Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий

Обвисшее, вытянувшееся лицо детектива, ощерилось в подобии улыбки в тот момент, когда Наталью перестали держать ноги. Юра бросился вперёд, перед тем устроив фонарь на полу, и подхватил женщину у самой земли. Она быстро пришла в себя. Выпрямилась, отстранив от себя Хоря. Он убрал руки с охотой: под одеждой тело Натальи напоминало желе и пахло чем-то, похожим на уксус.

— Он правда сделал это? — голос её с каждой секундой становился всё импульсивнее, всё мощнее. — Потому что я оставила всю себя там, в нагрудном кармане его любимой рубашки, а здесь ходит… я до сих пор не понимаю что. Фантик от конфеты. Бутылка из-под Кизлярского коньяка. Этикетка в луже. Вы хорошо знали Моше? Он курил невозможные сигареты. «Советские махорочные». Ходил, вывернув карманы наружу. Просил брать вечернюю газету не из нашего ящика, а из ящика соседа… это была их затянувшаяся игра, возникшая не то из давнего спора, не то из шуточного конфликта.

— Сколько вам лет на самом деле?

Виль Сергеевич вёл допрос, будто не висел распятый на стене, а сидел за своим письменным столом, закинув на него ноги и свысока глядя на визитёршу, скрючившуюся на неудобном стуле для посетителей. Юре показалось, что сейчас он предложит ей кофе и похлопает по плечу, но этого, конечно, не произошло.

— Не знаю. Я давно не считала. Я родилась, когда не стало Маяковского. Это было ужасно давно… или нет? Какой сейчас год?

Тысяча девятьсот тридцатый! У Юры перехватило дыхание. На её вопрос никто не ответил, да она, похоже, не ждала. В горле Виля Сергеевича что-то клокотало и щёлкало. Огонь потрескивал за стеклом лампы: ему не хватало кислорода.

— Я встретила Моше, когда ему было двадцать три, а мне двадцать пять. Я умерла, когда мне было пятьдесят.

— Вы ещё живы, милочка, и прекрасно выглядите, несмотря на возраст.

Он засмеялся и прибавил:

— Как и я.

Юра и так знал, что детектив покривил душой. Лицо её оставалось таким же, как в сорок, но под ним не было ни костей, ни мяса, ни крови. Только гниль. Стоит стиснуть её в объятьях, как эта гниль польётся через рот и ноздри.

Наталья качнула головой.

— Перед вами стоит другая женщина, та, что пустила по ветру всю свою жизнь и накупила билетов на поезда и автобусы, чтобы добраться сюда, умерла.

— И что заставило её так поступить?

Сверху донеслись отзвуки истеричного смеха; Юра подумал, что с Копателя станется завалить проход и оставить их здесь погибать. И в то же время понимал, что шахтёр-самоучка так не поступит. У слуг великой глотки в ходу другие методы.

— Приближение смерти. Прежде, чем она стала видеть, что за кузнечик стрекочет внутри у других людей, она увидела его у себя. Этот кузнечик звался «рак поджелудочной». Как только это случилось, она разорвала отношения с мужем, — Наталья опустилась на ступень. Скинула туфли, растопырила пальцы на ногах, словно надеялась увидеть в промежутках между ними несколько библейских откровений. — Хотя разорвала — сказано слишком громко. Сильная любовь не может раствориться без следа, потому несколько раз они… мы всё же встретились. Я хотела удостовериться, что он не зачахнет без меня, как цветок без ухода. Но Моше оказался цереусом, он мог обходиться вовсе без воды, гнездиться в растрескавшейся земле и подставлять голову дующим разом со всех сторон горячим ветрам. Наверное, это отчасти укрепило мою решимость: как только нашёлся призрачный выход, я им воспользовалась.

— Вы очень смелая женщина, — мягко сказал Виль Сергеевич. Юра увидел, как у него бьётся сердце: грудина вздымалась и опадала, безразличная к состоянию организма в целом. За десять секунд Юра насчитал только три величественных подъёма и не менее величественных падения. Это напоминало покачивание лодки в самой сердцевине спокойного моря.

— Я была в ярости. Я любила свою жизнь и не хотела исчезать. Но я не хотела, чтобы муж и родственники, вся эта орава кровососов, видели меня такой. Слабой. Просматривая в газете объявления, я наткнулась на рекламу оздоровительного центра в Марксе. Дом с башней на самом берегу озера показался мне вполне приемлемым местом, чтобы умереть — если, конечно, приемлемые места для этого вообще существуют… послушайте, я хочу получить своё послание.

