Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Выслушала рассказ монахини Юэнян и сильнее укрепилась в ней вера в Будду.

Тому свидетельством стихи:

Молитвой смерти избежать хотят невежды,Но грешен ум, болтлив язык и нет надежды,Монахи любят серебро и сытный ужин,Чтоб толстосумов растрясти, им Будда нужен.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Творишь добро – от души твори.

Свое равнодушие ты побори.

Не станут меньше, не пропадут

Дела благие, усердный труд.

Сутр целые горы на свете есть,

А много ль из них нам дано прочесть?

Копи богатства хоть целый век –

В беде не помогут они, человек.

Расставишь жертвы и там, и тут –

К ним духи даже не подойдут.

Хоть полон дом сыновей подчас,

А кто ж наследник твой в смертный час?..

Так вот. В ту ночь Юэнян и мать Ван легли вместе.

– Почему я не замечаю у вас, матушка, никаких признаков грядущей радости материнства? – спросила хозяйку монахиня.

– Какое там материнство! – воскликнула Юэнян. – В восьмой луне прошлого года, когда мы купили дом напротив, я, сама не знаю зачем, пошла поглядеть. Оступилась на лестнице, и у меня был выкидыш… Шести– или семимесячный. И с тех пор никаких признаков.

– Почти семимесячный! Ой, дорогая вы моя! – сочувственно разохалась монахиня. – Ведь уж совсем созревший младенец!

– То-то и оно! Средь ночи выкинула. Посветили мы со служанкой в нужник, а там мальчик.

– Какая жалость, дорогая моя матушка! – причитала Ван. – Как же это случилось? Слабый, должно быть, плод был.

– Поднималась я по лестнице, – рассказывала Юэнян, – и как-то оступилась. Меня шатнуло назад, ноги поехали, и я б не устояла, если б не сестрица Мэн. Спасибо, поддержала, а то бы все ступеньки пересчитала.

– Вам бы, матушка, сыном обзавестись, – посоветовала монахиня, – ваш сын стал бы дороже всех иных. Смотрите, давно ли матушка Шестая в доме, а уж сына обрела. И как она счастлива!

– Будь на то наша воля! Каждому свой жребий.

– Ничего подобного! – возразила монахиня. – Есть у нас наставница – мать Сюэ. Как она наговорной водой пользует! Помнится, у начальника Чэня жена уж в годах была, а одни выкидыши. Ну никак доносить не могла. И стоило ей принять воду наговорную от матери Сюэ, такого красавца родила, что весь дом ликует от радости. Только для этого потребуется одна вещь, а ее раздобыть нелегко.

– Что же это такое? – поинтересовалась Юэнян.

– Нужно детское место после мальчика-первенца. Его следует промыть в вине и сжечь, а пепел всыпать в наговорную воду и принять в день жэнь-цзы. Только никто не должен знать. А чтоб злые духи не повредили, принять надобно натощак с рисовым вином. Еще необходимо будет твердо помнить день, потому что ровно через месяц – ни днем раньше, ни днем позже – свершится зачатие.

– А где ж обитает эта наставница? – спросила хозяйка.

– Матери Сюэ уж за пятьдесят. Раньше она жила в монастыре Дицзана[1], а теперь стала наставницей обители Священного Лотоса. Это на южной окраине города. Высокой нравственной чистоты сия послушница Будды. А сколько у нее священных книг! А как она читает «Толкование по пунктам “Алмазной сутры”» или жития «Драгоценных свитков»[2]! Начнет проповедовать – ей и месяца не хватит! Только по богатым домам ходит. А придет, дней десять, а то все полмесяца не отпускают.

– Пригласи ее ко мне, ладно? – попросила Юэнян.

– Обязательно! Я вам, матушка, у нее наговорной воды попрошу. Только раздобудьте то, о чем говорили. Может, попытаться достать у матушки Шестой, от ее первенца, а?

– Нет, нельзя ублажать себя за счет ближнего, – запротестовала Юэнян. – Лучше я дам тебе серебра, а ты мне не спеша разыщешь.

– Тогда придется к повитухе идти, – отвечала монахиня. – Только у них и достанешь. А насчет воды не сомневайтесь. Никаким звездам не затмить лунного сиянья. Будет у вас наследник, только примете.

– Но об этом чтоб ни слова, – наказала Юэнян.

– Матушка, кормилица вы моя дорогая, да за кого ж вы меня принимаете! – заверила ее монахиня.

После этих разговоров они погрузились в сон, и о том вечере говорить больше не будем.

На другой день воротился из монастыря Симэнь. Юэнян только что встала, и Юйсяо помогла хозяину раздеться.

– Что ж ты вчера не пришел? – спросила Юэнян. – Сестрица Шестая так хотела поднести тебе чарку.

