Предсказанное. Том 2 - Василий Головачёв

В каюту вошел сосредоточенный Игнат Ромашин, поздоровался с Маттером, сел напротив.

— Ты понимаешь, что своими походами на Землю рискуешь «засветить» базу?

— Он уже осознал, — кивнул Баренц. — Обещает предупреждать охрану.

— Дай-то бог! Итак, что мы имеем?

— Мы имеем вмороженный в Мироздание системный алгоритм, — ухмыльнулся Маттер, — в котором человечеству отводится роль второго плана, роль спускового механизма рождения черной дыры. Поэтому вряд ли нам удастся что-либо изменить в сценарии Вершителей, которые и разработали алгоритм.

— По-моему, Клим говорил о создании системы, равной по возможностям системе черных дыр. Только тогда мы сможем противопоставить черной силе Блэкхоул силу светлую, сохраняющую жизнь в Галактике.

— Вы не понимаете! Не надо никому ничего противопоставлять, не надо ни с кем воевать! Система Блэкхоул — это завтрашний день разума! Это наша смена! Мы и другие действующие ныне лица: отеллоиды, черные люди, мантоптеры, не знаю, кто еще, — суть исполнители алгоритма смены жизни. Вот и все!

Баренц и Ромашин переглянулись.

— Хорошо, допустим, — сказал Игнат, сплетя пальцы рук на колене. — Мы чего-то не понимаем. Но хотим понять. А главное — хотим спасти цивилизацию такой, какая она есть. Вселенная полна других звезд, которые можно превращать в черные дыры. Пусть наше солнышко останется прежним, дающим свет и жизнь таким, как мы.

— Сказать, что Вселенная — это всего лишь набор звезд, все равно что сказать, будто человек — это всего-навсего набор молекул. Все намного сложней.

— Согласен. Однако давай по порядку, Герхард. Что заставило тебя покинуть базу и встречаться с коллегами, несмотря на критическое положение всей нашей организации?

— Нужно было проконсультироваться.

— Давай договоримся: впредь, если тебе понадобятся специалисты для консультаций, говори нам — кто именно, и мы будем доставлять их сюда.

— Хорошо, договорились. Возможно, мне и в самом деле в скором времени опять понадобится кто-нибудь из особо закрытых спецов. Кстати, контакт с Барашенковым высветил любопытные вещи. Команда Ландсберга получила доступ к арсеналам Европейского военного консорциума и запускает теперь в эйнсоф вместо МК сверхмощные вакуумные бомбы. При их попадании в эйнсоф отмечаются интересные эффекты. А главное, при каждом взрыве эйнсоф как бы подпрыгивает в космос и удаляется от Меркурия по направлению к Солнцу.

Баренц и Ромашин снова переглянулись.

— Ты можешь объяснить, что происходит?

— Пока нет, нужны дополнительные данные. Мне вообще не хватает информации по многим вопросам, а связи с земной Сетью, откуда я мог бы эту информацию скачать, нет.

— Будет тебе связь. Инконики подсуетятся и сделают секретную линию. Рассказывай, что еще тебе удалось выяснить.

— Я уже говорил, я не бог, — возмутился Маттер, — и даже не Клим Мальгин. Единственное, чего я добился, это составил схему взаимодействий БРС между собой и их влияния на космос. Самые интересные в этом смысле структуры — конечно, кубоиды и войды.

— Начни с микромира. Ты ведь утверждал, что и на этом уровне можно найти союзников.

— Микромир нам уже недоступен.

— Я был уверен в этом с самого начала, — пожал плечами Ромашин.

— В таком случае Клим ошибся, — скривил губы Маттер, — предложив мне заниматься этой проблемой. А то все умные, а я погулять вышел.

— Спокойно, Герхард, — нахмурился Баренц. — Вас никто не хочет обидеть. Но видение ситуации у нас разное. Почему нам не доступен микромир?

— Потому что этап генерации разума во Вселенной на уровне элементарных частиц давно прошел. Проторазумники — я назвал их протеями — начали обустраивать свою жизнь в те времена, когда возраст Вселенной исчислялся всего лишь десятками секунд. Они подогнали кое-какие физические константы для многократного усложнения форм материи, создали суперстринговую связь, обеспечили преемственность форм движения материи — то, что мы сейчас называем временем.

— Ты так уверенно говоришь, будто протеи сами тебе во всем признались, — пошутил Ромашин.

— Пойдемте ко мне, — предложил Маттер, — я покажу расчеты, выкладки и схемы взаимодействий.

— Мы вам верим, — успокоил ксенопсихолога Баренц, недовольно посмотрев на заместителя. — Продолжайте.

Маттер пожевал губами, глянул на собеседников с сомнением, будто оценивая их интеллектуальные возможности, но решил не обижаться.

— По мере расширения первичного кокона Вселенной суперстринговая связь теряла устойчивость, рвалась, почти все «струны» скомпактифицировались. Остались самые стабильные, реликтовые, разместившиеся по границам гигантских ячеек — войдов. Они объединились в волокна и образовали теперь то, что я называю стринг-фракталами. Очень красивые фигуры, между прочим. Давайте я все-таки принесу ролик, — сделал еще одну попытку показать результаты работы Маттер.

— Герхард, мы знаем… — начал Ромашин.

— Несите, — сказал Баренц.

Ксенопсихолог бросился из каюты, воодушевленный согласием начальства.

— Потерпи, — недовольно посмотрел на Игната глава Сопротивления, — иначе он не закончит. К тому же мне интересно, что он покажет.

— Это плод его фантазии.

— Ну не скажи. Мальгина ведь ты не станешь называть фантазером? А он тоже рассказывал поразительные истории.

— Ты веришь в «разум» электронов?

— Я верю в то, что все наше многоэтажное Мироздание пронизано жизнью, в том числе разумной. Одно лишь непонятно: почему разные типы разума не уживаются вместе? Почему конфликтуют?

— Это еще надо доказать. По-моему, только люди способны конфликтовать со всеми в силу своей нетерпимости к инакомыслящим и инакоживущим. Фактов подобного антагонизма между иными цивилизациями у нас нет.

— Мальгин утверждал, что Мантоптеры когда-то воевали с Галиктами.

— Разве что. Хотя и это требует доказательств.

Вернулся Маттер, всунул в гнездо вириала иглу компакта.

Пейзаж Ван-Бисбрука побледнел, исчез, на миг стены каюты вернули изначальную плотность и цвет, но тут же превратились в слой тумана и растаяли. Каюту объяла глубокая темнота космоса, пронизанная вуалью галактических скоплений, которые и образовывали сетчато-ячеистую структуру Вселенной.

— Вот, демонстрирую, — прозвучал голос Маттера.

Одна из крохотных световых паутинок ринулась на зрителей, превращаясь в шерстинку, в мохнатую веточку, в перо жар-птицы и, наконец, в удивительной красоты сложную геометрическую фигуру, каждая искорка которой представляла собой не звезду, а целую галактику.