чтобы не догадаться об этом несколькими неделями раньше.

Я была беременна.

Мой кузен Ричард наградил меня ребенком, и я погибла окончательно.

Теперь не требовалось никаких угроз и никаких обещаний, чтобы привязать меня к нему. Я погибла безвозвратно, если он не женится на мне, и я знала, что должна сообщить ему об этом и сказать, что мы должны пожениться как можно быстрее.

Мне потребовались недели, чтобы понять причину моей тошноты и головокружения, и даже тогда я продолжала цепляться за дурацкую надежду, что все это пройдет, как только настанут мои ежемесячные недомогания. Когда же они не настали, и потом опять не настали, я начала понимать, в чем дело. Когда все в Вайдекре плодоносило и размножалось, и я тоже была беременна.

Дважды я принималась писать Ричарду и оба раза бросала написанное в огонь. Я знала, что с того дня, как он уехал в Оксфорд, объяснив, что теперь ни один джентльмен не захочет на мне жениться, он считает нашу помолвку возобновившейся. Но я распростилась с мыслью о замужестве, любви, детях.

Я смогла взглянуть в лицо этой правде. Я даже нашла в себе силы примириться с ней. Но теперь мне пришлось столкнуться с чем-то неизмеримо более худшим. Я не хотела быть женой Ричарда. Мне была отвратительна мысль о тайной свадьбе, которая опозорит мою мать и меня. Или о свадьбе, на которую мама будет вынуждена дать свое молчаливое согласие, так как я была обесчещена. Но я не видела другого пути. Я провела целые недели, притворяясь сама перед собой, что того утра в солнечной беседке просто не было. Но оно было, и единственное, что мне оставалось сделать, это взглянуть правде в лицо и сказать: «Лучше мне было умереть, чем жить опозоренной». Вместо этого я должна готовиться к свадьбе, и готовиться к ней как можно быстрее, иначе я принуждена буду объявить всем о моем позоре. Я боялась, что скоро будет заметен мой растущий живот, который становилось уже трудно скрывать под узкими летними платьями, и скоро мама все поймет. Тогда она будет иметь право выгнать меня из дома и забыть обо мне.

Она будет разгневана тайной свадьбой, но о таких вещах говорят недолго и забывают через несколько лет. Ребенок родится раньше положенного срока, но Вайдекр — терпимое место, где живучи прежние обычаи. Редкая невеста идет здесь к венцу, не неся впереди себя огромный живот. Мою репутацию можно считать погибшей в глазах знати, но среди простых людей Вайдекра я ничем не буду отличаться от других.

Неожиданная мысль заставила меня вздрогнуть и выпрямиться. Я никогда в жизни не увижу Джеймса Фортескью. И скоро кто-нибудь не преминет рассказать ему, что хорошенькая Джулия Лейси, которая была украшением сезона в Бате и его избранницей, с неприличной поспешностью обвенчалась со своим кузеном. Он будет обрадован, что не связал свою жизнь со мной. И может быть, прошепчет на ухо сплетнику, что сам чуть было на мне не женился! И они покачают головами в удивлении, что столь милая девушка оказалась такой безнравственной! Я спрятала лицо в ладони и посидела некоторое время, собираясь с мыслями.

Мне ничего не поделать с этим.

Я совершила ошибку, ужасную, непоправимую ошибку, и теперь мне надо смириться с этим и принять тяжесть всех последствий.

Могло быть еще хуже, попыталась я утешить себя. По крайней мере, я люблю Ричарда. Я хотела выйти за него замуж еще тогда, когда мы были маленькими детьми. Я могу попытаться закрыть глаза на ужас моего позора, но, в конце концов, в моей жизни было всего лишь две страсти: Ричард и Вайдекр.

Мама будет горевать. Мама будет расстроена, но…

Я оставила попытки притворяться, что все будет хорошо. Тайное замужество и родившийся раньше срока ребенок были для меня не чем иным, как катастрофой. Но все могло оказаться неизмеримо хуже. Я не находила в себе силы рассказать об этом маме или дяде Джону. Но если Ричард возьмет эту ношу на себя и сам все расскажет им, тогда я смогу пройти через это. Ричард был единственным человеком, которому я могла рассказать всю правду. Единственным, к кому я могла обратиться за помощью. Единственный оставшийся для меня путь вел к Ричарду.

ГЛАВА 24

Я едва видела город. Большие серые здания колледжей казались мне похожими на тюрьмы. Мама была очарована стилем и архитектурой старинного университетского городка, я же думала о том, что окна зданий слишком малы, а фасады угрюмы.