Райский уголок. По велению сердца - Тереза Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лео, не желая вызывать пересуды и кривотолки, снял свою прежнюю комнату в отеле Сан-Марко, хотя почти не бывал там, проводя все свое время на вилле. Помощь Лео была неоценима. Кэрри поражалась той легкости, с которой он находил практическое решение всех проблем, казавшихся ей неразрешимыми.
— Тебе нужны помощники — женщина, которая убирала бы в доме, и пара молодых парней для тяжелой работы в саду.
Она слегка нахмурилась.
— Я не уверена, что смогу позволить себе нанимать людей. У меня не так много денег. Пока все не устроится…
— Это будет стоить гроши. В любом случае, о деньгах не беспокойся. — Он положил руку ей на плечо и повернул лицом к себе. — У меня есть немного. Небольшое денежное пособие. Пока хватит.
— Нет, Лео, я не могу.
— Только до тех пор, пока все не устроится, — успокаивая он ее. — Потом можешь вернуть их мне. А пока не беспокойся. Все будет в порядке, обещаю тебе.
Так проходили день за днем. Они убирались в комнатах, переставляли мебель, строили планы по восстановлению сада, а по ночам занимались любовью Единственное, что омрачало счастье этих дней, это то, что Лео дважды просыпался от ночных кошмаров, бледный, дрожащий, мокрый от пота. И в обоих случаях на следующий день он пропадал в Сан-Марко по нескольку часов подряд, а возвращался издерганным и возбужденным. Комната сразу наполнялась запахом винного перегара.
Кэрри с головой ушла в работу настолько, что прошло не меньше недели, прежде чем она собралась навестить Мерайю. И первый же вопрос Мерайи застал Кэрри врасплох. Мерайю не интересовал ни Артур, ни поездка в Англию, ни похороны, ни планы Кэрри на будущее. Она только спросила:
— Ты прочитала дневник?
Кэрри обескураженно молчала.
Что-то похожее на гнев мелькнуло в глазах Мерайи.
— Тот самый, который я дала тебе, и который ты так хотела прочитать.
Читай его внимательно и вникай в смысл. Она совсем забыла о дневнике. С того самого момента, когда Лео неожиданно появился на кухне, она забыла обо всем, кроме того, что он вернулся к ней. А потом похороны Артура. И сейчас Кэрри даже не могла припомнить, куда его подевала.
— Ты не прочитала его, — поняла ее молчание Ме-райя.
— Мерайя, мне очень жаль, но у меня правда не было времени. Сначала известие о смерти мужа, потом поездка в Англию — вы должны меня понять. У меня было столько дел.
Мерайя наклонилась вперед в своем кресле, рука крепко сжимала набалдашник палки.
— Прочти его! — приказала она.
Когда Кэрри вернулась, вилла была пуста, окна и двери распахнуты настежь навстречу прохладному горному ветру. Один из молодых работников, что согласились помогать ей в саду, копал землю на террасе, насвистывая веселую итальянскую песенку. Увидев Кэрри, он в знак приветствия приподнял соломенную шляпу.
Кэрри вошла в холл. Прошлась по мягкому ковру, который перенесли сюда из гостиной, и с удовольствием огляделась. Постепенно в комнатах становилось по-домашнему уютно. На столе стояла ваза с нежными весенними цветами. Запах полировки смешивался с ароматными запахами из кухни, которая стараниями поварихи, нанятой Лео, тоже приобрела жилой вид. Изабелла, жизнерадостная пухлая женщина, которая приходила каждое утро из Сан-Марко, помогла переставить мебель на кухне, а потом целых два дня все скребла и мыла, начиная с ложек и вилок и кончая полами и стенами. Выложенный плиткой пол блестел как новый, деревянный стол был выскоблен почти добела и даже приземистая черная плита нарядно сияла в углу. Кэрри задумчиво стояла в середине кухни и оглядывалась по сторонам. Вот здесь она просматривала дневник в тот момент, когда вернулся Лео. Очевидно, что его положили в другое место? Наверное, это сделала Изабелла. Но куда?
Кэрри стала открывать все дверцы подряд, заглядывая во все ящики, но книги нигде не было. Она уже была готова отказаться от своей затеи и спросить Изабеллу, когда та появится. Необходимость заставила их выработать свой собственный метод общения, в котором главное место занимали жесты, мимика и несколько английских слов вперемешку с итальянскими. Но тут ее настойчивость была вознаграждена: она заметила на полу стопку книг, которую Изабелла использовала, очевидно, как упор для двери. Дневник лежал сверху. Обрадованная находкой, Кэрри подняла его и отправилась на террасу.