— Сначала дослушаем вашу историю до конца. Она очень интересна… вообще-то ваш муж уполномочил меня передать его, только если вы расскажите мне всё. Закроете все белые пятна.

Наталья передёрнула плечами, будто поправляя сползающий шарф.

— Если вы ждёте интересного или поучительного рассказа, вы не по адресу. Я почти закончила. С тех пор я живу здесь и покорно жду смерти. Иногда кажется, что она зайдёт за мной сегодня же вечером, и тогда я думаю, что стоит на всякий случай уложить чемоданы. Звучит глупо, но пару раз я так и делала. А на следующее утро разбирала. Меня мучают боли в пояснице, иногда проявляется желтуха, но в остальном всё довольно приемлемо. Жить можно. Когда я встречаю смертельно больных людей — у каждого из них всегда внутри сидит кузнечик, такой крупный, с палец величиной, с большими фасетчатыми глазами, и стрекочет — я стараюсь предупредить их об этом. Мало кто воспринимает мои слова всерьёз. А летом меня сбивают с толку настоящие кузнечики. Особенно здесь, в лесу.

На тонких, желеобразных губах возникла и тут же пропала колючая улыбка.

— Здесь лучше, чем где бы то ни было. Здесь мне иногда снятся сны. Я становлюсь другим человеком, проживаю десятки и десятки жизней. Называюсь разными именами и по-разному выгляжу. Там бурлят страсти, а люди, которые со мной в этих снах, полны эмоций. Рядом с ними я снова чувствую себя молодой. Иногда даже влюблённой.

Она врёт, — подумалось Юре. — Здесь никому не снятся сны. Потому что великая глотка…

— Наверное, только поэтому я до сих пор ничего с собой не сотворила. Просыпаясь, я чувствую небывалый подъём. Как после лечебной электрической терапии или соляной ванны, только вот здесь, в голове.

— Вы помните, как эти сны заканчиваются? — спросил Хорь, сбитый с толку.

— Не всегда, — сказала Наталья, и голос её ёкнул. Она не стала развивать эту тему, переключившись на другую: — Один раз я всё же сделала вылазку в большой мир.

— Два года назад, — подсказал Виль Сергеевич. Его ощеренные зубы и лихорадочно блестящие глаза были похожи на кусочки трумалина.

— Да, наверное, именно тогда. Я услышала стрекот… знаете, он был похож на рёв взлетающего самолёта. Сначала еле слышный, он нарастал с каждой прошедшей неделей, и вот настал момент, когда я уже не могла спать. Стоит ли говорить, что больше никто его не слышал? Я перестала видеть свои сны… мне было плохо. Очень плохо, а перед глазами всё время стоял бывший муж. Я поняла, что должна его навестить. У меня оставались кое-какие сбережения… если честно, я давно их не проверяла и думала, что большая часть ушла на оплату комнаты, но всё было на месте. Словом, я взяла такси. Чем ближе я подъезжала к родному городу, тем сильнее становился стрекот. А в парадной дома, в котором мы с Моше жили, я вообще просидела около часа, пытаясь привыкнуть к этому невыносимо громкому звуку. Кузнечик сидел внутри моего мужа. Я, кажется, пыталась уговорить его поехать со мной, но упрямец не согласился, даже когда я высказала ему всё напрямую.

— В такое сложно поверить, — сказал Виль Сергеевич. — И тогда вы оставили ему письменное послание…

— Возможно. Я не помню. Я вдруг почувствовала боль. Как будто… как будто, знаете, меня разрывают на лоскуты. И поняла, что нужно возвращаться, немедленно.

— Вы написали: «Ищи меня в луже».

— Правда? — на лице Натальи впервые возникли какие-то эмоции. Удивление в её исполнении было похоже на тень птицы, скользнувшую по земле. — Я не помню. Что бы это значило?.. Уже, наверное, не важно. Кузнечик затих, Моше предпочёл скорее умереть, чем поверить мне. Вот и вся история. Ничего необычного, верно? А теперь выкладывайте. Что он просил мне передать?

Прежде чем детектив успел открыть рот, Юра подал голос: