Это было в Праге - Георгий Брянцев

После бурных словоизлияний Крайны Борн понял, что имеет дело с человеком довольно осведомленным. Это его порадовало. Запомнить все эти факты — для этого надо иметь трезвую и практическую голову. Генеральный секретарь национально-социалистической партии заслуживал того, чтобы получить комплимент, но Борн воздержался. Он всегда был скуп на похвалы. И заговорил на другую тему.

— Знать слабые места противника так же важно, как знать и сильные. Я хочу дать вам несколько советов. Прежде всего, мы должны дать себе полный отчет в том, что ждать новых выборов нельзя. Это явный проигрыш. На выборах последнее слово останется за массами. Значит, сыграть ва-банк необходимо до выборов. А прежде чем сыграть ва-банк, нужно, как я уже говорил, осуществить артиллерийскую подготовку. Вы это правильно отметили. Без артиллерийской подготовки немыслима генеральная атака, или штурм, удар — называйте это, как хотите. На чем я, будучи на вашем месте, сосредоточил бы сейчас огонь?

Теперь в свою очередь Борн встал и медленно прошелся от стены к стене.

— Прежде всего, я сказал бы самому себе: пусть удовольствуются коммунисты тем, чего они уже добились. Довольно с них! — Он рассек воздух рукой и продолжал: — Я бы организовал активный саботаж двухлетнего плана, не допустил бы принятия новой конституции, сорвал бы принятие законов о всеобщем социальном страховании, о дополнительной земельной реформе, о снижении налогов. Я бы поддерживал и раздувал любое недовольство масс, даже самое зачаточное, провоцировал бы любые выступления против Готвальда и его соратников. Я бы упорно вколачивал в мозги каждого чеха, и главным образом чеха-рабочего, мысль о том, что национализация промышленности не принесет ему облегчения. Я бы показывал на мелких фактах, что в стране нет свободы слова и печати. Я бы вышиб из телеграфного агентства зацепившихся там коммунистов. Надо всем прожужжать уши: чехи с их нравственными, политическими, культурными и церковными традициями принадлежат западноевропейской цивилизации, но никак не России. Надо разъяснять всем, что самый дешевый хлеб, в котором вы сейчас испытываете нужду, могут поставлять только американцы. Тем более у вас недород — такой недород, какого вы не знали в течение столетия. Целесообразность присоединения Чехословакии к плану восстановления Европы очевидна. Вот что я делал бы на вашем месте. Это пропаганда. А вы знаете, что значит умелая и настойчивая пропаганда?

Крайна сделал обиженное лицо. Его, генерального секретаря партии, учили умелому ведению пропаганды! Он задумался, как достойнее ответить, не обидев гостя, но сказал:

— Представляю себе.

— По-видимому, не совсем, — невозмутимо заметил Борн. — Если бы вы ясно это себе представляли, то такие газеты, как «Лидова демокрацие», «Час», «Свободне слово» и «Право Лиду», говорили бы другим языком. Известно ли вам, какое точное определение дает понятию «пропаганда» «Британская энциклопедия»?

— К сожалению, нет, — признался Крайна.

— Вот именно, что к сожалению. В энциклопедии говорится, я передаю дословно: «Отличительная черта пропаганды — безразличие к правде. Правда ценна лишь постольку, поскольку она может оказывать желаемое воздействие. Полная правда была бы вообще излишней и привела бы к ошибкам». Ясно?

— Вполне.

— Поэтому я на вашем месте в первую очередь поднял бы пропаганду на высоту, не забывая, конечно, о практической стороне дела. Насколько я понял, сейчас чешские умы волнует вопрос повышения заработной платы государственным служащим. Этот интерес надо активизировать. Он — политический рычаг в ваших руках. Вы же отлично знаете, что ни компартия, ни профсоюзы не пойдут на увеличение заработной платы служащим. Это для них равносильно самоубийству. Увеличить плату служащим, число которых доходит чуть не до миллиона, в то время как население в стране уменьшилось на три миллиона, — это значит подорвать экономику страны. Коммунисты это прекрасно понимают. И мне и вам ясно, что вместо увеличения заработной платы они предложат сокращение числа служащих и повышение производительности труда. А вы стойте на своем. Апеллируйте к шкурным интересам служащих.

— Этому вопросу мы придаем должное значение, — ответил Крайна. — Дртина добился контакта с социальными демократами в лице Майера. Вопрос о зарплате стал камнем преткновения в работе национального фронта. Мы заморочили головы коммунистам одними только нашими проектами. Такой же тактики мы держимся в вопросе о конституции. В комиссии национального фронта по конституционным вопросам мы создали полную неразбериху. Сейчас эту неразбериху усиливают Зенкл и Франек. Да и с законами о земельной реформе у коммунистов не лучше. Готвальд и Дюриш настаивают на скорейшем принятии законов о собственности на землю, о ревизии земельной реформы, о социальном обеспечении земледельцев, о налоге на них и о кредитовании. Пока нам удается оттягивать принятие этих законов под разными предлогами. Мы вносим бесчисленные поправки, спорим, дискутируем, представляем все новые и новые проекты.

— Правильно делаете. Абсолютно правильно, — одобрил Борн.

Раздался телефонный звонок. Крайна снял трубку.

— Да, я. Да. Понимаю… Так, так… Превосходно.

Борн выждал, пока генеральный секретарь закончит разговор, невнятный, и, видимо, умышленно невнятный со стороны Крайны.

Разговор длился минуты две. Крайна повесил трубку.

— Это господин Зенкл. Он ждал неофициальной встречи с архиепископом Бераном. Уведомляет меня, что встреча состоялась. И он доволен результатом беседы. Это очень отрадно. Архиепископ заверил, что церковь на нашей стороне. Он обещает свою поддержку и полное сочувствие папского нунция Риттера. Архиепископ Беран счел своим долгом предупредить, что если захват власти осложнится крайними мерами, то и на это есть благословение Ватикана.

— Меня этот участок совсем не беспокоит. В Ватикане действует наш посол Тейлор. И он знает свое дело. Его поддерживает монсеньер Монтини, правая рука папы. Между прочим, Монтини и папа очень лестно отзываются о вашем вице-премьере Шрамеке. Каково ваше мнение о нем?

— К монсеньеру Шрамеку благоволит и президент. Шрамек пользуется большим авторитетом в глазах собственной партии и в глазах церкви. Жаль только, что он одряхлел и его одолевают недуги.

Борн посмотрел на часы: встреча слишком затянулась.

— Я очень доволен, — сказал Бори, — что мы поняли друг друга. У меня еще один вопрос к вам. Часто встречаться с вами я не могу. Я в Праге гость. Но у меня есть надежный человек, через которого мы сможем поддерживать связь друг с другом. Как вы на это смотрите?

— Согласен на любого посредника, кроме Обермейера.

— Нет, нет! Этот человек — ваш земляк, чех. Я за него ручаюсь. Фамилия Гоуски вам ничего не говорит?

Крайна прищурил глаза, припоминая.

— Не тот ли, который был представителем фирмы «Колбен-Данек»?

— Действительно, тот.

Крайна сказал:

— Лично я его не знаю, но кое-что слышал. Человек видный. Ничего не имею против него.

— Тем приятнее, — проговорил Борн. — На днях постараюсь познакомить вас с ним.

Глава четырнадцатая

Антонин спешил, то и дело поглядывая на часы. Он точно рассчитал время, чтобы застать Ярослава одного: без четверти девять Божена уходит в университет, а в половине десятого — никогда не позднее — Лукаш садится в машину и отправляется на работу. Между девятью и девятью тридцатью он сумеет переговорить с Ярославом с глазу на глаз. В этом и заключался его расчет.

Антонину пришлось выдержать с собою большую внутреннюю борьбу, прежде чем он решился на такой разговор. Эта борьба продолжалась несколько дней. Много раз он приходил к убеждению, что разговор бесполезен и не приведет ни к чему. По сути дела Антонин решался на крайний шаг, несвойственный его характеру и оскорблявший его мужскую гордость. Но тут же он опроверг себя. Можно ли считаться с гордостью и мужским самолюбием, если решается вопрос о счастье любимого человека, да и о его личном счастье? Нельзя! Надежды его оживали, но как неуверенны, как шатки они были… И все-таки он надеялся. Он не мог себе представить, чтобы Божена навсегда ушла из его жизни.

«Ярослав всегда понимал меня, поймет и теперь, — успокаивал себя Антонин, приближаясь к дому, у подъезда которого уже стояла знакомая машина Лукаша. — Он давно разгадал мое чувство к Божене и, может быть, сам ждет этого объяснения».

Он хотел войти в подъезд, но шофер увидел его.

— Товарищ Слива, привет! Залезай в машину. Сейчас выйдет хозяин и поедем вместе.

— Нет, нет, я не поеду… Я только на минуту к нему, — скороговоркой сказал Антонин и быстро взбежал по ступенькам.

Лукаш, уже готовый к отъезду, удивленно посмотрел на Антонина. По выражению его лица он старался определить, чем вызвано его раннее появление.