Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Юэнян вышла из-за стола и удалилась переодеться. За ней последовала Мэн Юйлоу. В хозяйкиной спальне Жуи присматривала за Гуаньгэ. Он лежал на тюфячке. Когда рядом с ним положили новорожденную семьи Цяо, Чжанцзе, младенцы сразу потянулись друг к дружке ручонками и начали резвиться, чем привели в восторг Юэнян и Юйлоу.

– Ну, чем не пара, а? – воскликнули они.

Тут в спальне появилась старшая невестка У.

– Тетушка, полюбуйтесь-ка, что за парочка! – позвали ее обе женщины.

– Что за прелесть крошки! – восхищалась тетушка У. – Как ножонками сучат, а ручонками-то что выделывают! До чего ж похожи на молодую чету!

В комнату вошла госпожа Цяо, а за ней и остальные гостьи. Услышав, что сказала жена У Старшего, госпожа Цяо заметила:

– Мы, почтенная сударыня, не смеем даже мечтать о соединении узами родства со столь именитым родом, – она обернулась к Юэнян, – который имеете честь представлять вы, тетушка.

– Напрасно вы так говорите, сударыня! – отвечала Юэнян. – Давайте лучше не будем разбирать, кто такая моя сестрица или госпожа Чжэн. Я была бы не против породниться с вашим домом, и мой сын, полагаю, не унизит престижа вашей барышни.

– А ты что скажешь, сестрица? – толкнув Пинъэр, спросила Юйлоу.

Пинъэр молча улыбалась.

– Если вы не согласитесь, свашенька Цяо, я на вас обижусь, – заявила госпожа У.

– Но хватит скромничать, соглашайтесь же! – уговаривали госпожу Цяо жена ученого Шана и жена цензора Чжу. – А то вы ставите почтенную госпожу У в неловкое положение. Чжанцзе ведь родилась в одиннадцатой луне?

– А мой сын в шестой луне двадцать третьего дня, – сказала Юэнян. – Значит, на пять месяцев старше. Чем не пара!

И гостьи, не дожидаясь договоренности обеих сторон, подхватили госпожу Цяо, Юэнян и Пинъэр и повели их в залу, где по обычаю у каждой из них было отрезано по куску от полы. О помолвке сообщили господину Цяо. Он поднес на блюде фрукты и три куска красного шелку, потом налил каждой по чарке вина. Юэнян велела Дайаню и Циньтуну тотчас же доложить Симэню, и тот прислал два жбана вина, три куска атласу, мотки красного и зеленого шелка, выделанные из золотых нитей цветы и четыре короба фруктов и сладостей. Сватьи украсили себя красными цветами. Пир продолжался.

Загорелись узорные свечи и раскрашенные фонари. Залу наполнил благоуханный аромат. Певицы радостно улыбались, и в обрамлении алых уст сверкали белизною зубы. Они взяли в руки лютню и цитру, и, нежно коснувшись струн, запели цикл романсов на мотив «Бой перепелов»:

Там зимородки на гардинах,И утки глядят со стрехи,Там шторы в блестящих павлинах,В священных цветах тюфяки,Колышется газовый полог…Курильница-утка дымится,Светильники блещут парадно,У окон — парчовые лица, —Хоромы министра обрядов.Он зять государя, он молод.

На мотив вступления к «Лиловому цветку»:

В шатре правитель знатный,Меня к нему зовут.У стражника булатныйКлинок из царства У.Обласкан гость высокий,В дворцовый вхож уют.Искусницы-красоткиВокруг него поют.Все вычурно и броскоВ распахнутом дворе,Бьют кастаньеты жесткоВ ритмической игре.Размытый, будто снитсяСвирели Шуня всхлип[4],Красавиц вереницыК гостям склоняют лик.И лютни серебристы –Напев любви журчит,И яшмовые кистиЛаскают струны цитр.

На мотив «Листья пальмы золотой»:

Вижу я пламя светильников ясное,Пенится в кубках вино бесподобное,Как величав, как изыскан прекрасный мой!В тень притаюсь, налюбуюсь я допьяна!На мотив «Шуточной песенки»:Уж пять возрождений прошло,А мне все забвений нет.Бурьяном веков поросло.Хронометр — дробь кастаньетГде ива с твоим жеребцом?Иссохла — другие растут.Где встретиться с милым лицомМеж новых любовных пут?Во сне горы Солнца вершиной-резцомПрорезали пленку туч,И ливень явился бессмертья гонцомВ ущелье с небесных круч.

На мотив «Алеет персик»:

Юйсяо[5] сдула персика цветок…И в сладких лепестках не ждет разлада,Но от безвольных слез промок платок,И щеки обагрились – вот расплата!Юйсяо ведь всего шестнадцать лет,Невестою не принимала сватов.Привил юнец меж ног пиона цвет,Бутона пленку не срастить обратно.Призыв весны воспламенит сильней,Не смыть водой, не остудить в вине!На мотив «В трех ведомствах обители умерших»:Во мне бурлит источник счастья.И хлещут слезы окаянно!Я необузданная в страсти –Нежнейшая – цветок Лояна[6],Я так бесхитростно правдива,Я так насмешливо глумлива.Тиха душа моя, пуглива,Отчаянна, красноречива.Мой голос иволгою свищет,Мой говор грубый режет слух.Лишь вырвав стебель с корневищем,Познаешь мой умерший дух.