Читай его внимательно и вникай в смысл.
Поначалу она пренебрегла наставлением Мерайи. Когда Кэрри погрузилась в чтение дневника, ей показалось, что он почти ничем не отличается от других, уже прочитанных. Талантливые по форме, увлекательные записи как обычно шли в хронологическом порядке. О том, как счастливы брат и сестра тем, что живут в солнечной Италии вдали от холодной Англии, от вечно занятых родителей и от компании своих сверстников, наедине со своими книгами, поэзией, любимым садом и друг с другом. Главное, друг с другом. Здесь были записи об еще одной поездке в Помпеи, о прогулке в высокогорную деревушку Монтефегатези, о пикниках, разговорах и играх. И все это перемежалось рисунками и выдержками из стихотворений.
А потом она наткнулась на карандашный портрет Беатрис.
Он был вклеен в дневник. Под ним стояла дата 20 июня 1867 года и подпись Леонарда. Восхитительный эскиз, выполненный с любовью. На этом рисунке она представала даже более красивой, чем в действительности. Леонард подчеркнул открытость ее взгляда и легкую, таинственную улыбку на губах. А под эскизом рукой Леонарда — Кэрри сразу узнала его почерк — была приведена цитата из «Песни песней» даря Соломона.
Кэрри тихонько прочитала ее вслух. Затем следовала строчка, написанная рукой Беатрис:
«Это мой возлюбленныйи это мой друг.»
Потом еще один отрывок из «Песни песней», теперь уже почерком Леонарда.
Это была своеобразная игра, с которой Кэрри уже встречалась в других дневниках. Но слова были для нее новы. Никогда прежде она не видела этих слов, которые, без сомнения, были величайшими песнями любви, когда-либо написанными.
Слегка нахмурившись, она задумчиво коснулась пальцем улыбающихся губ на портрете.
Читай внимательно и вникай в смысл.
Она медленно перевернула страницу.
Солнце уже норовило спрятаться за вершины гор, а ветер, утомленный за день, устало затих к тому часу, когда она дочитала последнюю ужасную запись. Кэрри долго сидела, глядя перед собой невидящими глазами, сцепив руки и сложив их на книге, раскрывшей свою мучительную тайну. Перед ее мысленным взором всплыли залитые слезами строчки, написанные Беатрис. Кэрри вспоминала их снова и снова. Это были уже не ликующие о счастливой взаимной любви строфы «Песни песней», а мольба отчаявшегося и безутешного сердца:
«О, верни мне брата моего!
Играть одна я не могу:
Приходит лето во цвету…
Где я теперь его найду?»
Он ушел, ушел навсегда. Покончил с собой.
Потому что не мог простить себе, что Беатрис, его сестра, его любовь, его голубка, его чистая и целомудренная Беатрис зачала их ребенка.
Генри. Несчастный, лишенный рассудка, которого Беатрис горячо любила всю жизнь и которому оказывала больше внимания, чем другим своим детям. Генри, который провел свою жизнь в том самом доме, где был зачат в греховной кровосмесительной любви.
А что если наказание падет на другого? Невинного? — спрашивала ее Мерайя.
Двигаясь как сомнамбула, она вдруг обнаружила, что поднимается по лестнице и открывает дверь в башенную комнату. Кровать была все еще не застелена. Простыни измяты, подушки в беспорядке разбросаны. Сегодня утром они с Лео занимались любовью, неистово, со страстью, граничащей с жестокостью, так, что у нее остались синяки, а острое наслаждение тесно переплеталось с мучительной болью, но она умоляла любить ее снова и снова. Они занимались любовью — впрочем, они делали это с самого начала — в той самой постели, которую Беатрис делила с Леонардом.
Кровать, на которой было зачато дитя их любви — их наказание.
Кровать, на которой умер Леонард, не в силах принять случившееся — последствие греховной страсти. Кровать, на которой его нашла сестра, но слишком поздно, чтобы спасти.
«О, верни мне брата моего! Играть одна я не могу.» По лицу Кэрри текли слезы. Она не вытирала их. «Приходит лето во цвету. Где я теперь его найду?»
Она подошла к каминной полке. Взгляд маленькой статуэтки, безмятежный и загадочный, был устремлен куда-то вдаль.
— Бедная Беатрис, — сказала она. — Бедная, бедная Беатрис. Как сильно ты, должно быть, любила его. И как долго тебе пришлось жить без него, зная, что он убил себя из-за вашей любви. Сознавая, в каком смятении находилась его душа, когда он решился на такой шаг. А потом — Генри… Как ты смогла вынести все это? Как пережила?