– Молебен очень долго слушали, – отвечал Симэнь. – А вечером отец настоятель, сватушка, раскошелился. Богатый пир устроил. Тут шурин У Старший пожаловал. Он-то меня и не отпустил. Пришлось пировать до самой полночи с шурином Хуа Старшим, братьями Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы тоже были. Я с утра домой поспешил, а они и сегодня пировать будут. Немало, должно быть, выложил родственник У на такое угощение.

Тут Юйсяо подала чай. Симэнь в управу не пошел, а отправился в кабинет и заснул сей же час, едва успев добраться до кровати.

Между тем встали Цзиньлянь и Пинъэр. После утреннего туалета они пошли к Юэнян пить чай. Пинъэр несла на руках Гуаньгэ.

– Хозяин вернулся, – обратившись к Пинъэр, сказала Юэнян. – Я его угощала, а он отказался, в передние покои ушел. Завтрак готов. Ступай одень малыша монахом и покажи ему.

– Я тоже пойду одевать Гуаньгэ, – сказала Цзиньлянь.

Когда на Гуаньгэ снова появилась расшитая золотом даосская шапочка и ряса, перепоясанная украшенным табличками и талисманами пояском, его обули, и Цзиньлянь решила вынести его сама, но ее остановила Юэнян:

– Пусть мама сама возьмет, а то еще запачкает тебе желтую юбку. На вышивку попадет, не отчистишь.

Пинъэр взяла сына на руки. Цзиньлянь шла вслед за ней. Когда они приблизилась к кабинету в западном флигеле, заметивший их Шутун поспешно спрятался.

Симэнь крепко спал, повернувшись лицом к стене.

– Храпишь, старый побирушка! – сказала Цзиньлянь. – А тебя маленький монашек зовет. У старшей мамочки завтрак на столе. Чего ж ты притворяешься? Мама кушать зовет.

После обильной выпивки Симэнь головы не мог поднять и громко храпел. Цзиньлянь и Пинъэр подсели к нему на кровать и положили прямо перед ним сына. Тот протянул ручонки к отцовскому лицу. Симэнь открыл глаза и увидел одетого монахом Гуаньгэ. Обрадованный отец, улыбаясь, обнял сына и начал целовать.

– Погаными губами еще ребенка лезет целовать, – заворчала Цзиньлянь. – А ну-ка, монашек наш маленький У Инъюань, плюнь ему в лицо. Спроси, где он вчера пахал. Где он так умаялся? Ишь, дрыхнет средь бела дня. Скажи, как мама Пятая его ждала. Какой папа нехороший. Маму поздравить не захотел.

– Молебен допоздна служили, – отвечал Симэнь. – А после благодарения духов пир начался. Всю ночь пили. Я уж сегодня пораньше приехал. Немного сосну, а там к ученому Шану на прием надо собираться.

– Без вина ты жить не можешь, – заметила Цзиньлянь.

– Он же мне приглашение прислал. Не пойду – обидится.

– Только пораньше приходи. Ждать буду.

– У матушки Старшей завтрак на столе, – торопила Пинъэр. – И кислый отвар с ростками бамбука припасен.

– Есть мне не хочется, – сказал Симэнь. – А от кислого отвара не откажусь.

Он встал и направился в дальние покои. Цзиньлянь же уселась на кровать и протянула ноги к печке.

– Да, теплая тут, оказывается, постель, – засунув руку под одеяло, сказала она. – Прямо руки обжигает.

Она заметила на столе небольшую изящно отделанную медью каменную курильницу и взяла ее в руки.

– Сестрица, будь добра, подай с того столика коробку с благовониями, – обратилась она к Пинъэр.

Цзиньлянь открыла коробку, бросила в курильницу плиточку, а другую для благоухания спрятала себе под юбку.

– Пойдем, – сказала, наконец, Пинъэр, – а то еще хозяин вернется.

– А что нам его бояться? Пусть приходит, – отозвалась Цзиньлянь.

Они взяли Гуаньгэ и направились в дальние покои к Юэнян. После завтрака Симэнь велел слуге седлать коня. Пополудни он отбыл на пир к ученому Шану. Вскоре откланялась и матушка Пань.

Вечером стала собираться и мать Ван. Юэнян незаметно сунула ей лян серебром и попросила не говорить старшей наставнице, а достать ей наговорную воду у матери Сюэ.

– Я теперь приду только шестнадцатого, – говорила монахиня, принимая серебро. – Достану то, в чем ты так нуждаешься.

– Ладно! – согласилась Юэнян. – Устроишь как полагается – еще отблагодарю.

Монахиня Ван ушла.

Людям солидным, дорогой читатель, никак нельзя привечать буддистских монахинь и сводней, разрешать им проникать в женские покои, потому что под видом чтения проповедей и священных историй о загробном блаженстве и преисподней они занимаются вымогательством, подстрекают к дурному и творят всяческое зло. Каждые девять из десятка становятся жертвами их ухищрений и навлекают на себя беду.