На мотив «Плешивый малый»:

Он и на дне девицу сыщет,И в облаках.Таращит на меня глазища,Вгоняет в страх.Шутник он лихой и проказник –Ученый муж.Меня разыграл он и в праздникСорвал свой куш..

На мотив «Властитель эликсира бессмертия»:

Приманить Гунсунь Хуа[7] – бесплодная цель,Он кичливый придворный мудрец.Расшумелся вельможа в Восточном дворце,И актеров прогнал под конец.Драгоценные кубки аж вдребезги бьет,Топчет оземь парчовые шторы.Там светильников яркий прощальный полет,Под мечом и зловещим и скорым.

Заключительная ария:

Мой возлюбленный храбр и, как Небо, велик,Как Вэньцзюнь, я, тщедушная, в страхе дрожу.Как старик Чжо Вансунь, милый вспыльчив и лих,Зато любит меня, точно Сыма Сянчжу[8].

Гостьи на радостях прикололи Юэнян, госпоже Цяо и Пинъэр цветы и, угощая вином, поздравили их. Снова накрыли столы, и повара подали фруктовые пирожные в виде снежинок со знаками долголетия и бульон с двуглавыми лотосами, которые плавали на его поверхности, словно на пруду. Потом появилась искусно нарезанная ветчина.

Восседавшая на почетном месте довольная Юэнян позвала Дайаня и одарила поваров куском красного шелка, по куску получили и обе певицы. Все они земными поклонами благодарили Юэнян.

Госпожа Цяо никак не хотела, чтобы гостьи расходились, и еще задержала их в задней зале, где угостила всевозможными сладостями и фруктами. Только с наступлением первой ночной стражи Юэнян удалось откланяться.

– Прошу вас, дорогая свашенька, завтра пожаловать к нам, – приглашала Юэнян госпожу Цяо. – Смею надеяться, вы не побрезгаете снизойти к нашему скромному жилью.

– Очень вам признательна, свашенька, – отвечала госпожа Цяо.

– Хозяин говорил о приглашении. Только, может, лучше уж в другой раз прийти, а то неудобно будет…

– Ну что вы, свашенька! У нас завтра будут только свои, – уговаривала ее Юэнян, а потом, обернувшись к старшей невестке У, продолжала: – Останьтесь, а завтра вместе со свашенькой и придете.

– Насчет завтрашнего приема решайте сами, свашенька Цяо, – заметила госпожа У, – но пятнадцатого будет день рождения вашей свашеньки, и тогда вы уж должны непременно ее навестить.

– Вот в день рождения дорогой свашеньки я не посмею отказаться, – поддержала ее госпожа Цяо.

– Одним словом, свашеньку я на вас оставляю, – сказала Юэнян.

Настояв на том, чтобы старшая невестка У заночевала у госпожи Цяо, Юэнян откланялась и взошла в паланкин. Двое солдат шли перед паланкином с большими красными фонарями, его сопровождали двое слуг, тоже несших фонари. За паланкином Юэнян вытянулись гуськом носилки Ли Цзяоэр, потом Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь и Ли Пинъэр. В отдельных носилках расположились Хуэйсю и кормилица Жуи с закутанным в красное шелковое одеяльце Гуаньгэ на руках. Чтобы младенец не простудился, в носилках топилась жаровня. Их сопровождали несколько слуг.

Когда жены прибыли из гостей, Симэнь Цин пил вино в покоях Юэнян. Они приветствовали хозяина сложенными руками, а служанки отвесили земные поклоны. Когда жены расселись, Юэнян рассказала Симэню о помолвке.

– А кто да кто пировал? – выслушав ее, спросил Симэнь.

– Жена ученого Шана, жена церемониймейстера Чжу, сватьюшка Цуй и две племянницы, – отвечала Юэнян.

– Помолвка – дело неплохое, – заметил Симэнь. – Только не чета нам теперь эти Цяо.

– Это моя невестушка постаралась, – объясняла Юэнян. – Увидала, как их дочка с нашим Гуаньгэ под одним одеяльцем друг с дружкой играют, нас позвала. Чем, говорит, не пара. Потом за стол сели и не успели как следует обговорить. Так и состоялась помолвка. Тут я слугу-то и послала, чтоб тебе сказал и цветы с фруктами принес.

– Породнились так породнились, – продолжал Симэнь. – Только не больно они нам подходят, вот в чем дело. Цяо – человек богатый, я ничего не говорю. Но ведь он всего-навсего торговец, хотя и именитый, но простолюдин. А мы с вами теперь особы знатные… Я в управе служу. Ну, как он к нам явится в своем мужичьем рубище? Хорошо ли его принимать, когда кругом знать? Как я буду с ним рядом сидеть? На днях вон Цзин Наньцзян своего свата ко мне присылал. Тоже помолвки добивался. Дочка у него пяти месяцев, ровесница нашему Гуаньгэ. Но у нее мать умерла, да и была не первой женой. Я так и не дал согласия. А тут, извольте, уж и устроили…